Николас Блейк - Смертельный розыгрыш Страница 27

— Вертоград Навуфея[33],— тихо, чтобы не слышали остальные, шепнул мне Элвин.

— Фред — славный малый,— запальчиво воскликнул я.— Если вы и правда думаете, что он мог подпалить ваши стога из-за пустяковой размолвки…

— С тех пор прошло уже несколько лет,— поддержал меня Элвин.

— Я ни на что не намекаю,— раздраженно повторил Роналд.— Но в сложившихся обстоятельствах необходимо перебрать все варианты.

— За исключением тупиковых,— парировал я.

Подняв взгляд, я увидел, как мимо стеклянной двери проплыла Вера. Ее виски были прикрыты сари: вот так, оказывается, она скрывала свою ранку. Ее профиль казался особенно прекрасным на фоне тисовой изгороди, в озарении солнечных лучей. В этой красоте было что-то печальное, даже трагичное; Вера проплыла мимо так бесшумно, так бесцельно, что ее можно было принять за привидение. В ладонях она несла, как жертвоприношение, маленькую черепашку.

Пользы от нашего совещания почти не оказалось. Я только узнал, что Чарли Максвелл проверял карточные колоды. Много колод в самом Замке, но все новые — как типично, что Пейстон пользуется каждый раз новыми, а его секретарь заявил, что ни одна из уже использованных и переданных в местную больницу колод не совпадает по рисунку и узору с картами, к которым были приклеены анонимные записки. В «Пайдале» оказалось множество старых колод, но все с джокерами.

Сам факт поджога стогов считался доказанным, но на пустом бидоне из-под керосина были обнаружены лишь отпечатки пальцев Элвина, который держал его на глазах у всех уже после пожара. Предполагалось, что если на нем и были отпечатки чьих-то пальцев — например, продавца,— то злоумышленник их стер. Полиция опрашивала всех москательщиков в округе. Не удалось и установить, кому принадлежала граната. Наш местный сержант обошел все дома, но гранаты, которые деревенские жители хранили как память о войне, были налицо.

В полдень мы разошлись. Роналд Пейстон велел Максвеллу уйти тем же путем, каким он пришел: через стеклянную дверь и сад,— чтобы никто в деревне не узнал о его связи с Замком.

Эта типичная сценка из комедии «плаща и шпаги» позабавила меня, но она так же хорошо вписывалась в вереницу детски непосредственных, гротескно-фантастических проделок, совершенных в Нетерплаше, как и необъяснимое примирение — если только это примирение — между старым и новым владельцами Замка.

Об этом я и сказал Элвину, когда мы шли с ним по направлению к «Пайдалу».

— Да,— согласился он.— Пирог смирения — не самое любимое мое блюдо. Но есть блюда куда более неприятные на вкус.

— Например?

— У меня не было другого выхода.— Он вдруг резко остановился посреди луга и посмотрел на меня жалобными глазами побитой собаки.— Видите ли, Джон, мне немного стыдно за свой розыгрыш.

— Вы имеете в виду историю с председательством? Или с кукушкой?

— Кукушка — пустяк. Сомневаюсь даже, чтобы Роналд понял, в чем тут смысл. Но ведь нам жить вместе, в одной деревне, так что…— Он не договорил и стал вытирать платком пот. Солнце в тот день сильно пекло.— Особенно теперь, когда он хочет обосноваться здесь на постоянное жительство.

— Вы сказали, что у вас не было другого выхода,— напомнил я, когда мы пошли дальше.

— Да, конечно. Меня тревожат все эти дурацкие проделки — я не хочу, чтобы их приписали мне. Тем более что в какой-то степени я чувствую себя ответственным.

— Ответственным?

— Да. Боюсь, что какой-то злобный безумец воспользовался моим розыгрышем и развязал целую кампанию. Вот я и решил покаяться.

— Я так и предполагал. Как-то не представляю себе, чтобы вы метали гранаты в окна или разгуливали в монашеской рясе. Но вот как объяснить надпись «Lhude sing cucu», накорябанную на стене моего кабинета еще до этого розыгрыша?

— Вероятно, упражнялись какие-нибудь школьнички.

— Знающие средневековое написание?

Элвин открыл ржавые кованые железные ворота «Пайдала».

— Надо бы пройтись по ним красочкой,— сказал он.

Он провел меня в кабинет и отправился за вином. В комнате царил неописуемый беспорядок, можно было подумать, что там живет школьник: валяющиеся на полу брюки, кое-как расставленные книги, открытый деревянный ящик с коллекцией птичьих яиц, на стенах — криво повешенные литографии, сценки из охотничьей жизни, в углу — лук и колчан, теннисные ракетки и клюшки для игры в гольф — все под толстым слоем пыли. Крышка бюро поднята, на столешнице — кипы бумаг: бесцеремонно впившись в них взглядом, я увидел, что все это неоплаченные счета. На плетеном стуле примостилась старая, вонючая со-баченция: при моем появлении она приоткрыла свои тусклые глазки.

— И кто же, по-вашему, этот безумец?— спросил я, когда Элвин вернулся с бутылкой «Шамбери».

— Бог его знает. Я-то думал, все жители Нетерплаша — само здравомыслие. Учтите, что за прошедшие столетия здесь заключено немало родственных браков. В том числе и в нашем роду. Моя мать, например, двоюродная сестра отца. Правда, моя мачеха внесла струю свежей крови в нашу семью. Но я не уверен, что это пошло только на пользу. Существо она была необузданное. Смахивала на цыганку. Я бы не удивился, если бы в ней оказалась примесь негритянской крови. Хорошо бы Берти нашел себе жену и остепенился. In felix lolium et steriles nascuntur avenae.[34]

— Я вижу, вы еще помните «Буколики»?— Я был поражен его эрудицией: цитата к слову «остепенился» была подобрана на редкость удачно.

— Как-то в летние каникулы — о, это было сто лет назад — меня натаскивал один малый по имени Барнард. Ему все же удалось вколотить в меня кое-что из Вергилия. До сих пор помню.

— Том Барнард? Да я хорошо его знаю. Он и сейчас работает в моем колледже.

— Какая жалость, что он не преподавал в моем!— с неожиданным пафосом выпалил Элвин.— Мой итонский учитель был пустым местом. Может, Барнард и наставил бы меня на путь истинный, приезжай он сюда почаще. Может, ему удалось бы вразумить моего тупоголового родителя.

Его глаза притуманились, щеки покраснели, пухлое лицо странно перекосилось, как будто его стискивала невидимая ручища.

— Да,— продолжал он чуть слышно.— Том Барнард был тогда совсем еще молодой парень, но он мог спасти мою душу.

— Ну кто мог бы спасти твою душу?— войдя в кабинет, сказал Берти.— Разве что какой чудотворец.— Он спихнул старую собаченцию со стула и уселся, все еще словно не замечая моего присутствия. Я был задет таким наплевательским отношением ко мне и возмущен грубостью его обращения с братом; к тому же в Замке я перебрал шампанского, а от шампанского у меня всегда портится настроение. Все это может служить объяснением моего последующего, не очень для меня характерного, поведения.

— Человек по имени Том Барнард,— ответил Элвин тихо и мечтательно.— Ты не можешь его помнить.

— Ужасно пахнет псиной,— сказал Берти.— Вся комната провоняла. Почему ты не усыпишь Каспара?— Он ткнул в собаченцию мыском сапога.

Не обращая внимания на эти слова, Элвин сказал:

— Пейстон вызвал сюда своего сыщика. Зовут его Максвелл. Сегодня вечером он зайдет поговорить с тобой, Берти.

— Вот идиот! На местную полицию он уже не надеется?

— Он отходит от дел и хочет обосноваться здесь, стать деревенским джентльменом.

— Пейстон? Вот кошмар! Придется уезжать.

— Может, это и неплохой выход. Для тебя,— шелковисто-ласковым голосом проговорил Элвин.

— Хочешь спровадить меня куда-нибудь подальше? Чтобы я жил на жалкие подачки? Ну, нет, старина, тебе так легко от меня не отделаться. Что за мерзкое пойло вы лакаете?— Он налил себе бокал и откинулся на спинку стула.— Этот тип, как его?— Максвелл — чего он хочет?

— Он хочет, например, знать, где ты шлялся вчера вечером.

— Вчера вечером? Почему?

— Потому что вчера младшего Гейтса и его компанию напугало привидение в облике монаха.

— Что ты городишь?

Элвин рассказал.

В первый раз за все время Берти поглядел мне в глаза.

— Почему вы его не сцапали, этого «монаха»? Надо было только обежать вокруг леса и подождать, пока он спрячет свои костыли и выйдет. Тут бы вы его и за шкирку. Или вы боитесь призраков?

— К чему такой вызывающий тон, Берти?— сказал Элвин.— Джон остался присматривать за раненым ребенком.

— Вы хорошо знаете лес?— спросил я.

— Да, я там бывал. Эта тропка, если зайти поглубже, почти совсем заросла.— Берти повернулся к брату.— Послушай, старина, в молодости ты у нас творил чудеса на ходулях.

— Помнится, мы даже бегали с тобой наперегонки.

— Так кто же из нас, любопытно, это жуткое привидение, гроза леса?

— Твои детские воспоминания, без сомнения, весьма трогательны. Но Максвелл спросит тебя, где ты был вечером,— в этом вся загвоздка.

— Да плевать мне на этого Максвелла.