Владимир Михайлов - Искатель. 1962. Выпуск №3 Страница 27

— И склепом интересовались тоже случайно? — в тон ему спросил Громов.

— Ну почему же? — слегка протестующе сказал старик. — Я этот склеп давно знаю, потому и поинтересовался.

— И про сторожа «случайно» спросили? — словно не слыша, продолжал Громов.

— Я? Про какого сторожа? — во взгляде гостя мелькнула тревога.

— Про убитого, — тихо сказал Громов.

Резко отодвинув стул, старик встал.

— А вы сядьте, — сочувственно сказал Громов. — И расскажите.

Старик опустил голову.

— Да… Да… Это было. Спросил.

— Зачем?

— Не… не знаю. Просто так.

— Вы знали, что сторож убит?

— Нет! Честное слово, нет!

Громов посмотрел ему в глаза. Они были прозрачные, голубые и, право же, очень честные. Громов помолчал, достал бланк протокола допроса, устало сказал:

— Теперь я должен перенести наш разговор на бумагу. Ваша фамилия?

Старик протянул паспорт.

— Келлеров?! — вскрикнул Громов.

— Да…

— Родственник графов?

— Каких… графов?! Нет, нет!

Наверное, Громов не сумел бы объяснить, почему в следующую секунду он открыл ящик стола и, достав найденный в сторожке портрет графа Келлера, показал его старику.

— Знакомы?

Келлеров охнул и медленно сполз со стула.

…Когда врач привел его в чувство, он схватил со стола портрет, всмотрелся и… истерично захохотал:

— Эполеты… Звезды… Ха-ха-ха… Реникса, сударь мой, какая это все реникса!

Потом он ушел, отказавшись отвечать на вопросы, и Громов не задерживал его, потому что кто же арестовывает за подозрительное любопытство и сходство фамилий, если в этом сходстве еще не разобрался до конца и сам следователь!

И чтобы разобраться, Громов пошел в городской загс. В архиве, среди слежавшихся церковных книг, он отыскал одну, в которой было записано: «Лета от Рождества Христова 1890, июня 22 дня у дворянина Иоганна Егоровича Келлера и супруги его, урожденной Квасецкой Ядвиги Оишзмундовны, родился сын и наречен Алексеем…» Здесь же была подклеена ломкая, пожелтевшая справка, из которой явствовало, что в 1922 году Алексей Келлер стал Алексеем Келлеровым.

Вечером, вернувшись из архива, Громов стал приводить в порядок стол. Убрал дела; около письменного прибора, там, где недавно сидел Келлеро-в, заметил мятый номер «Известий».

«Разволновался старик и забыл», — подумал Громов и, машинально развернув газету, стал читать. Репортаж с атомохода, рассказ известного писателя, короткая корреспонденция под рубрикой «В мире капитала».

Это был тот же самый номер, что и тогда, на кладбище.

Во время обеденного перерыва в кабинете Громова собралось несколько следователей.

— А что, Громов, — сказал один, с погонами старшего лейтенанта, — ты с самбо совсем распрощался? Тренер тебе третий ноль ставит.

— Зачем ему самбо? — засмеялся другой. — С призраками и без самбо обойтись можно.

— Да, призраки… — протянул Громов. — А я сильно опасаюсь, ребята, что когда эти призраки материализуются, одним самбо тут не обойдешься. Их знаниями бить придется.

— Да ведь сами-то они не материализуются, — продолжал первый, — а у тебя, я слышал, и в деле сплошные нули,

— Что ты этим хочешь сказать? — рассердился Громов.

— Помощь свою хочу предложить,

— Спасибо, — улыбнулся Громов, — но пока изучать-то нечего. Вот разве книжка записная. Но я ее наизусть помню.

— А ты все-таки покажи. Свежий глаз — большое дело.

Пожав плечами, Громов вытащил из ящика стола потрепанную записную книжку Прохора. Это были нехитрые записи расходов по хозяйству, изречения из евангелия, номера могил, за которыми требовался особый уход.

Офицеры склонились над книжкой. Громов сосредоточенно перелистывал страницы…

«На картошку — 12 коп.

На лук — 8 коп.

На селедку — 16 коп.

На редькина — 10 руб.»

— Ну, убедились, что чепуха? Картошка, лук, селедка, редька… Чепуха!

— А ты подожди, — старший лейтенант снова раскрыл книжку и отчеркнул ногтем последнюю строчку, — ты вдумайся.

— Редькина… десять рублей, — медленно сказал Громов,—

Редькин… Почему не редька? И потом немыслимо купить одной редьки на десять рублей. Черт возьми! Это же… фамилия! Ну конечно же! Ребята, Редькин — это один из тех, у кого есть фамильный рубль…

Через день Громову сообщили: «Интересующий вас Редькин проживает вдвоем с матерью семидесяти лет и ведет исключительно замкнутый образ жизни. Посещающих не установлено. С соседями не общается. Выяснили, что у матери имеется какой-то знакомый по имени Сергей Сергеевич, из числа бывших товарищей сына по секции нумизматов».

Громов положил сообщение в дело. Как же попасть к Редькину? Прийти просто так? Но старуха его не знает и ничего не расскажет. Может быть, познакомиться с Редькиным? Нет. Это долго и почти безнадежно. И Громов отправился к… Сергею Сергеевичу.

… — Извините, в прошлый раз мы не познакомились, — сказал бородач-нумизмат, — Сергей Сергеевич Остроусов — это некоторым образом я. Чем могу?

— Я прошу вас помочь мне, — сказал Громов, — вы знакомы с матерью Редькина. Она вас ни в чем не станет подозревать…

— Вы хотите, чтобы я на старости лет превратился в земского ярыжку? Нет-с, молодой человек! Что касается интеллектуальной консультации — извольте. А это… Нет, нет. Не моя, так сказать, профессия.

— Поймите, — сказал Громов, — я не могу сам обратиться к матери Редькина и не могу с ней откровенно обо всем говорить. Не имею права рисковать. Дело слишком серьезное.

— Серьезное? — переспросил нумизмат. — Вы, наверное, преувеличиваете. Я догадываюсь: речь идет о краже коллекции монет. Это, конечно, серьезно, но не трагично.

— Речь идет о краже Мадонны Микеланджело. Речь идет об убийстве человека. Я думал, вы будете последовательны и поможете мне до конца. Значит, я ошибся. Что ж… Прощайте!

Повернулся и пошел к двери. Он ждал, что его остановят, вернут, но его не остановили.

…Впервые за несколько месяцев у Громова было прескверное настроение. Раздражало все — и громкие голоса в соседнем кабинете и телефонные звонки. И вдруг Громов понял: ему просто обидно за другого человека… Опять звонок. Незнакомый голос торопливо бормочет:

— Так не забудьте: завтра в пять.

— Что в пять?

— К Редькиной пойдем в пять. И не воображайте, что мне захотелось стать Шерлоком Холмсом. Меня Микеланджело убедил и вообще…

Громов положил трубку на стол и долго с наслаждением вслушивался в пронзительные гудки…

Дом, в котором жил Редькин, был из числа тех, что до революции назывались доходными. У него были грязные обшарпанные стены и несметное множество парадных.

— Вот здесь их квартира, — сказал Сергей Сергеевич. — Что вы хотите узнать у старухи?

— Только одно: с кем общается Редькин?

— Значит, мы договорились, молодой человек, я представлю вас нумизматом. Не сорвитесь — старуха эрудит величайший. У нас с ней на этой почве дружба. Однажды она убирала комнату сына и потеряла какую-то пустяковую монету. И если бы не я… думаю, ей бы плохо пришлось. Идемте.

Минут пять они стучали в обитую листовым железом дверь, но никто не отозвался. Потом внизу послышался чей-то надсадный крик:

— Семен Семеныч! Где ты там? Устал, батюшка мой, притомился…

— Старуха! — шепотом сказал Сергей Сергеевич. — Приготовьтесь! Помните: хитра и в монетах дока!

Через минуту на площадке появился серый пушистый кот, а за ним и мать Редькина.

— Сережа Сергеевич? — удивленно сказала она. — Откуда? Каким добрым ветром?

— Да вот мы тут… С коллегой, — кивнул в сторону Громова нумизмат, — решили на минутку к Эрасту Тимофеевичу забежать. Посоветоваться. Дома ли?

Они знали, что Редькина нет дома. И все же у Громова беспокойно заныло сердце: а вдруг? Ведь тогда все сорвется.

— Где там… — сказала старуха. — С утра глаза залил — и был таков! Да вы проходите, проходите. А что, Сережа, приятель у тебя симпатичный… И лицо не подозрительное, приятное. И нос курносый, свойский. Глянь-ка, даже глаза смеются! А мне Эрка всегда говорит: «Чужих не пускай! Придет такой — смотришь, из милиции. Пропал я тогда…»

Она взяла кота на руки и, звеня ключами, стала искать замочную скважину.

— Сейчас я тебя, Сеня, покормлю, молочка дам… Ах ты, кыса моя!

Старуха щелкнула выключателем, и грязная лампочка осветила захламленный коридор.

— Я — Анастасия Петровна, — добродушно сказала она и посмотрела на Сергея Сергеевича. — А как приятеля зовут?

— Приятеля Иваном зовут, — улыбнулся Громов.

В комнате Редькина было холодно. Громов с опаской сел на краешек продавленного плетеного стула, осмотрелся.