Елена Арсеньева - Магический перстень Веры Холодной Страница 27

Он умолк. И Семен Михайлович, продолжавший пристально вглядываться в его лицо, вдруг понял, откуда его знает. Григорий Маразли, грек, бывший городской голова… Но как это может быть? Ведь Маразли давно умер!

– Григорий Маразли? – нерешительно спросил князь, чувствуя себя смешным и нелепым с этим вопросом.

– Это я, ваше высокопревосходительство, – чуть склонил голову молодой человек.

И тут Семен Михайлович понял то, что должен был понять сразу. Перед ним Григорий Маразли… сын.

– Рад и счастлив встрече с вами, Григорий Григорьевич, – сказал он с улыбкой.

– И я тоже рада и счастлива, – услышал он вдруг женский голос, показавшийся незнакомым, так нежно и задушевно он звучал.

Семен Михайлович не тотчас смог сообразить, что слышит голос своей жены.

– А вот кукуруза! Горячая, сахарная кукуруза, десять гривен!

Алёна усмехнулась: продавец учился на лету. Час назад, только появившись на пляже, он кричал: «А вот пшонка!» Ни одна голова не повернулась ему вслед, и он безуспешно бродил между полуголыми загорелыми людьми до тех пор, пока какая-то пышнотелая усатая бабуля, окруженная выводком внучат, не крикнула гулким басом:

– Ви шё кричите им, чудак-человек? Тута же все сплошь фронцы с России разлеглись. Они же не понимают. Ви скажите им по-русски: горячая кукуруза, так ви потом все сразу распродадите и скажете спасибо тете Вале!

Продавец, высокий мужик с висящим из-под майки животом и в смешной бандане над обгоревшим лбом, виновато улыбнулся:

– Спасибо, тетенька. Жинка обычно сама коммерцует, а сегодня у ней радикулит, а я без опыта… – И заорал во все горло: – Горячая кукуруза, десять гривен!

Торговля пошла живее – настолько, что мужик в бандане уже дважды бегал за новой порцией товара – наверное, жил где-то неподалеку.

Вообще если кто пришел на Лонжерон голодный, он вполне мог подхарчиться в одной из многочисленных забегаловок или шашлычных, интенсивно отравлявших воздух запахом пережаренного мяса. На счастье, ветер дул с моря. С мора, как сказали бы истинные одесситы. Бора, выйди с мора!

– Креветка свежая, а вот свежая креветка! Пиво, пиво, пиво!

Этим товаром торговал голый по пояс (по пояс для денег, который оборачивал его тощую талию) дядько́ в красных штанцах по колено, простоволосый и загорелый до черных пятен. Еще семипудовая молодайка в линялом сарафанчике бродила туда-сюда между топчанами, выкликая певуче:

– Семачка! Семачка кому?

Особенно надолго она застряла над Алёной:

– Семачка, а, девушка? Женщина?..

Алёна перевернулась на живот и уткнулась лицом в руки. Не хотела она семачку ни в качестве девушки, ни как женщина. Голос торговки немедленно начал таять, сон наплывал, наплывал…

Ну да, ночь была коротка. Арнольд ушел – через окно, сверкнув улыбкой напоследок, – часов в пять. Было уже совсем светло, однако Одесса еще спала в бледном солнечном, росистом мареве, обещавшем жаркий, знойный день.

После этого Алёна снова бухнулась в постель и не уснула, так хоть подремала, улыбаясь воспоминаниям и просыпаясь от того, что улыбается.

Это была чудесная ночь – не самая страстная из выпавших в ее жизни, но ласковая и веселая, а еще – очень разговорчивая. Они с Арнольдом то предавались любви, то вдруг, даже не разомкнув объятий, начинали говорить, говорить… и, собственно, этим разговорам было отдано чуть ли не больше времени, чем любви.

– Ты замужем? – спросил он первым делом.

– Нет. Была замужем, но это давно позади. Я свободна.

– Хорошо… – вздохнул Арнольд. – Вот так взяла, села, поехала в Одессу, в другую, можно сказать, страну, танго танцевать… И никто не терроризирует звонками, не нудит, когда вернешься… Верно?

– Конечно. Поэтому я и ценю свою свободу!

– А дети?

– Нет детей.

– А родители?

– Мама с папой? Ну да. Но мы довольно редко видимся. Им не очень нравится мой образ жизни, я их ожидания обманула. И семьи нет, и писательница не очень известная, и денег особых не нажила, и танго зачем-то танцую, и вечно лезу во всякие авантюры.

– Что, нравится играть с огнем? Рисковать?

– Ну да, – усмехнулась Алёна. – Ужасно трушу, но удержать себя не могу. Правда, кривая обычно вывозит.

– И что, эти приключения опасными были? В самом деле? Опасными для жизни?

– Да как тебе сказать…

– Ну скажи, скажи!

– Смешно, верно, что женщина должна рассказывать о своих опасных приключениях? Добро бы о любовных…

– Не хочу знать о твоих любовных приключениях! Ничего не хочу знать о твоем прошлом!

– Ну, об одном-то приключении ты точно знаешь. О настоящем…

После этого им надолго стало не до разговоров.

– А ты женат? – спросила наконец Алёна.

– Не-а, – легко сказал Арнольд.

– Хм… А был?

– Нет.

– А почему ты не женился?!

– Ну, наверное, потому, что предчувствовал, что…

У нее вдруг так дрогнуло сердце, что даже дыхание на миг пресеклось. Что он скажет сейчас?

– …что для меня это добром не кончится, – сказал Арнольд с драматическими интонациями. – Что когда-нибудь я встречу женщину, которая так вскружит мне голову, что я буду мечтать только о ней, только о том, чтобы провести с ней ночь… одну, другую… много… все…

Он повернулся на бок и заглянул Алёне в лицо, слабо озаренное фонарем, который освещал стройку за окном.

– С тобой так бывало? – спросил Арнольд тихо. – Бывало, чтобы случайная встреча стала вдруг смыслом жизни?

Что она могла сказать? С ней такое бывало, да. Когда она встретила своего мужа, Михаила Ярушкина, которого очень любила… до тех пор, пока он не бросил ее. Когда она встретила Игоря, которого любила без памяти… до тех пор, пока он не бросил ее. Две эти встречи сделались воистину судьбоносными вехами… но все это осталось позади, и больше она не верила в любовь до гроба с первого взгляда. Вернее, боялась ее. Алёна была безмерно благодарна Арнольду за щедрое признание, но заигрываться в такие игры считала опасным для обоих. Ну да, прекрасная ночь, которая еще не кончилась, за ней могут последовать еще несколько прекрасных дней и ночей, но нет на свете мужчины, ради которого она изменит свою жизнь и захочет разбить сердце, ведь всякая любовь обречена. Две верных подруги, любовь и разлука… и все такое.

Наверное, это трусость. А может быть, просто сердечная лень?

Может быть. Ну, если так, ей было очень приятно трусить и лениться.

Алёна не собиралась признаваться в этом Арнольду… но и в любви признаваться не собиралась, а потому только поцеловала его и не очень ловко перевела разговор на другое:

– А что там было, в больнице? Удалось утихомирить племянников?

На поцелуй он ответил, но лицо стало отчужденным:

– Да разве их утихомиришь? Но меня мало волнует, кто из них что хочет получить. Я знаю, что должен вернуть перстень, должен забрать его у Кирюхи.

– Погоди, – сказала Алёна, – но я так и не поняла, как обнаружилось, что перстень подменен?

– В Москве издается один журнальчик, – лениво заговорил Арнольд, поворачиваясь на спину и задумчиво разглядывая мерцающий в полумраке плафон большой люстры на потолке. Плафон был красивый, вот только одна беда – люстра не светила. Алёна вспомнила, что хотела сказать об этом дежурной, да забыла. А впрочем, она вполне обходилась достаточно яркими бра, висевшими там и сям. – Этот журнальчик называется «Музейные тайны». Его мало кто знает, кроме профессионалов, хотя он довольно интересен. В нем рассказываются истории, связанные с музейными экспонатами, как знаменитыми, так и такими простенькими, как наш перстень. Статьи о скульпторах, художниках, коллекционерах, информация о выставках… Отличная печать, прекрасная бумага. Дорогое, красивое издание. Но в этой бочке меда есть ложка дегтя: страница «Сплетни вокруг музейных тайн». Это – правда и слухи обо всех кражах, подделках и прочих темных делах, которые в музеях случаются довольно часто. До широкой публики доходит только то, чего нельзя скрыть, ну, например, вроде хищений в Эрмитаже, – но читатели «Музейных тайн» знают гораздо больше о том, что старательно заметается под ковры. Ведет раздел «Музейные тайны» некий Моисей Квачаров. Его боятся все директора всех музеев – как в России, так и в Украине. Он родился в Киеве, живет в Москве. Неведомо, откуда он узнает обо всем, что происходит в музеях. Это просто фантастика какая-то! И вот он сегодня утром позвонил Кире Федоровне – так зовут директрису нашего Художественного. Позвонил и сказал, ему, мол, сообщил некий доброжелатель, что она, Кира Федоровна, готовит выставку не подлинных экспонатов, а подделок. Мол, ему сообщили вполне авторитетно, что некоторые коллекционеры сдали в экспозицию не золотые вещи, а копии. А это считается, чтоб ты знала, весьма некорректным среди профессионалов. Даже Эрмитаж за рубеж, на выставки, вывозит подлинники. А тут… какая-то ерунда, коллекции местного значения… Но даже не в этом было дело. Кира Федоровна возмутилась именно потому, что она принимала вещи как подлинники, изготовленные из драгоценных металлов. И застрахованы они были как оригинальные вещи, а не копии. Но Квачарова все музейщики побаиваются. Если он поднимет шум, репутация музея сильно пострадает, даже если он наврал. И директриса решила все перепроверить и вызвала с утра пораньше эксперта. Начала – по чисто случайному совпадению – проверку с коллекции Батмана. И спец мгновенно обнаружил, что перстень – это копия. Отлично, безукоризненно сделанная, но – копия. Вызвали Батмана. Он сначала поднял всех на смех. Но когда посмотрел на перстень… Ты знаешь, чем это кончилось.