Поппи Брайт - Потерянные души Страница 27

Внутри было пыльно. Никто чихнул раз, другой, третий - это было больше похоже на спазмы, которые согнули его пополам. Третий чих превратился в сдавленное рыдание. Он свернулся калачиком под каким-то навесом и присосался к своей разодранной руке. Он лежал в темноте и пил свою кровь. Слезы текли ручьем.

Ночью, когда Никто уже спал и видел тревожные сны, маленький паучок робко пробрался сквозь его влажные черные волосы. Спустился по гладкой щеке, на миг задержался на мягких губах и спустился по мокрым, испачканным красным пальцам, прижатым ко рту. Даже во сне Никто слизывал свою кровь.

14

Когда Кристиан въехал в Потерянную Милю, было все ещё жарко.

Он не знал, что это за городок, потому что на дороге не было никаких знаков с названием. Указатель - сосновую доску с выцветшей от времени краской - ещё лет двадцать назад сбил один дядька, который решил оприходовать за одну ночь сразу двоих любовниц. Его голова покоилась на груди Водки, а рука - на бедре у Виски, когда он утратил контроль над своим автомобилем. Указатель с названием города до сих пор валялся в нескольких футах от дороги, в густых зарослях пуэрарии, покоричневевший от крови, которая давным-давно высохла.

Так что поначалу Кристиан даже не знал, в какой город он въехал. Он знал только одно: он где-то в Северной Каролине, денег почти не осталось, бензин тоже уже на исходе, и весь день было душно и жарко, и солнце все время грозило выглянуть из-за облаков. В общем, даже не зная названия города, Кристиан решил задержаться здесь на какое-то время.

Он ехал по шоссе ь 42 и свернул с него налево; стало быть, он въехал в город со стороны Скрипичной улицы - мимо вросших в землю трейлеров и покосившихся лачуг, мимо маленьких кладбищ, заросших сорной травой, мимо куч искореженного железа. Он не почувствовал ничего: ни ужаса, ни волнения. По большому счету, ему было все равно, где жить. Я мог бы доехать до Сан-Франциско, - подумал он, - и глядя на мост "Золотые Ворота" и на огни Китайского квартала, я чувствовал бы то же самое. Ему нельзя было вернуться в Новый Орлеан, так что он мог поселиться в любом другом городе. Все равно, в каком.

На обочине, у самой дороги, стояла девочка лет семи-восьми, но худенькая и сморщенная, как старушка, в синей рубашке, которая была ей сильно велика. Один рукав уныло болтался, наполовину оторванный. Девочка что-то вертела в руках. Поравнявшись с ней, Кристиан притормозил и опустил стекло. Девочка уставилась на него. Ее серые глаза были такими же пасмурными и выцветшими, как сегодняшнее небо.

- Что это за город? - спросил Кристиан. Девочка безразлично пожала худым плечом. Теперь Кристиан разглядел, что было у неё в руках - дохлая крыса с пропыленной шерстью. Ее размозженная голова и передние лапы ссохлись до состояния мумии.

Кристиан заставил себя ещё раз заглянуть в лицо девочке. Ее бледные глаза казались бездонными; было трудно разобрать, где кончаются радужные оболочки и начинаются белки, они как бы перетекали друг в друга. Кристиан уловил кислый коричневый запах смерти. От крысы. Слабый запах засохшей крови.

- Как называется этот город?

Девочка таращилась на него своими бездонными серыми глазами. У неё было что-то не то с лицом. Один глаз располагался чуть выше другого, лоб был слишком низким, брови изогнуты под каким-то невообразимым углом. Это было лицо умственно отсталого ребенка. Такие люди - одни из немногих спокойно выдерживают его взгляд. Они не боятся, потому что не понимают.

Он подумал, а не взять ли её в машину. Запах мертвой крысы - пусть даже сухой и кислый - разбудил в нем голод. Кровь мальчика из ночного клуба, которого он выпил у реки, уже давно переработалась. Ему пора подкрепить силы. Но ему не понравился её перекошенный рот и искривленное худосочное тельце. У Кристиана была одна слабость - он любил все красивое.

Он надавил на педаль газа. Но в зеркале заднего вида он видел её пустые глаза, тупо глядящие ему вслед. Изуродованная дохлая крыса так и болталась у неё в руках.

Непосредственно город начался через несколько миль. По сравнению с убогими лачугами и заросшими сорняками дворами Скрипичной улицы здешние здания смотрелись вполне добротно. Магазинчики на главной улице казались красочными и яркими даже в летаргической дреме жаркого дня. Но заколоченные досками витрины, которые попадались раз в два-три квартала, были похожи на зловещие слепые глаза. Он искал темные окна, тусклую неоновую вывеску. Где-то здесь должен быть бар. В любом городе должен быть бар, где местные пьют, и дерутся, и тратят деньги, и коротают долгие душные ночи. Ему подойдет любой бар. Пусть даже самый задрипанный.

Кристиан уже начал было опасаться, что попал в один из тех жутких "сухих" округов южных штатов, где спиртное не продается в открытую, но тут он увидел синюю вывеску бара. На тяжелой дубовой двери было вырезано название: СВЯЩЕННЫЙ ТИС. Кристиан подъехал к тротуару и заглушил двигатель. Для хорошего бармена работа всегда найдется.

* * *

Кинси Колибри был выдающимся барменом.

А ещё он был другом-наперсником всех депрессующих молодых ребят из Потерянной Мили и соседних городков. Плохие детишки, напуганные детишки, расстроенные и растерянные детишки, потерявшиеся во враждебном мире консервативного Юга, - они все шли к Кинси, словно к некоему великодушному и понимающему Крысолову из Гамельна. До того, как открыть "Священный тис", Кинси работал механиком в гараже, где прежде работал его отец. И ещё тогда можно было частенько наблюдать такую картину: Кинси лежит под каким-нибудь автомобилем, так что наружу торчат только ноги, а рядом сидит очередной несчастный подросток и изливает душу кроссовкам Кинси. Рокеры и металлисты; хиппи, опоздавшие родиться на десять лет; грустные бледные дети в черном они все шли к нему. Кинси Колибри был их гуру. Их оракулом.

Когда его мать погибла при пожаре на мельнице, Кинси получил страховку и компенсацию. На эти деньги он открыл "Священный тис", хотя все называли его просто "Тис". Иногда, оглядывая свой клуб, он чувствовал легкий укол вины. Он бы никогда не открыл это заведение, если бы не страшная смерть матери - она сорвалась с горящей галереи и упала прямо на колья ограды. Но дело в том, что миссис Колибри всегда недолюбливала своего единственного сына и даже этого не скрывала. В детстве он страшно мучился, пытаясь понять причину её неприязни: что он сделал такого, что она его так не любит? В Библии - которую мать постоянно читала - было написано: возлюби ближнего своего. Но, видимо, родной сын не подходил под понятие "ближний".

Кинси был тощим и долговязым - выше шести футов ростом - и, как большинство тощих и долговязых, кошмарно сутулился, как бы стесняясь своего роста. У него были жесткие кучерявые волосы, и он всегда носил шляпу с пером. Сколько он себя помнил, он всегда мечтал стать владельцем ночного клуба. Он часто оглядывал свое заведение чуть ли не с благоговейным трепетом, как будто не верил, что его мечта сбылась, и боялся, что сейчас он проснется и все исчезнет. Многое в клубе он сделал своими руками. Да, если бы не страховка, он бы в жизни не открыл бар. Но он сам соорудил сцену, договорился с музыкальными группами, чтобы они играли у него по вечерам, и придумал меню из маленьких бутербродиков и домашних супов, так чтобы бар подпадал под категорию "ресторан" и ребята младше восемнадцати лет могли свободно сюда приходить. Хотя Кинси не наливал им пива, если у них не было документов, подтверждающих, что им уже есть двадцать один.

Кинси открыл этот клуб для своих "детишек". Бар приносил неплохой доход, но для Кинси это было не главное. Ему хотелось, чтобы у ребят из Потерянной Мили было "свое" место, где собираться. Место, где они были бы счастливы - пусть даже на время.

Но содержать бар - это работа отнюдь не из легких. Кинси давно уяснил, что для того, чтобы все шло гладко, он должен за всем следить сам: за ассортиментом, за репертуаром групп и даже за антуражем. Когда по каким-то причинам у него не было помощника, он сам готовил супы и сандвичи и убирал со столов пустые стаканы и кружки. Буквально неделю назад он уволил второго бармена за то, что тот продал пиво четырнадцатилетней девчонке, да ещё и пытался её кадрить. Парень просто охренел, когда мягкий и вежливый Кинси Колибри обложил его матом, едва не врезал ему по роже и выгнал без выходного пособия. Впрочем, Кинси можно было понять. За такие дела у бара могли отобрать лицензию. А когда дело касалось благополучия "Тиса", Кинси лучше было не злить.

Так что в последнюю неделю он управлялся в баре один. Иногда ему помогали Стив с Духом из "Потерянных душ?", причем Дух - которому в наследство от бабки достались дом и немалые деньги - делал это бесплатно. Но сейчас они были заняты - репетировали новые песни. Раз в неделю они играли у него в клубе - а иногда даже два раза в неделю - и всегда собирали полный зал. На их концерты народ съезжался со всего города. В последнее время они стали играть значительно лучше, и Кинси хотелось, чтобы они побольше практиковались.