Б. Седов - Друг Страница 27

Яшка разжал ладонь. Раздался щелчок, отскочил в сторону рычаг. Яшка оторопел. Он и вообще был по жизни туповат. Он стоял и смотрел на «фрукт». В его распоряжении было еще больше трех секунд, чтобы швырнуть гранату куда ни попадя – за бетонный забор, например… Но он стоял и смотрел. Он ничего не понял, а секунды шли.

– Бросай! – заорал вдруг Конек. – Бросай ее, Яшка!

И Яшка бросил «феньку»… себе под ноги. Одновременно с грохотом взрыва ударили выстрелы. Стреляли из мрачного здания на противоположной стороне и притаившейся в темноте «ГАЗели». Автоматная очередь сразу же срезала Колю Бешеного, две картечины попали в левую ногу главарю. Рука попытался бежать, но сразу понял – не убежит… Несколько коротких очередей ударили по тому месту, где прогремел взрыв и где бился в агонии иссеченный осколками Конек.

Рука бросился на землю, вытащил «ТТ». Он был не бог весть каким стрелком, тем более что даже в умелых руках «ТТ» не может реально противостоять автомату Калашникова и пятизарядной «помпе» двенадцатого калибра… И всетаки Рука выхватил пистолет, взвел курок. Темная «ГАЗель» вспыхнула дальним светом фар, ослепила. Рука нажал на спуск, выстрелил наугад. Автоматчик дал ответную очередь – две пули попали в тело Руки. Он уронил голову на землю. Перед тем как уехать, боевики Сына провели контрольные выстрелы в каждое из четырех тел. В этом не было необходимости, но порядок есть порядок…

Три массовых побоища в течение неполного месяца – это явный перебор даже для города с населением в четыре с половиной миллиона. Тем более, что все они произошли в одном городском районе… Пресса заговорила о новом криминальном переделе. Милицейское начальство сделало очень серьезный вид. На брифинге для прессы было заявлено, что все преступления будут тщательно расследованы и обязательно раскрыты. И что все они, кстати, не связаны между собой… Последний расстрел – на Новороссийской – и вообще не имеет питерской «привязки», так как все погибшие принадлежат к одной из тольяттинских преступных группировок.

Это лукавое заявление вызвало усмешку у информированных людей. Информированные понимали: к массовым расстрелам приложил руку Сын. И если в отношении тольяттинцев еще можно в чем-то сомневаться… (Хотя никто не сомневался: сначала на Новороссийской нашли труп замученного Савелича – начальника охраны Сына, а потом, через два дня, там же произошла массовая бойня)… так вот, если про случай с залетными еще можно сомневаться, то в отношении убийства Соловья и Лорда не сомневался никто – это работа Сына.

Так через три недели после смерти Папы взошла звезда Сына. Никто больше не называл его Сынком, никто не стал бы оспаривать, что Сын – «это всерьез и надолго».

РУБОП рыл землю, но реально зацепить Сына было нечем.

Вечером Грант Витальевич вызвал к себе Палача и поблагодарил за четкую, оперативную работу. Подкрепил слово купюрами.

– Теперь, – сказал он, – найдите мне этого… который разбомбил точку. У нас работы невпроворот, Виктор. И я не позволю, чтобы какая-то гнида крутилась рядом и пакостила… Надо его найти и выяснить: кто? зачем? и почему? Найди его обязательно. Три дня вам на отдых, а потом займитесь этим отморозком.

– Сделаем, Грант Витальевич, – ответил Палач.

Тела Толстого и Морпеха обнаружили только после заявления соседей Толстого, что, мол, из квартирки-то того… смердит. Квартиру открыли легко – дверь была не заперта. И тогда чудовищный запах вырвался тяжелой, удушливой волной. Эта волна смыла с лестничной клетки любопытствующих соседей да заодно и участкового… Но он все же нашел в себе мужество и стойкость в квартиру заглянуть. И все стало участковому ясно. Он сообщил о своей «приятной» находке в РУВД. Через два часа приехали опера убойного отдела и прокурорский следак. Им тоже стало все ясно: глухарек!

Провели необходимые действия (самым трудным делом было понятых уговорить), составили протоколы… Со слов участкового отметили, что хозяин квартиры Виктор Зеленюк, известный по кличке Толстый, приторговывал наркотиками. Но за руку не схвачен… Коллега убойщиков из наркоотдела, капитан Коломенцев, подтвердил, что да, были сигналы на Толстого. Но прихватить гниду не удалось. Надо трясти наркоманов – может, чего и знают… Всем было ясно, что дело тухлое во всех смыслах.

На другой день убийство Толстого и Морпеха попало в сводку по городу и затерялось в ней. Такое время: кого нынче удивишь убийством? Пусть и двойным… тут вон какое мочилово идет.

Но один человек, который, в общем-то, к сводке и доступа иметь не должен, обратил внимание на фразу «по имеющейся оперативной информации Зеленюк В. М. занимался сбытом наркотических препаратов».

Человек занес все установочные данные в компьютер и задумался. Интуиция подсказывала ему, что у этого дела могут быть интересные перспективы.

– Впрочем, это под вопросом, – картаво выговаривая букву «р», произнес человек. Ему было около пятидесяти лет, его звали Игорь Павлович Шахов.

Глава двенадцатая

СЕВЕРО-ЗАПАДНОЕ САФАРИ

Лешка лежал и смотрел в потолок. Там плясали блики, отбрасываемые озерной водой. Ветер шевелил белую занавеску на маленьком мансардном окне. На подворье дяди Саши закричал петух. Для миллионов городских жителей такое пробуждение в доме на берегу озера остается мечтой. Часто – недосягаемой.

Семнадцатилетний переломавшийся наркоман Алексей Малков не ощущал этого очарования. И даже пробуждения как такового у него не было. Всю ночь он ворочался, сбивая в комок простыню. То задремывал, то просыпался. Потел, много пил из старого чайника. Ныли кости – последствия употребления разбодяженного героина. Лешке было очень худо. Героиновая гадина в черепе шевельнулась и шепнула: пора. Хватит мучиться. Пора вспомнить, что такое счастье. Ты помнишь, как это классно?… Ты помнишь! Это нельзя забыть. Это – на всю жизнь. Помнишь, какой это кайф?

– Это ад! – возразил Лешка. – Я не хочу в него возвращаться.

– Хочешь, – шепнула гадина, свиваясь в черные, блестящие, жирные кольца. – Еще как хочешь, только пытаешься себя обмануть. Вы всегда возвращаетесь. А я всегда вас жду. И ты вернешься ко мне. И я тебя обниму, спасу, укрою.

Ему не хотелось слышать этот голос. Он закрыл глаза, закрыл ладонями уши. Но голос никуда не делся. Он звучал изнутри.

– Ты каждой клеточкой тела помнишь… Каждой клеточкой мозга. И каждая клетка орет: прими. Впрысни в вену счастье. Разве ты не слышишь их крик?

Наркоман перевернулся на живот, закрыл голову подушкой. Он слышал крик своего тела, своего мозга. Он сам был этим криком, разрывающим самое себя…Сил сопротивляться больше уже не было. Ничего уже не было, кроме черной гадины с героиновым взглядом, с черным раздвоенным языком и тихим голосом: ты помнишь, как это классно?… Ты помнишь!

А он действительно помнил. Он сходил с ума от этой памяти и понимал: никуда не деться. Гадина не отпустит. Она будет приползать каждую ночь, смотреть немигающими глазами, шептать, манить. И когда-нибудь… Наркоман стиснул зубы. Сказал себе зло:

– Никогда! Никогда больше! Я не хочу больше быть куском мяса. Жалким, ничтожным, зависящим от серо-желтого порошка. Не хочу унижаться, выклянчивая у метро жетончик «на проезд». Не хочу занимать у знакомых, зная, что никогда не отдам. Не хочу просыпаться утром с одной мыслью: где взять на дозу? НЕ ХОЧУ!

Он говорил себе эти слова, но сам в них не верил. Гадина была сильна. С каждым днем она становилась все сильней, ее взгляд проникал в мозг все глубже. Сопротивляться у Лешки совершенно не было сил. Гадина это знала. Она ждала того момента, когда придет время впрыснуть яд в вену жертве.

И жертва, не признаваясь себе в этом, тоже этого ждала.

Вечерело, и на озере было очень тихо. В голубом зеркале отражались лес и редкие облака. Дядя Саша топил баню, струйка дыма поднималась вертикально. Таранов послал Леху в Ерзовку за пивом, а сам взялся коптить рыбу в маленькой коптиленке на берегу.

Лешка уехал на дядисашином «Урале» с коляской. Таранов проводил его долгим взглядом. Последнее время Лешка ему определенно не нравился. Ежели в первые дни на озере он ходил как в воду опущенный, то потом отошел, стал проявлять интерес и к рыбалке, и к беседам. Последние два дня он снова стал апатичен, рассеян, неразговорчив. Это тревожило Ивана.

Когда шум мотоцикла стих, из баньки вышел дядя Саша.

– Ну что, Сергеич, – сказал он, подмигивая, – по соточке?

– Не, дядь Саш, лучше попозже. А вот пивко бы в самый раз… Щас Лешка привезет.

– Заскучал что-то твой Лешка.

– Городской, – пожал плечами Таранов, – непривычный к такой жизни.

– Ну-ну, – ответил дядя Саша. За этим «ну-ну» крылась мудрость много повидавшего и много понимающего человека. – Ну-ну. Ты Кольку Непьющего помнишь, царствие ему небесное?