Антон Грановский - Заблудшая душа Страница 27

Глеб удивленно воззрился на Киру.

— Сережка сам это видел, — с нажимом сказала она. — Но в протоколе осмотра об этом не было ни строчки. Руководство все списало на несчастный случай. А единственный свидетель той аварии исчез.

Глеб помолчал. Потом сказал:

— Твоему брату могло показаться. Ему вечно что-нибудь кажется.

Кира посмотрела Глебу в глаза и проговорила необычайно серьезным голосом, в котором Корсаку послышались нотки настоящей тревоги:

— Я тебя предупредила. А дальше… поступай как знаешь.

Кира поднялась со стула и направилась к двери, ведущей в административную часть кафе.

Глеб подозвал официантку и попросил счет. Затем достал бумажник, намереваясь отсчитать нужную сумму, но обнаружил, что наличные почти закончились. Как и каждый русский человек, Корсак чувствовал себя неуютно, не имея в кошельке определенного количества шуршащих купюр.

Он решил, не откладывая дела в долгий ящик, разыскать банкомат и снять деньги.

Принесшая счет официантка сообщила, что ближайший банкомат находится в «Пруссбанке». Припомнив, что банк этот принадлежит господину Гееру, Глеб не удержался от усмешки. Во всем этом ему виделась какая-то провиденциальность.

Десять минут спустя, промокший из-за внезапно хлынувшего дождя, Глеб Корсак вошел в офис «Пруссбанка», чей хозяин считался самым богатым человеком города.

Он подошел к банкомату, снял нужную сумму, но уходить не спешил. Повинуясь застарелой журналистской привычке, Корсак прошел в основной зал банка, чтобы осмотреться. Прошел — и остолбенел.

На стенах зала была развешаны живописные полотна. И первое же полотно повергло Глеба в ступор. На огромной картине, занимавшей полстены, были изображены таинственные существа. Они были белые, почти прозрачные, без выраженных половых органов, словно ангелы. Но Глеб смотрел не на их медузьи тела, а на их лица. Лица эти были очень бледные и чуть вытянутые, что-то среднее между собачьей мордой и свиным рыльцем. Глаза у созданий были темные, большие, да и не глаза это были вовсе, а обрывки теней, сгустившиеся в глубоких глазницах.

Возле Глеба остановилась симпатичная девушка-менеджер в синем пиджачке с эмблемой банка.

— Вам помочь? — с вежливой улыбкой осведомилась она.

Глеб оторвал взгляд от бледных лиц звероподобных ангелов-монстров и спросил у девушки-менеджера:

— Чья это картина?

— Картина принадлежит нашему банку, — с готовностью отозвалась она. — Так же, как и все картины, которые вы здесь видите.

Глеб нетерпеливо качнул головой:

— Я не об этом. Кто нарисовал эту картину? Кто автор?

— Автор? — Девушка посмотрела на картину и озадаченно нахмурила аккуратно нарисованные бровки. — А вам это очень нужно знать?

— Да, — выпалил Глеб так, что девушка испуганно попятилась.

— Хорошо, — с легким удивлением в голосе сказала она. — Я пойду, узнаю у коллег.

Пока она ходила, Корсак обратил внимание на еще одну картину. На ней была изображена обнаженная девушка, но вместо человеческого лица у нее тоже была звериная морда. Такая же белая и заостренная, как у людей на предыдущей картине — что-то среднее между лисьей мордой и мордочкой хорька, однако в звериной внешности этой девушки прослеживалось что-то миловидное, рот ее не был оскален, а изгибался наподобие безгубой, лукавой улыбки.

Обнаженное тело девушки, безупречное, гибкое, с острыми белыми грудками, художник изобразил с любовью и даже страстью. Было видно, что эта девушка (если, конечно, она существовала на самом деле, а не являлась лишь плодом фантазии) была для художника объектом обожания.

Глеб отвел было от картины взгляд, но вдруг на секунду замер, а потом снова медленно повернулся к полотну. Подошел ближе и уставился на изображение удивленным взглядом. На левой груди девушки, чуть ниже соска, темнели две крошечные родинки. Те самые родинки, которые когда-то, больше двадцати лет тому назад, свели с ума самого Глеба и которые он так и не смог выбросить из головы.

— Простите, что вам пришлось ждать.

Голос девушки-менеджера заставил Глеба вздрогнуть.

— Ничего страшного, — глухо проговорил он.

Сотрудница улыбнулась дежурной вежливой улыбкой:

— Картину нарисовал наш местный художник.

Его имя Павел Базаров. Он очень талантливый, его картины висят в музеях и в заграничных коллекциях.

— Вот как?

— Да. — Девушка посмотрела на полотно. — На данной картине он изобразил духов — хранителей нашего города, — с улыбкой доложила она.

— Духов-хранителей? — Глеб чуть прищурился. — А кто они? Что это за духи?

Сотрудница странно-прямым и немигающим взглядом посмотрела Корсаку в глаза и пожала плечами.

— Я не знаю, — сказала она. — Я всего лишь сотрудница банка, а не краевед. А вы, собственно, почему спрашиваете?

— Спасибо.

Глеб повернулся и пошел к выходу.

— Вы почему спрашиваете? — донесся до него голос девушки-менеджера.

Он не остановился.

— Вы почему спрашиваете? — в третий раз окликнула она.

И на этот раз в голосе ее было нечто такое, что заставило Глеба оглянуться. На миг его словно ледяной водой обдало — лицо девушки-менеджера чуть вытянулось вперед и побелело.

Этого не может быть!

Глеб зажмурился, затем снова открыл глаза. С девушкой все было в порядке. Она стояла с хмурым лицом и неприветливо смотрела вслед Корсаку.

Глеб помахал ей рукой…

Дурацкий жест. Зачем я это сделал?

…отвернулся и вышел из банка.

Узнать адрес художника Павла Базарова для бывшего журналиста Глеба Корсака не составило особого труда и не отняло много времени.

Уже полтора часа спустя он вел свою машину по обновленной бетонке, ведущей к дачному поселку, который когда-то был маленькой прусской деревенькой Böttchersdorf, но семьдесят лет назад стал Малой Вороновкой.

Эти места были неплохо знакомы Глебу. На ближайшем повороте, намереваясь срезать и зная, как это сделать, Корсак свернул с бетонки на лесную дорогу. До дачного поселка отсюда было километров шесть. Лесная дорога помогала сэкономить десять-пятнадцать минут.

Дорога была ужасная, сплошные ухабы, однако Глебу было не привыкать. Он открыл окно и с наслаждением вдыхал ароматный запах леса. Недавний дождь прибил пыль и растревожил листву, поэтому воздух здесь был свежим и бодрящим.

Вскоре дорога вынырнула из леса, и его взору открылся небольшой дачный поселок.

Дом Базарова стоял на небольшом возвышении, на самой окраине поселка, поэтому его было видно издалека. Рядом примостились несколько ветхих деревянных изб, перед которыми располагался небольшой вытоптанный пустырь, служивший местной детворе футбольным полем.

На краю пустыря стояли три покосившиеся скамейки, а на скамейках сидели несколько скучающих подростков в заношенных куртках и, смоля сигаретки, лениво поглядывали на подъехавшую «крутую тачку».

Глеб остановился и, высунувшись из окна, спросил у мальчишек:

— Пацаны, где здесь дом художника Базарова?

— Да вон он — самый большой в поселке! — Мальчик указал на большой дом из белого кирпича с красными башенками на крыше.

Глеб поблагодарил и тронул машину с места.

…Возле дома художника Глеб выбрался из машины и прошел к железной калитке. Нажал на кнопку электрического звонка. Подождал с полминуты и нажал снова.

Где-то в глубине двора хлопнула дверь. Вслед за тем Глеб услышал звук приближающихся шагов.

Потом замок лязгнул, и дверь открылась. Глеб увидел перед собой высокого темноволосого парня, которого уже имел возможность лицезреть в баре. У Базарова было смуглое, красивое лицо и голубые глаза. Он был одет в полосатый, испачканный красками халат и кожаные шлепанцы.

— Добрый день! — улыбнулся парню Глеб. — Меня зовут Глеб Олегович. Я к вам по поручению Федора Сергеевича Геера.

— Здравствуйте! — поприветствовал его Базаров. — Проходите.

Базаров широко распахнул калитку и посторонился, пропуская Глеба внутрь.

Двор был небольшой. Несколько асфальтовых дорожек. Крошечный бассейн с искусственными лилиями. Гамак.

Они вошли в дом. Базаров закрыл дверь на засов и повернулся к Глебу.

— Входите в дом. Можете не разуваться, у меня все равно бардак.

Узкий коридорчик сворачивал налево и вел в кухню. Глеб пробежал по ней взглядом, отметил для себя обилие хрусталя и посуды из разноцветного стекла — на полках красовались красные, синие, желтые фужеры, а также приземистые маленькие кувшинчики с длинным горлышком, предназначенные неизвестно для чего.

В комнате было тепло. Горел камин. Вдоль одной из стен протянулись книжные полки с толстыми томами собраний сочинений классиков. Корешки книг выглядели так, словно к ним никто никогда не прикасался.