Антон Леонтьев - Русалки белого озера Страница 27

Анна еле сдержала улыбку – похоже, Инга Валерьевна была права, ведь Серафима Ниловна всегда появлялась в самый неподходящий момент.

– Вы человек здесь новый, к нашим интригам непричастный! – заявила экскурсоводша. – Я работаю в «Чертяково» почти столько же, сколько и Серафима. И когда-то мы были лучшими подругами. Мне неприятно вспоминать эти времена, потому что мы тогда работали вместе и вместе же гнобили конкурентов и плели интриги. Напрасно улыбаетесь, Анна Игоревна, – в провинциальном музее интриги могут быть и посущественнее, чем при папском дворе Александра Борджиа!

Анна кивнула, а Инга Валерьевна продолжила:

– Да, мы были лучшими подругами, но только много позже я поняла, что Серафима, человек, собственно, не особенно одаренный в научном плане, использовала меня в своих низменных целях. Да-да, не удивляйтесь, это она сейчас такая важная. Работает над докторской диссертацией, которую, вне всяких сомнений, и защитит в следующем году в Питере. Только вот свою кандидатскую она не писала – она украла все материалы моего исследования! Моя работа была практически завершена, а она оплела меня сетью интриг, похитила рукопись, уничтожила две другие копии, а затем еще нагородила целый Эверест лжи, чтобы мне никто не поверил и истинной жертвой сочли ее!

Экскурсовод горестно вздохнула.

– Хотя с тех пор прошло почти двадцать лет, я, конечно, этого забыть не могла. Но она украла не только мое исследование, она украла у меня любимого человека! А затем вышла замуж за тогдашнего директора нашего музея, и он скончался при весьма таинственных обстоятельствах. Официально – по причине несварения желудка, вызвавшего у него сердечный приступ. А по слухам…

Она понизила голос и прошептала:

– По слухам, она просто отравила старика! Потому что она изменяла ему тогда с Борисом Борисовичем, являвшимся его заместителем. И явно сама метила на директорское место. Но потом сочла, что лучше усадить в него мужа-марионетку, а самой управлять всем.

Анна верила, что Серафима способна на многое. Но на убийство? Да, и на убийство тоже! Ведь кто-то же убил работника музея, причем зверским способом. И она сама не исключала того, что к этому причастны Горянские.

– Не буду утомлять вас перечислением всех подвигов Серафимы. Несть им числа, как говорится. Но в последнее время она, кажется, занялась новым проектом. Мне удалось узнать, что они разыскивают во дворце комнату…

– Комнату? – переспросила Анна, чувствуя, как у нее пересохло во рту. Неужели…

– Да, комнату! – сказала та. – Звучит странно, не так ли? Комнату, в которой раньше имелась фреска в виде купидона, который восседает на дельфине и…

– … трубит в морскую раковину… – завершила вместо нее Анна.

Инга Валерьевна уставилась на девушку и прошептала:

– Вы в курсе этого? Но каким образом?

Анна колебалась. Но потом вспомнила, что ей нужна напарница. Ну или сообщница. А экскурсоводша подходила идеально: она работала в «Чертяково» уже многие годы, знала его не хуже Серафимы и имела на нее зуб.

Но рассказывать все как на духу было глупо. Поэтому Анна изложила упрощенную версию, упомянув странные часы, которые случайно попали ей в руки, и сообщив, что ниточка от часов привела в «Чертяково».

– Часы, именно что часы! – заявила, трясясь от напряжения, Инга Валерьевна. – И о них они тоже говорили! Не только они могут подслушивать чужие разговоры… Да и Боря после любовных игр болтает много лишнего…

Анна кашлянула, а Инга Валерьевна сказала:

– Нет, не думайте, что я хочу утомлять вас ненужными подробностями. Но Борис Борисович – тот самый человек, которого я безответно люблю многие годы. И которого отбила у меня в свое время Серафима. Но ведь она человек властный, жестокий, неприятный. Так что неудивительно, что Борис Борисович ищет того, чего ему недостает в семье, на стороне. А я все еще его люблю!

Она всхлипнула, но быстро взяла себя в руки.

– Вы поведали мне много интересного, и я признательна вам за то, что вы откровенны со мной, Анна Игоревна. Поэтому и я откровенна с вами. Я давно поняла, что в музее творится что-то темное. Так вот, Горянские искали эту комнату. И даже Серафима, знаток «Чертяково», правда, знаток не очень хороший, по большей части на словах, не ведала, какое же из помещений является комнатой. Они вышли на одно местного краеведа, Федора Ильича. Человек он был крайне нелюдимый, что называется, с приветом. Кстати, дальний родственник нашего тогдашнего директора, мужа Серафимы. Впрочем, директор и краевед были в давней ссоре и не общались много лет. Лучше его никто в истории «Чертяково» и княжеского рода Святополк-Донских не разбирался: ни в России, ни во всем мире. Федор Ильич был, кажется, незаконнорожденным сыном последнего князя. Хотя, конечно, это могла быть легенда, им же самим в оборот и запущенная. Но как бы то ни было, у Федора Ильича имелась масса раритетной литературы по «Чертяково». А в течение десятилетий его коллекция только увеличилась…

Экскурсоводша потерла руки и сказала:

– Если кто и мог точно знать, в какой из комнат была раньше эта фреска, так это Федор Ильич, потому что он работал в «Чертяково» еще до войны, а сразу после войны руководил восстановительными работами в музее-усадьбе. Сейчас во дворце комнаты с такой фреской просто-напросто нет. Но она была, она имелась на старинных фотографиях, которые я обнаружила в архиве и которые у меня потом украла Серафима!

Анна поняла, что сомнений быть не могло: фото, обнаруженное ею самой, тоже прибрала к рукам главный искусствовед.

– Только по этим фотографиям нельзя было определить, какая это комната. Впрочем, я составила список из девятнадцати помещений, наиболее подходящих на эту роль. Но и этот список у меня тоже украли! И не требуется быть мисс Марпл, дабы понять, кто за всем этим стоит!

– Серафима Ниловна! – заявила Анна, и экскурсоводша энергично кивнула.

– Она самая, Анна Игоревна, она самая! Но вернемся к Федору Ильичу. Он был, так сказать, последним из могикан, человеком, который мог точно сказать, в какой комнате имелась эта фреска. Но Серафиму он ненавидел, потому что она несколько раз обокрала и его. Так что он ничего бы и не сказал, как бы она его ни умоляла. А потом случилось ужасное – Федора Ильича убили!

Анна вздрогнула, и Инга Валерьевна, заметив реакцию девушки, заявила:

– Вроде бы заезжие гастролеры, но ведь красть у старика было нечего. У него не было коллекции дорогостоящих предметов, а только книги, рукописи, дневники. Для торговцев крадеными предметами искусства это особого интереса не представляет. Но дом Федора Ильича поставили с ног на голову. Грабителей так и не нашли, а я уверена – никакие это были не гастролеры. Старика убила Серафима!

Экскурсоводша подняла указательный палец.

– И не думайте, что я пытаюсь очернить Серафиму по причине личной неприязни! Просто я отлично знаю повадки этой особы. Если она не заполучает того, что ей нужно, обычными способами, она прибегает к способам криминальным. И, если надо, даже к убийству. Тем более что это будет не первое ее убийство – вспомните о странной кончине прежнего директора «Чертяково», ее мужа!

Анна внимательно слушала Ингу Валерьевну, потому что верила ей и полагала, что Серафима действительно вполне может пойти на убийство для достижения своих низменных целей.

– Зато Федор Ильич благоволил ко мне. Именно от него я и узнала, что незадолго до его страшной смерти – несчастному проломили голову ломом, причем кто-то не ограничился одним ударом, собственно, уже смертельным, а измочалил тело старика, словно в припадке ярости или за что-то ему мстя, – Серафима наведывалась к нему и желала заполучить информацию именно об этой комнате. О комнате, которая раньше была украшена фреской с купидоном! Он ничего ей не сказал, даже на порог не пустил и прогнал прочь. А примерно две недели спустя Федора Ильича не стало. Как вы думаете, совпадение?

Подумав, Анна медленно произнесла:

– Если и совпадение, то чрезвычайно странное.

– Нет, не совпадение! – заявила уверенно Инга Валерьевна. – Его Серафима убила, как пить дать!

– Но тогда к смерти старого краеведа причастен и Борис Борисович… – заметила Анна, и экскурсоводша печально вздохнула:

– Вы правы, Анна Игоревна. Но я не думаю, что Борис Борисович убивал старика, потому что он человек очень тонкой душевной организации и ужасно боится крови. Голову Федору Ильичу проломила она, Серафима, и не думайте, что она не смогла бы, она ведь жилистая и очень выносливая. А Борис Борисович полностью находится под ее пятой. Это ужасно, ведь он такой хороший человек…

Она снова вздохнула, и Анна поняла – экскурсоводша все еще сохла по директору.

– Представьте, однако, мое изумление, когда через три недели после смерти Федора Ильича я получила по почте бандероль – от него! В прилагавшемся к ней письме Федор Ильич писал о том, что разместил содержимое бандероли у нотариуса, который в случае его смерти получил приказание отослать его мне. Я была так тронута – Федор Ильич доверял мне, как никому другому!