Марина Серова - Рецепт предательства Страница 27

Железная Тамара утирала настоящие слезы, забыв и про свои недавние криминальные подозрения, и про пока непонятные мне сегодняшние романтические мечтания. У меня же из всего ее монолога засела в голове только одна фраза.

«Проблемы с легкими, проблемы с легкими», – будто молотом стучало в висок, и я понимала, что и сейчас знаю о своей скрытной клиентке так же мало, как и в самом начале расследования.

В одночасье новых вопросов у меня возникло столько, что я чувствовала, что могу взорваться, но женщина не на шутку расчувствовалась, и я понимала, что прямо сейчас обрушивать на нее весь этот шквал не стоит.

Давно закипел чайник, и я, взяв на себя смелость, разлила кипяток по чашкам.

– Там… в шкафу… пакетики, – хлюпая носом, проговорила Тамара.

Опустив в кипяток треугольнички с заваркой, я подала одну из чашек Тамаре.

Всхлипывая и прихлебывая ароматный кипяток, она постепенно успокаивалась, и вскоре я уже видела, что могу продолжить разговор. Но Тамара сделала это сама.

– Нет… потерять ребенка, это… это немыслимо. Я бы не пережила. Не знаю, как Леня справился. А теперь еще дочь…

– Вы говорили, что он как-то помог вам поставить на ноги сына?

– Да! Именно! Именно поставить на ноги. Вы очень точно выразились сейчас. Сережа жив, совершенно здоров, бегает и резвится, как все дети в его возрасте… И это благодаря самоотверженности Лени. Его неравнодушию, его пониманию… Хотя и мы тоже не остались неблагодарными. Я ведь, кажется, говорила вам, Владислав сошелся с Леонидом на почве коллекционирования. И, в отличие от того же Виктора, например, Леня очень тонкий ценитель. Он очень хорошо разбирается в живописи и никогда не купит абы что только из-за того, что это подлинник. Его страсть – Дюрер. Изумительный мастер! Он прославился своими гравюрами, но, если вы посмотрите на его рисунки, все остальные художественные произведения покажутся вам некачественной, размытой фотографией. Такой точности линий, формы, цвета вы не найдете ни у кого. Обычная зарисовка для ботанической энциклопедии, какая-нибудь травинка, цветок под его кистью превращается в художественный шедевр. А животные? Птицы? Возьмите того же зайца. Говорят, что такую широкую популярность он получил не по праву, что у Дюрера можно найти и более качественные рисунки, но посмотрите на этот без преувеличения портрет. Сколько характера, сколько выразительности. Он – живой. Живой совершенно. Кажется, вот сейчас прямо с листа прыгнет к вам на руки.

– Вы так увлеченно рассказываете об этом. Наверное, вы тоже его поклонница, этого… Дюрера. Дюрер, правильно?

– Да, Альбрехт Дюрер. Но я не могу сказать, что я вообще поклонница живописи. Только потому, что муж занимается… Приходится сталкиваться, смотришь, оцениваешь. По своим склонностям я далека от всяческих абстракций, видимо, поэтому современное искусство мне как-то не близко. Вот Алла… ей нравится.

Тамара, кажется, собиралась сказать еще что-то, видимо, про Эдика, но почему-то не сказала.

– А я люблю, когда все реально, – продолжила она. – Если это человек, так и должен быть человек, а не смешение каких-то фиолетово-коричневых пятен. Если животное, то животное. Так что, когда муж по случаю приобрел несколько работ Дюрера, я, кажется, впервые увидела, что картина может быть не только коммерческим объектом, но и способна приносить настоящее эстетическое удовольствие. Но Владислав приобретал рисунки с целью перепродажи и, надо сказать, продал очень выгодно. У нас оставалась только одна работа, когда Леня узнал об этом. Разумеется, Владиславу было известно, что является главной страстью его лучшего друга, но он не стал предлагать Лене работы как раз именно из-за их цены. Сами понимаете, подлинники такого мастера на улице не валяются, и уж если представился случай, нужно использовать его по полной. Два раза такая удача не выпадает. Владислава интересовала хорошая цена за хорошую вещь, а Леня, даже если бы продал все свое имущество, не смог бы оплатить и один рисунок. Хотя у него очень хорошая коллекция, но большинство экспонатов приобретались все-таки обменами, а не покупкой. В этом, кстати, тоже очень часто ему помогал Владислав. Иногда требовалась доплата, иногда Леня даже приобретал что-то за полную стоимость, в общем, он довольно состоятельный человек… Но чтобы купить подлинник такого мастера, как Дюрер, нужны… несколько иные средства. Поэтому понятно, что муж не особенно распространялся о том, что у него появились новые поступления. Но последний рисунок он повесил в кабинете, вот там же, где висит сейчас Моне, и однажды, придя к нам в гости, Леня увидел его. Разумеется, он сразу начал просить Владислава продать работу. Но муж отказывался, говоря, что приобретал для себя, что ему самому рисунок тоже очень нравится и он никак не планировал его продавать. То есть он старался приводить такие причины отказа, которые не обидели бы Леонида.

– А в действительности причина заключалась только в цене?

– Да, только в этом. Ведь я же уже объяснила вам. Вообще Владислав в тот момент оказался в весьма щекотливом положении. С одной стороны, он не мог продать за треть стоимости действительно классную вещь, а с другой стороны, назвав реальную цену, мог довести до разорения своего лучшего друга. Довольно долго пришлось ему так лавировать – между Сциллой и Харибдой, пока сама жизнь, распорядившись по-своему, не решила эту дилемму. Леонид помог нам поставить на ноги Сережу, и в благодарность Владислав просто подарил ему рисунок, ни словом не упомянув о деньгах. А ведь это – целое состояние.

Нет, все-таки купля-продажа вечных ценностей меняет человека. И меняет, увы, не в лучшую сторону. Коротко сказать, ничего не остается ценного в этих ценностях для таких людей, кроме их рыночной стоимости.

Сама же Тамара говорила сейчас, что сын ее был на грани, никто не мог помочь, и тут же следующим же словом объясняет, какое одолжение сделали они человеку, спасшему их единственного сына, подарив ему рисунок, а не продав. Никогда мне этого не понять.

– Впрочем, теперь все это уже в прошлом, – окончательно успокоившись, бодро заключила Тамара. – Только вот у Лени… Как-то не везет ему. Но я буду молиться. Мы оба с Сережей.

– Э-э-э… да. Да, разумеется. А вы не могли бы дать мне координаты Леонида? Я думаю, в рамках расследования будет очень полезно побеседовать с ним.

– Не знаю… мне кажется, ему сейчас не до того.

– Возможно, но речь не идет о многочасовом интервью. Всего лишь несколько коротких вопросов о контактах Владислава. Вы ведь сказали, что вас он в нюансы бизнеса не посвящал, а Леонид, как человек, профессионально занимающийся коллекционированием, может обладать какой-то интересной информацией. Причем, вполне возможно, сам того не подозревая. Уверяю вас, я вполне понимаю, что ему сейчас не до меня, и не буду надоедать.

– Ну хорошо… – все еще не будучи уверенной, проговорила Тамара. – Только… на память я не скажу вам телефон. Нужно посмотреть у Владислава.

Она вышла из кухни и вскоре появилась снова, держа в руках уже знакомый мне смартфон. Поводив пальцем по экрану, Тамара нашла номер и продиктовала мне.

– А адрес? Где живет Леонид, вы не в курсе?

– О, это как раз самое несложное. Его дом – в частном секторе на Лесной. Ужасный район, самая окраина, но Лене в наследство достался там огромный кусок земли с какой-то деревянной развалюхой, и он решил стать частным домовладельцем. Впрочем, надо отдать ему должное, отстроился он просто великолепно. Так что номер дома можете даже не спрашивать. Во-первых, я все равно не помню, а во-вторых, это и не нужно. Езжайте на Лесную и, как увидите среди сараев настоящий дом, знайте – это и есть место обитания Лени.

Я записала адрес и стала прощаться. Все, что интересовало меня на сегодняшний день, я выяснила, и, кроме того, время подходило к одиннадцати, а мне нужно было еще успеть в парикмахерскую.

Только один вопрос оставался открытым – удивительная смена настроения заказчицы. Неизвестно в какой омут канувшие властность и резкость, невесть откуда пришедшая на их место доброжелательность и рядом со всем этим, полное равнодушие к тому, как проходят поиски убийц ее мужа, еще совсем недавно так волновавшие ее.

«А уж не отсутствие ли Владислава Викентьевича так благотворно подействовало? – думала я, нажимая на газ. – Кто знает, может быть, он был домашним тираном. Издевался над слабой женщиной, вот она и кидалась на всех. А сейчас нет его – и всем спокойно. И ей и окружающим. Нет, не иначе это сама она его пришила. А сваливает на ни в чем не повинного Мазурицкого».

Улыбаясь этой мысли, я вошла в зал, где орудовала неутомимая подруга, и сразу получила на голову ведро ледяной воды.

– Посмотрите на нее! – набросилась на меня добрая Света. – Улыбается! Конечно, тебе-то что… Света – в одиннадцать, Света – в двенадцать. Только указания дает.

– Свет, ты чего? – оторопело уставилась я на нее.