Наталья Александрова - Рыжий кот в темной комнате Страница 27

На скамейке под пальмой сидела та самая молодая женщина, которая выдавала себя за Веру Мельникову. Рядом с ней находился рослый представительный мужчина в дорогом костюме.

Надежда его вспомнила – это он приходил в Музей чертей, чтобы поговорить об аренде. Это был заместитель директора института по административно-хозяйственной части Анатолий Васильевич Беневоленский.

Надежда прислонила швабру к стене, вооружилась тряпкой и принялась старательно вытирать листья пальм и фикусов, постепенно приближаясь к скамейке.

Дома ей часто приходилось заниматься такой работой, и она отлично с ней справлялась.

Вскоре она уже смогла расслышать разговор. Двое на скамейке разговаривали тихонько и рассматривали какие-то бумаги – надо думать, фотографии.

– Поверь, Верочка, я очень рад тебя видеть! – говорил Беневоленский, заглядывая в лицо молодой женщины.

– Слабо верится, – ответила та, отвернувшись. – За все эти годы ты ни разу даже не вспомнил о моем существовании. Если бы ты действительно хотел меня увидеть, ты мог бы приехать. До Плескова всего несколько часов пути!

– Пойми, Верочка, мы с твоей матерью так тяжело расстались…

– Да уж, ты с ней обошелся по-свински… Впрочем, что сейчас ворошить прошлое! Прошло столько лет…

«Все верно, – сообразила Надежда, – это дочка Беневоленского… то есть, конечно, не она, а настоящая Вера Мельникова. Я так и думала, он – Анатолий, она – Анатольевна, это про него рассказывала Таисья Михайловна. Мужик-то и правда подлец, та история некрасивая. А ему как с гуся вода – вон какой лощеный. Выглядит как огурчик, в начальники пристроился…»

– Все не так просто! – тихо проговорил Беневоленский. – Твоя мать… она поступила тогда очень подло… она сломала мою карьеру, из-за нее я так и не стал доцентом…

– Что?! – Молодая женщина побледнела, всем телом повернулась к мужчине. – Как ты можешь такое говорить о моей матери? Твоя драгоценная карьера, ха-ха! Ни о чем другом ты не можешь думать! Как тебя, бедного, обидели! Доцентом ты не стал! Ты сломал мамину жизнь, разбил ее сердце… она после той истории так и не оправилась, а ты можешь думать только о своей карьере…

«Хорошо излагает! – невольно восхитилась Надежда. – Выразительно так, со слезой, с настоящим чувством… вряд ли настоящая Вера смогла бы лучше…»

– Прости меня… – Анатолий Васильевич взял девушку за руку, проникновенно заглянул ей в глаза. – Прости, я, конечно, очень виноват, но тогда все было очень непросто, взаимные обиды и обвинения нарастали как снежный ком, ты понимаешь…

– Не понимаю и не хочу понимать! – Девушка резко, раздраженно вырвала руку. – Я знаю только одно – что для мамы это было страшным ударом!

«Вот интересно, – Надежда Николаевна мелкими шажками придвигалась к заветной скамейке, – чего она добивается? Что ей от него нужно? Прошло-то уж лет двадцать пять с тех пор, к чему теперь эти упреки? Поздно пить боржоми!»

– А ты? – Беневоленский попытался сменить тему. – Как ты жила? Ты замужем? У тебя есть дети?

– Нет, я не замужем, – хмуро ответила женщина. – И никогда не была. У меня не было для этого ни времени, ни возможностей. Я ухаживала за мамой… я ведь сказала тебе – она после той истории тяжело болела. Больному человеку нужно очень много внимания, много времени и денег, так что мне было не до замужества.

«Ой, врет! – подумала Надежда. – Была она замужем. Правда, замужество было недолгим и таким же неудачным, как у матери, но это еще не причина, чтобы объявить его несостоявшимся… То есть – тьфу! Это Вера была замужем, а эта… кто ее знает? Но ведь она выдает себя за Веру… Совсем они меня запутали!»

– Но ты всегда могла обратиться ко мне! – выпалил Беневоленский. – Неужели ты думаешь, что я бы вам не помог? Я сделал бы для вас все возможное…

– А неужели ты думаешь, – перебила его девушка, – неужели ты думаешь, что мать приняла бы твою помощь? После того, что между вами случилось, после той ужасной, отвратительной истории об этом не могло быть и речи… да она скорее умерла бы с голоду, чем приняла от тебя хоть копейку!

– Я понимаю… – Анатолий Васильевич тяжело вздохнул. – Она не смогла меня простить…

– Нет, ты ничего не понимаешь! – Девушка повысила голос, глаза ее пылали. – Ты просто не можешь представить, что я пережила, что я перечувствовала за все эти годы! – Она закрыла лицо руками и продолжила тихо, взволнованно, прерывающимся голосом: – Ты не можешь представить, что это такое – день за днем ухаживать за тяжело больным человеком! И самое ужасное – не физический труд, а необходимость постоянно наблюдать за ее страданиями, принимать на себя ее бесконечные обиды, сносить ее раздражение, ее, в конце концов, несправедливость… ведь ей не на ком было выместить свою боль, кроме меня, поскольку я была близко, рядом, под рукой… а как ужасно было наблюдать за ее постепенным угасанием… нет, ты этого никак не можешь понять!

В голосе ее было такое глубокое, такое неподдельное чувство, что Надежда Николаевна растерялась. Она знала, что девушка врет или по крайней мере чего-то недоговаривает, но ее слова звучали так искренне, так горько, так выстраданно… нет, она, несомненно, пережила то, о чем рассказывает!

Внезапно девушка замолчала, уставилась в стену перед собой. Потом снова заговорила:

– Ты можешь спросить, зачем же тогда я сюда приехала, зачем обратилась к тебе?

– Я ничего такого не говорил! – перебил ее Анатолий Васильевич. – Я рад, что ты пришла… очень рад… ты же знаешь, я все готов для тебя сделать…

Девушка его не слушала, она продолжала говорить, сбиваясь от волнения:

– После маминой смерти я как будто проснулась после тяжелого, кошмарного сна. Попробовала начать жизнь сначала, с чистого листа, но тут, как назло, меня уволили с работы. У нас было большое сокращение, и я первой попала под него, поскольку до того часто брала больничный по уходу за мамой…

Она сделала паузу, видимо, заново переживая тот тяжелый момент, и продолжила тихим, усталым голосом:

– В первый момент я впала в отчаяние. Другую работу мне не найти, у нас в Плескове вообще очень плохо с работой, а уж по моей специальности и вообще ничего нет. Я хотела уже плюнуть на специальность, на высшее образование, попробовала найти какую-нибудь простую работу – продавщицей в магазине, приемщицей в ателье, телефонным диспетчером. Но потом подумала – может быть, это знак для меня, знак свыше… ведь я хотела начать жить сначала, а там, в Плескове, все напоминало мне о прежней жизни, о маме…

Она снова замолчала, опустив голову, а потом проговорила быстро, как будто бросилась в холодную воду:

– Вот я и решила приехать сюда. Здесь уж точно все будет другим, новым. Новая жизнь, новые люди, новая работа… может быть, я смогу наконец забыть прошлое и начать все сначала… может быть, в этой жизни мне больше повезет… Прости, что говорила с тобой резко, не так просто мне забыть все то страшное, что случилось…

– Кстати, где ты поселилась? – спросил Беневоленский, чтобы опять сменить тему.

– Я сняла квартиру. Мне помогла с этим одна старая знакомая по Плескову, скорее даже, дальняя родственница. Но вот с работой… я сунулась в несколько мест, но со мной и разговаривать не стали. Тогда я подумала о тебе… Ведь ты мне можешь помочь? Ты ведь здесь большой начальник, у тебя есть возможности!

– Ну, большой не большой, но с работой помочь, наверное, смогу. – Анатолий Васильевич всем телом повернулся к девушке. – Какая у тебя специальность?

– Я музейный работник. Работала хранителем музейных фондов, экскурсоводом…

– Вот как… – Беневоленский задумался. – Даже не знаю, что тебе предложить… у нас же все-таки не музей, а научно-исследовательский институт…

– Но я видела там, внизу, вывеску музея, – проговорила девушка с надеждой в голосе. – Какой-то странный музей, но все же у них должны быть фонды и экскурсии…

– А знаешь, ты права! – оживился Анатолий Васильевич. – Этот Музей чертей – то, что нужно. Они у нас находятся на птичьих правах, с арендой постоянные проблемы, так что они не смогут мне отказать… я с ними сегодня же поговорю!

– Но у них может не быть вакансий…

– А, ерунда! – отмахнулся мужчина. – Я им сделаю предложение, от которого они не смогут отказаться. Как миленькие найдут для тебя вакансию. Значит, говоришь, ты хочешь работать хранителем музейных фондов?

– Ну да, или экскурсоводом…

– Считай, ты у них уже работаешь.

– Замечательно! – Девушка слабо улыбнулась. – Сегодня такой день… давай начнем все заново и забудем прошлое!

– Ты права, дочурка! – оживился мужчина. – Кто старое помянет – тому глаз вон! А скажи, Верочка, – продолжил Анатолий Васильевич, – почему ты не пришла тогда, три дня назад? Ты позвонила мне, мы договорились о встрече, я тебя ждал…

«Вот оно что! Это Вера тогда с ним договаривалась, а потом не пришла… Причина у нее уважительная была – личная смерть, как говорил один мой знакомый режиссер… „У вас, – говорит, – для опоздания на репетицию может быть только одна уважительная причина – личная смерть!“ Актеры его боялись и всегда приходили вовремя…»