Алла Полянская - Весенний детектив 2015 (сборник) Страница 27

Жил я, как уже обмолвился, на восьмом этаже – последнем. Окна выходили во внутренний двор отеля. Летом в этом затененном колодце, верно, накрывали гостиничные завтраки. Сейчас для завтраков на свежем воздухе было еще прохладно, и во внутреннем дворе скучал лишь один стол с пепельницей – последнее прибежище местных куряк. Цены на сигареты, видать, сильно прижали Европу – я ни разу не видел внизу ни одного курильщика.

Внутренний двор с трех сторон замыкался стенами гостиницы, крашенными в грязно-розовый цвет, а с четвертой стороны ограничивался шестиэтажным жилым домом – иной архитектуры, другого цвета (коричневого) и стиля.

Окна здания напротив я основательно изучил за предыдущие пять вечеров. Я не жалую ни телевидение, ни Интернет. И если есть выбор, делаю его в пользу живой жизни. А в римской гостинице будто специально не оказалось «вай-фая», к тому же телеприемник не ловил ни одной английской программы, не говоря о русских. Оно и к лучшему. Оставалось наблюдать и впитывать римскую жизнь – какая она есть.

Официант принес мой ужин. Им снова оказался мальчик-интеллектуал, я дал ему два евро чаевых и попросил поставить сыр и вино на подоконник. Юноша щегольски откупорил бутылку и от души пожелал приятного аппетита. Чем мне нравится обслуживающий персонал на Западе – он никогда не бросает на клиента завистливых иль злобных косяков. Люди воспринимают как должное, что они тебя обслуживают. И стараются исполнить свои обязанности достойно, без вывертов и капризов. А придет его очередь, и я, так же тихо и достойно, обязан буду угодить ему.

Я почти залпом осушил первый бокал. Тихий вечер, весна, холодное «Кьянти», Рим – что еще надо человеку, подумал я элегически. Настроение заиграло крещендо и форте.

Весна и одиночество в чужом городе – самое время, чтобы подводить итоги, оценивать рубежи, намечать свершенья. Я закусил моцареллой и подумал, что, с одной стороны, жизнь определенно удалась. Судьба счастливо распорядилась, что в начале девяностых, еще студентами, мы с Глебом изобрели прибор, который в итоге оказался востребован. И трижды повезло, потому как мы с ним сумели не только запатентовать, но и самостоятельно его изготовить. А потом ухитрились наладить серийный выпуск. И в дальнейшем никто, о чудо, не попытался отобрать нашу разработку, отнять прибыль или отжать бизнес. А мы с компаньоном не разругались. И нас не посадили, не замочили, не задавили конкуренты, не прикрыли завистники и не прихлопнули враги. Правда, замечу в скобках, в последнее время слишком уж много денег приходится откатывать чиновникам. Кряхтим, но платим. Но, слава богу, мы до сих пор были живы, и теперь вот, после долгих усилий, подписали контракт с итальянскими партнерами. Будем выводить наше устройство на европейский рынок.

Да! Внешне в моей жизни все вроде бы белиссимо. А если с оборотной стороны глянуть… Вот будет мне скоро сорок. Жизнь не жизнь, но половина ее уж точно куда-то ухнула – а куда, бог весть. Дни переполнены суетой, иногда даже и приятной. А смысл? Ничего лучшего, чем мой прибор-кормилец, я так и не создал, хотя и пытался.

Да и с личной жизнью как-то не складывается. После того как завершилось, слава богу, мое супружество, я долго в сторону девушек даже глядеть не мог. Да и теперь холодею, если какая-нибудь закидывает удочку в смысле женитьбы. А в результате есть все шансы так и сгинуть с лица Земли, не оставив на ней своего семени: ни парнишки, ни дочурки, никого.

Однако после второго бокала концентрация «Кьянти» в крови достигла уровня, когда оптимизм стал преобладать. Я перестал себя терзать и продолжил наблюдение за жилым домом напротив. Там имелось четыре балкона, с третьего этажа по шестой, и интересно было, насколько каждый из них не похож на другой – как непохожими были, верно, их хозяева.

Да, тут царила полная политкорректность. Европейский, так сказать, мультикультурализм. Я вспомнил, по контрасту, подоконники в Германии. (Там мы с Глебом, в целях экспансии на внешний рынок, побывали осенью.) На каждой немецкой лоджии имелась бегония – причем палитра и даже величина цветков у всех была одинакова, как на подбор. Ни одного балкона не цветущего! Подумалось тогда: на тех граждан, кто цветы НЕ выращивал, в тридцатые годы, верно, писали доносы в гестапо. Да и сейчас полиция, возможно, косится на них с подозрением.

Иное дело – солнечная, беспечная Италия! Здесь царствовала полнейшая свобода самовыражения. Балконом шестого этажа явно владела крепкая хозяйственница. Там хранилась пара ведер и швабр, построенных по ранжиру. Имелась сложенная в боевой готовности гладильная доска. Однако главные позиции занимала сушилка. Дважды за время моего пребывания там чудесным образом появлялось белье – развешанное аккуратненько, без складочек, по порядочку – полотенчико к полотенчику, блузка к блузочке. Судя по гардеробу, синьора с шестого этажа была одинокой. Мужских носков и детских маечек на сушке не наблюдалось. В основном женские стринги, спортивные майки, шорты, гольфы и пижамки. Я дважды видел ее за гардинами: сухопарая дама за пятьдесят. Тоже, наверно, какая-нибудь лингвистка из университета, профессорша, специалистка по Умберто Эко и Тонино Бенаквиста. Ведет размеренную буржуазную жизнь: утренняя пробежка, симпозиум, аспиранты, фитнес, семинар, здоровый секс с коллегой…

А вот тех, кто жил под нею, я так ни разу и не увидел. Они, по-моему, в квартире даже не появлялись. Ставенки все время были наглухо закрыты. Свет ни разу не зажигался. На балконе имелись печальные спортивные велосипеды, а также старый обруч для хула-хупа и вышедшая из употребления доска для сноуборда (без креплений). Оставалось лишь гадать, что за синьоры Спортсмены (я назвал их для себя так) проживают на пятом этаже, чем занимаются по жизни, как выглядят?

Квартиру под Физкультурниками занимала образцовая Садовница. Ее балкон превосходил по части флоры любой средненемецкий. Плети бегонии переваливались через перила и свисали едва ли не до самого балкона внизу. Алые, красные, розовые, рыжие, фиолетовые – они радовали взгляд своим языческим, ненормативным буйством. Рядом в горшке располагались неведомые мне, но красивые кусты: голубые, белые, лимонные. А еще спецгоршок с первоцветами, которые, радуясь апрельскому римскому солнцу, уже вылезли, жмурясь, из влажной земли: нежные крокусы, нахальные нарциссы, пара робких тюльпанов.

Садовницу, следящую за личным ботаническим садом, я ни разу не видел. Однажды лишь мелькнул силуэт за занавеской – однако толком высмотреть никого не удалось. Не уверен даже, была ли то синьора. Может, за цветочками ухаживал, наоборот, синьор Садовник? А что, в толерантной да политкорректной Европе – запросто.

Самый нижний балкон, на третьем этаже, по контрасту с предыдущим являл собой нечто среднее между чуланом, кладовкой и свалкой. Казалось, хозяин (или хозяйка, или хозяева) квартиры складирует туда все, что отслужило свой срок или пришло в негодность. Или им лень и недосуг дойти до помойки? Или они настолько ветрены и импульсивны, что сломавшийся предмет просто вышвыривают за ближайшую дверь, в данном случае – балконную? Как бы то ни было, там громоздилось разнообразнейшее барахло: пустая коробка из-под жидкокристаллического телевизора, пара сломанных деревянных карнизов, облезлый венский стул-инвалид на трех ножках, а также потертое кресло с дырой в боку. Все довольно пыльное, с грязными потеками – видно, давно валяется под римским солнцем и дождями, в полном небрежении со стороны хозяев.

Зато обитатели этой квартиры вели, на фоне прочих, довольно интенсивный образ жизни. Свет зажигался и гас – причем в каждом из трех окон. Гардины порывисто закрывались и открывались. Мелькали тени и силуэты. Однажды, буквально на долю секунды, не более одной десятой, пролетела девушка: высокая, тонкая, длинноногая, с буйной средиземноморской кудрявой прической. Однако в дальнейшем, как ни вглядывался я в окна квартиры, больше ни разу не удалось мне ее углядеть.

Я продолжал попивать терпкое «Кьянти», закусывать пармскими сырами и вдыхать прохладу римского весеннего вечера. И тут в квартире третьего этажа зажегся свет. Занавески закрыты не были, люстра сияла вовсю. Однако я находился по отношению к комнате намного выше и под таким углом, что мог видеть не более ее трети. Я заметил паркет прекрасного качества и кусок косо лежащего белого ковра. Потом в поле зрения возникли ноги. Вернее сказать, ножки: длинные, девичьи, тонкие и почти совершенно обнаженные. Во всяком случае, я видел их до средины бедра – полностью нагими. А дальше мешала верхняя рама окна. Пикантно. И занимательно: что там надето на девчонке? Короткая юбочка? Шортики? Трусы-стринги? И кто она? Та самая длинная, очень итальянская девушка с волнисто-курчавой головой – или вдруг нет? Может, какая-то другая? Соседка, рум-мэйт? Я мечтал, чтобы особа сделала хотя бы пару шагов к окну – тогда я смог бы разглядеть ее всю. Однако нет – ножки не выходили «из кадра», ограниченного рамой. Время от времени они меняли положение. Тут я заметил, что стопы голоногой девушки украшены необычной обувью: то были меховые, с торчащей наружу шерстью, полусапоги. Кажется, женский пол называет подобную обувку смешным именем «ботильоны». И вот, ножки в ботильонах становились то в фас, то в профиль, то изображали третью позицию, то ставились на каблук, то на носок. Я сообразил: их обладательница рассматривает обновку в отражении. Примеряет.