Джон Макдональд - Долгий фиалковый взгляд Страница 26

Глава 11

Я вывел ее «фольксваген» с подъездной дорожки и остановился на дальней стороне улицы. Огромная индийская смоковница отбрасывала густую тень. Через три двора толстая леди в розовых брюках, стоя на коленях, выпалывала сорняки. Проехал грузовик специальной воскресной доставочной службы, свернул на следующем углу. К этому времени Бетси должна была успеть подвести «бьюик» к концу своей узкой, загороженной со всех сторон подъездной дороги, поэтому я, как условились, дважды погудел, сообщая об отсутствии прохожих и транспорта.

Двинулся на восток, увидев в зеркале заднего обзора, как она выехала и свернула на запад. Спор по поводу машин выиграла она. Напомнила мне мои собственные слова, что я сам по себе подозрительно выгляжу. А в белом автомобиле с откидным верхом запомнюсь вдвойне, вдобавок слишком многие меня в нем видели. Конечно, гораздо больше народу знает в лицо ее, но в большой мягкой шляпе с широкими полями, которую Бетси вытащила из шкафа, и в огромных солнечных зеркальных очках, давно купленных и редко надеваемых, никто не узнает. А меня вряд ли узнают и вряд ли запомнят в самом обыкновенном с виду «фольксвагене» и твидовой кепке, которую оставил ее второй муж. Я трижды переспросил, уверена ли она, что справится, постоянно помня о сидящем прямо за спиной трупе, и Бетси, разумеется, объявила, что не собирается о нем думать.

Она описала мне идеальное место. Начертила карту, а я повторял указания, пока точно не выучил, как его отыскать. Бетси направилась прямой дорогой и должна была приехать на место первой. Прежде чем поворачивать в последний раз, нам обоим следовало убедиться, что путь в обоих направлениях пуст.

С дополнительной ветки 112-го шоссе следовало ехать до ее пересечения с собственно 112-м. Затем четыре мили на север, потом налево, на запад, до окружной Лайн-роуд. Повернуть у заброшенной заправки на углу. Там трава растет в трещинах на бетоне, где раньше стояли колонки. Так и было, и я повернул.

Еще миль пять или чуть больше до плавного поворота налево. Когда дорога опять выпрямится, слева покажется площадка, где когда-то стоял дом. Теперь только печная труба и фундамент.

Когда я подъехал, движения в обоих направлениях не было, поэтому свернул на густо заросшую подъездную дорогу, объехал вокруг бывшего дома, потом, по ее указаниям, двинулся по песчаной колее среди пальм и сосен, мимо болота и увидел впереди упомянутый ею пруд, а в дальнем конце пруда заметил за меч-травой проблеск белого автомобиля.

Бетси сидела в пятидесяти футах от машины на стволе упавшей сосны и смотрела на пруд.

— Были какие-нибудь проблемы? — спросил я.

— Никаких. А у тебя?

— И у меня никаких. Лучше сначала покажи мне место.

— Конечно, — сказала она, какая-то ослабевшая, угнетенная, и поднялась. — Вон там.

Оно находилось дальше, в ста футах. Старая промоина. Вся эта земля была некогда морским дном. Мергель, окаменелости, известняк. Сквозь известняк вниз просачивалась чистая вода, образуя огромные подземные реки. Иногда после засухи подземные пустоты рушатся и земля проваливается. Это была старая промоина, поросшая жестким кустарником и довольно большими деревьями.

Бетси привела меня к месту, о котором рассказывала. Откос из мергеля, выгоревшие на солнце скульптуры из искореженного известняка, и заросшая кустами впадина пяти футов глубиной с темной дырой неправильных очертаний в центре. Дыра приблизительно в ярд диаметром. Я спустился во впадину, встал на колени, заглянул в дыру. Оттуда пахнуло холодом и сыростью. Подобрав кусок известняка размером побольше моего кулака, бросил его в дыру. Услышал, как он стукнулся о стену, потом, через пару секунд, еще раз, потише. Чуть позже раздался почти неслышный шлепок.

— Донни как-то высчитывал с секундомером.

— Донни?

— Мой муж. Молодой, который погиб. Он считал с секундомером. Помню даже цифру, которую он мне назвал. Триста шесть футов. Вывел по времени, когда слышится стук. Он был просто помешан на математике. Тебе… подойдет это место?

— Здесь много народу бывает?

— Никого, насколько я знаю. Я начала приезжать сюда с Донни, когда нам обоим было по шестнадцать. Мы искали место, где можно спрятаться от людей. Приезжали на велосипедах, устраивали пикники. Как-то Донни нашел эту дыру. Я часто приезжала сюда после его смерти, прежде чем снова вышла замуж. Грега никогда не привозила, да и никого больше. По-прежнему приезжаю, когда… когда мне плохо. Здесь так тихо. Я ни о чем не думаю. Просто хожу вокруг, слушаю тишину, сижу, слушаю. И потом мне становится лучше.

— Почему бы тебе и сейчас не пройтись, Бетси? Я сам обо все позабочусь.

— Могу чем-то помочь?

— Нет. Нет, спасибо.

Мне пришлось опустить верх машины, чтоб его вытащить. Нельзя было подъехать поближе. Обмотав труп старой простыней, я поставил его на скрюченные ноги, прислонив к заднему крылу, пригнулся, взвалил на плечо, а когда распрямился с ношей, от нажатия из гортани вырвался с хриплым карканьем воздух, испугав меня до полусмерти. Тело слегка согнулось, но из-за трупного окоченения напоминало корявое бревно.

С таким грузом я передвигался мелкими шажками, потея от усилий и жары позднего утра. Путь к впадине казался очень длинным. Я сбросил его на краю, наступил на конец простыни, перекатил тело в яму. Если его обнаружат, что маловероятно, в полицейской лаборатории могут сделать спектроскопический анализ краски на старой простыне, сравнить с какой-нибудь краской в коттедже Бетси и признать идентичной.

Я шагнул в яму, нагнулся, схватил его за пояс, протолкнул в дыру головой вперед. И стал слушать. Послышался далекий мягкий удар. Тот же самый эффект, что при падении с крыши тридцатиэтажного здания, если верны математические расчеты молодого супруга.

— Никогда не смогу сюда снова вернуться, — сказала Бетси.

Я поднял голову и увидел ее на самом краю впадины, на фоне голубого неба и белых облачков. Широкие поля шляпы затеняли лицо, а большие зеркальные стекла очков напоминали глаза огромного насекомого.

— Тебе не следовало смотреть.

— Это как бы нечестно. Участвовать только в хорошем и отказываться от плохого.

Мы пошли назад к пруду и машинам. Я собрал ветки, сухую траву, сучья, развел небольшой жаркий костер. Сжег простыню, нарисованную Бетси карту, фрагмент ее старой записки к Арнстеду. Вытащил из «бьюика» ручку, отчистил в грязи на краю пруда, сунул окровавленный конец в огонь, подержал там какое-то время. Положил ручку в «фольксваген», напомнив, чтобы она ее сунула снова под дом, точно туда, где она лежала раньше.

— Можно побыть тут несколько минут, Трев? Можешь остаться со мной ненадолго?

— Если хочешь. Все равно еще надо отчистить заднее сиденье.

— Совсем забыла. Я вычищу.

Я возразил, но она настояла. Достала бутылку хорошего очистителя, которую захватила с собой, жесткую щетку, рулон бумажных полотенец. Отскребла несколько небольших пятен, вычистила все сиденье и коврик на полу, распространив смешанный запах нашатырного спирта и керосина. Угольев осталось достаточно для уничтожения бумажных полотенец. Бетси бросила в «фольксваген» очки и шляпу, побрела обратно к бревну, села, глядя в пруд. Я присел рядом, перед бревном, прислонившись к нему спиной. Ринулся зимородок, трепеща крыльями, как слишком большая колибри, упал, плеснулся, вновь взмыл с серебристой рыбкой в клюве.

— Тут лещи в пруду. Донни их ловил. Тревис, мы как бы убили Лью.

— Знаю.

Я точно знал, что она чувствует. План и исполнение. Ужас и уничтожение тела, вялое, тошнотворное облегчение.

— Мы все так устроили, что убийц никогда не поймают.

— Поймают, но, может быть, не за это. Их возьмут за убийство Фрэнка Бейтера.

— Разве это те же самые люди? Тот же человек?

— Похоже на то.

Она долго молчала. Я запрокинул голову, посмотрел на нее, на секунду поймав выражение тайной муки, сразу сменившееся натужной улыбкой.

— Бетси, по-моему, он чересчур далеко зашел по кривой дороге…

— Да я не про Лью. Я… Донни вспомнила. Я служила официанткой, была на работе, когда мне сообщили. Он возвращался со стройки, где работал тем летом, и погиб. Мы деньги копили. Он хотел поехать во Флориду. Родным не нравилось, что он так рано женился, и мы перебрались в Джорджию. Всего десять месяцев были женаты. Я уронила поднос, полный посуды. В конце концов мне сделали укол. Наверное, я как бы помешалась.

— Бывает.

— Мы были страшно глупыми, сумасшедшими детьми, отправлялись сюда, всю дорогу на велосипедах, валяли дурака, все время подначивали друг друга и все время становились ближе. В какой-то песенке или присказке говорится, «она ее лишилась в Асторе». Я лишилась ее вон там, под той сосной, на одеяле, на подстилке из мягкой хвои, цеплялась за него, плакала, но не от боли, а от сладкого, грустного, странного чувства. Москиты всю искусали. Над нами на дереве сидел дятел, и я смотрела, как он вертится, крутит туда-сюда головой, потом постукивает, долбит дерево. По дороге домой чувствовала такую слабость, тошноту и головокружение, что чуть не свалилась с дурацкого синего велосипеда. Потом мне исполнилось семнадцать, тетка умерла, пришлось ехать домой, а мне жутко, до смерти, нужен был Донни. И я вернулась, мы поженились. — Ее глаза наполнились слезами, она слегка встряхнулась, откинула волосы, ослепительно улыбнулась. — Ну, я думаю, нечего рисковать, чтобы нас здесь увидели, правда?