Наталья Солнцева - В храме Солнца деревья золотые Страница 27

Вчера, например, один из учеников съел лишнюю порцию риса. Это было немедленно замечено и подвергнуто резкой критике. Пришлось Нангавану вмешаться, чтобы дело не дошло до драки.

— Я хочу есть! — возмущался застигнутый на месте преступления «обжора». — Я не понимаю, как духовное развитие связано с голодом? Почему я должен голодать?

— Где твоя терпимость к позывам плоти? Твое тело командует тобой. Тогда как ты находишься здесь, дабы воспитывать в себе господство Духа над презренной плотью.

— Почему это она презренная? — не уступал «обжора». — Если вы такие правильные, то могли бы и не следить, сколько я съел. Что-то никто из вас не отказался от своей порции!

Эта перебранка продолжалась, пока гуру не положил ей конец. Он подошел к провинившемуся ученику, обнял его за плечи и сказал:

— Я знаю, как пробудить твою мудрость. Видишь эти маковые зерна? Отсчитай ровно сотню: ни одной маковкой больше, ни одной меньше. И съешь.

«Обжора» хотел было спросить, как это поможет ему справиться с голодом, и даже открыл рот… но так и не спросил. Учителю виднее. Раз он говорит, что надо съесть сто маковых зерен, значит, нужно съесть.

Остальные шраваки принялись обдумывать поступок Учителя и невольно успокоились. На сей раз инцидент был исчерпан. Воцарилась тишина. Надолго ли?

Для Нангавана оставалось загадкой, как люди, прочитавшие столько духовных книг, изучившие философию жизни, имеющие правильное представление обо всем, могут вести себя подобным образом? Куда вылетают все их знания? Почему правильное понимание не способствует правильному поведению? Откуда берется дух соперничества там, где проповедуются смирение и отказ от эго?

«Если я не в состоянии сладить с шестью учениками, то как же я справлюсь со всем человечеством?» — спрашивал себя Нангаван.

Он начинал понимать, сколь нелегка ноша мессии. Ничего удивительного, что ни Христос, ни Будда, ни другие великие духовные наставники не смогли справиться с людьми. Проповедовать Истину легче, чем жить в Истине. Люди-то слушать слушают, а ведут себя по старинке. Как привыкли. Они-де сами знают, что правильно, а что неправильно. Но на этом все и заканчивается.

«Выходит, неправильно жить легче? — спрашивал себя Нангаван. — Но ведь так быть не должно…»

Он запутался. И решил спросить совета у Священной Горы. Так он называл неведомого собеседника. Ритуал общения между ними сложился сам собой и выглядел следующим образом: Нангаван выходил из пещеры и становился лицом к Горе — покрытой снегом двуглавой вершине. Именно такую примету назвал ему умирающий Учитель: если выйти из пещеры и повернуться лицом на восток, увидишь двуглавую вершину.

Нангаван долго стоял лицом к Горе, пока легкое головокружение не возвещало о том, что его заметили. Головокружение переходило в транс, когда Нангаван уже ничего не соображал и не мог отличить явь от сна. В этом трансе к нему и приходили видения, мысли и ответы на задаваемые вопросы. После чего он приходил в себя, не ведая, сколько прошло времени.

Так было и сегодня. Гуру спрашивал, что ему делать со своими учениками. Священная Гора дала ему необычный ответ:

«Тебе не следует волноваться. Оставь их в покое, пусть живут как хотят».

Нангаван долго не мог с этим согласиться. Если он не будет обращать внимания на безобразия, творимые шраваками, то не выполнит свою миссию. Но… указания свыше даются не для того, чтобы их обсуждать, а для того, чтобы их выполнять.

— Учитель! Учитель!

Крики учеников вернули Нангавана к существующей реальности. Он вышел из пещеры и спросил, в чем дело.

— Новенький не хочет читать мантры![14]

— Пусть не читает…

Вдруг где-то в горах раздался страшный гул. Лавина! Каждый из присутствующих хорошо знал, что это такое. Тысячи тонн снега и льда срываются со склонов и несутся вниз, сопровождаемые белым клубящимся вихрем. Жуткое зрелище…

К счастью, «Поднебесье» не пострадало. Шраваки отделались легким испугом. Их только обдало смертельным дыханием гор.

Ночью Нангаван не мог уснуть. Таинственный Дух подал знак. Но что за ним кроется?…

Я научился понимать недомолвки, ловить на лету намеки, додумывать то, о чем они и не догадывались. Я стал их тенью, их ночным кошмаром, их проклятием. Впрочем, тень проклятия отчетливо читалась на их лицах, была физически осязаема.

Им так и не удалось создать ту жизнь, о которой они грезили и ради которой… Впрочем, я еще не полностью уверен. Они ли это? Пока многое, если не все, говорит в пользу моих догадок. Многое — но не все!

Они живут, как и прежде, среди прозрачных озер, питающихся горными стоками и ручьями. Теночтитлан прекрасен, он подобен огромному плавучему саду. По многочисленным каналам скользят легкие лодки, повсюду склоняются к воде зеленые ивы. Белоснежные дворцы и храмы покрыты изящной каменной резьбой, в которой четко прослеживаются мотивы птиц и солнца. Огромные статуи ярко, причудливо разукрашены. Как и прежде, эти существа поклоняются Солнцу. Огромный Камень Солнца установлен посреди их столицы.

Они называют себя ацтеками, что означает Люди Ацтлана. Это слово сразу поразило мой слух…

Ацтеки — храбрые, искусные и невероятно жестокие воины. Их ритуалы ужасают. Они сотнями, тысячами убивают пленников и рабов, вырывая у них сердца. Кровь, кровь — вот, чего алчут их боги!

Ацтекские аристократы щеголяют в золотых доспехах и шлемах, живут в роскоши и имеют много красивых жен. Орел, терзающий змею — отличительный знак царской власти. Такой знак носит на своем шлеме супруг Миктони, надменный и самовлюбленный правитель.

В этой империи путь наверх можно проложить себе исключительно военной доблестью и захватом пленников на поле боя. Войны питают эту империю. Бог войны Уицилопочтли отождествляется с Солнцем. Умерший или принесенный в жертву воин удостаивается великой чести — сопровождать Солнце на его пути от восхода к зениту.

Солнце, золото и кровь — вот на чем держится Теночтитлан. Однако это не делает его менее привлекательным. Я почти полюбил его площади, сады и озера с прозрачной водой.

Сегодня у меня любовное свидание. Мы с Миктони выбрали для встречи самый большой рынок, неподалеку от столицы. Красивая лодка быстро доставила меня куда следует. На огромной площади — шум и пестрота, лай собак, запахи фруктов и перца чили. Огромные связки кукурузы, бобы, тыквы, помидоры, семена чиа и амаранта, тропические плоды и колючий грушевидный кактус нопаль, растущий в полупустынях. Торговцы наперебой предлагают мясо индюков, дичь и рыбу. Тут я впервые попробовал душистый пенистый напиток из зерен какао.

Из толпы вынырнула закутанная в белоснежную накидку женщина, и я узнал в ней Миктони. Ее юбка покрыта замысловатыми узорами, а на голове красовался богатый убор из перьев.

— Тебя могут узнать, — прошептал я, прижимаясь к ней в толпе. — Надо было одеться скромнее.

— Здесь полно таких же, как мы, богатых и праздных, — беспечно возразила она. — Пойдем пить пульке! Ты угостишь меня?

Пульке приготавливался из сока агавы и предназначался для знати. Этот напиток кружил голову, притуплял внимание и развязывал язык. Поэтому я охотно повел свою мнимую возлюбленную угощаться пульке. Когда она изрядно выпьет, мне легче будет задавать вопросы…

— Миктони, — как можно ласковее произнес я, наливая ей очередную порцию пульке. — Чем так озабочен твой муж? Я видел его в храме… он бледен и встревожен. Неужели он что-то узнал о нас с тобой?

Разумеется, на самом деле ничего подобного я не предполагал. Я хотел незаметно втянуть ее в разговор на интересующую меня тему. И это удалось.

— Нет…

Она плохо держалась на ногах, и мне пришлось обнять ее.

— Тогда что же?

Если она и вправду вела свой род от Ицкоатля, то должна знать хоть часть тайны. Во всяком случае, я надеялся на это.

— Его и жрецов волнует другое. Мне нельзя даже думать о том, чтобы… Нет! На моих устах лежит печать смерти. Тебе лучше не знать…

Я крепче прижал ее к себе, чувствуя ее тепло сквозь легкую ткань одежды, и вопросительно заглянул в глаза.

— Я не могу… — простонала она, пытаясь высвободиться из моих объятий. Но пульке уже успел подействовать.

— Почему? — одними губами произнес я. — Разве мы не давали друг другу клятвы, призывая в свидетели Солнце? Разве…

— Нет, нет… — вяло сопротивлялась она. — Я не смею… Если я только помыслю об этом, то… жрецы узнают. Они убьют меня, и я не смогу сопровождать Солнце на его пути от зенита к закату. Я даже не попаду в Тлалокан…