Атанас Мандаджиев - Чёрный листок над пепельницей Страница 27

Да, да! Такое желание могло родиться только в голове ослеплённой страстью экзальтированной женщины: сама, мол, справлюсь, плевать мне на тебя! Пусть все кругом скажут: «Ах, какая она мать-мученица!» и «Ах, какой он зверь-отец!..»

Эмилия снова замолчала. Видно было, что она держится из последних сил. Но Гео чувствовал, был уверен — ей необходимо выговориться, излить душевную боль словами. Поток поднялся, вспенился и льётся через край, теперь его уже ничем не удержишь…

— Может быть, вам покажется, что я плохо о ней говорю? Да, вы правы — плохо, отвратительно, но как иначе я могу забыть её?! А надо! Пусть даже у неё были другие мотивы, образцово-показательные и высоко— моральные… Мне надо, надо забыть о ней, потому что только я одна знаю, что потеряла!

Опять две слезинки скатились по щекам. Эмилия резко встала и снова отошла к окну, к фикусу — похоже было, что она ведёт с деревом тайную утешительную беседу. Говорят же, что растения чувствуют человеческую боль… Во всяком случае через минуту она возвратилась успокоенная.

— Всё равно — я никогда не вернусь обратно! Поэтому очень прошу вас — никогда больше не поднимайте этот вопрос, обещайте мне!

— Клянусь! Вы разорвали нити, вы и должны решить, связать их или нет.

— Вот вы опять… Но ведь она уже привыкла к мысли, что меня нет. Конечно, она страдает. Я тоже. Значит, мы квиты. У каждого свой крест. Думаете, мой легче?

— Нет, конечно. Вижу ведь, как он гнёт плечи, этот ваш крест…

Жара постепенно усиливалась. Вентилятор уже ничего не мог поделать с ней, вертел лопастями горячий воздух, надрывался — напрасный труд. Кольцо посетителей вокруг Эмилии и Гео становилось всё шире, но, как ни странно, это уже не смущало их — может быть, потому, что главное было сказано и оставались лишь детали. Вообще для постороннего глаза они вполне могли сойти теперь за приятелей, только что посмотревших интересный фильм и обсуждающих его подробности.

— Одного только я не могу понять, — заговорил наконец Гео. — На вашей улице висит некролог, вы скрываетесь, надеваете парик, чтобы вас, не дай бог, не узнали, а сами поступаете на постоянную работу в центральный столичный магазин с огромными витринами. Как это совместить?

Впервые за всё время разговора девушка от души рассмеялась — и снова стала юной и невозможно красивой.

— Не могу же я всю жизнь сидеть в монастыре! Не такой у меня характер. Хотя, конечно, я могу показаться вам сумасшедшей. Но, понимаете, после всего… мне просто необходимо свободно дышать, смотреть на деревья и чувствовать себя подданной земли и солнца, а не эмигранткой из царства теней. Ну, и кроме того, — продолжала она с улыбкой, — пловдивчане люди серьёзные, они не бегают по софийским магазинам, у них свои магазины, такие же, а может, и лучше. Следовательно, возможность встречи с моими земляками сведена почти к нулю. А что касается моего бывшего приятеля Ярослава, — лицо её слегка потемнело, — тут я могу быть вполне спокойна: он шьёт себе одежду в специальном ателье и не станет покупать изделий даже «Витоши» и «Дружбы», уж на что они прекрасно работают. Он может многое себе позволить, даже терять время на теннисных кортах…

Её лицо снова приобрело жёсткое, насмешливое выражение.

— А вы знаете, Эмилия, про себя я зову его Длинные Уши…

— И вы тоже?! Впрочем, не хочу говорить о нём. Кого же мне ещё остерегаться? Дишо далеко, мать в тюрьме, про земляков я уже говорила. Родственники? Они чужие не только мне, но и друг другу. Даже на похороны им трудно собраться. А брат Кристины наверняка не узнает меня, если увидит на улице…

— Значит, остаётся всё-таки Длинные Уши — может быть, самое заинтересованное лицо.

— Ну, здесь, по-моему, всё ясно!

— И всё-таки… Неужели вы думаете, что он не узнает вас, если, предположим, случайно войдёт в этот магазин или встретит на улице? Когда я раскрыл своё «инкогнито» и сказал, что работаю в милиции, что вы ответили? «А я уж подумала, что вас послал…» Полагаю, что вы имели в виду…

— Ну и что?!

— Да ничего, разумеется, ничего! Просто радуюсь за вас обоих. Ярослав, представьте, никогда не верил в смерть своей первой и единственной любви, а за компанию на теннисном корте нужно винить жизнь, да и вы сами толкнули его на это, ведь так?

— Оказывается, вы ещё и адвокат…

Гео рассмеялся:

— Должны же мы, мужчины, поддерживать друг друга! Тем более когда наши акции падают.

— Я хочу есть! — неожиданно заявила Эмилия.

Впервые Гео вздохнул свободно, сказал себе: «Слава богу!» — и подозвал официантку.

Жюльену с грибами сегодня явно не везло. Эмилия от него отказалась. Они заказали телятину, омлет и пиво… И, конечно, салат — юные девушки обожают салаты. «Но с грибами, да?» — всё же уточнила официантка. «Ладно, пусть омлет будет с грибами!» И все трое рассмеялись — в доказательство того, как иногда какая-нибудь мелочь может развеселить и улучшить настроение.

Гео, однако, не успокоился. Ему обязательно нужно было проставить все точки над i, снять все оставшиеся вопросы.

— Извините, Эмилия, за любопытство, но мне бы хотелось кое-что понять относительно вашего последнего рейда в Пловдив. Опять автостопом?

— Стоит ли спрашивать…

— Гм, вам легко: не нужно заботиться о билете, бояться опоздать на поезд или автобус.

— Но при такой зарплате как иначе я могу ездить?

— Да, и вдобавок ещё в парике! Однако Длинные Уши говорит, что и русые волосы вам очень идут…

— Бог с вами, у меня чуть голова не лопнула от жары. Особенно в первый раз, на лестнице нашего дома. Помните, что было у меня в руках, когда вы пустили меня к себе в машину?

— Помню — такая маленькая синяя сумочка-мешочек.

— В ней был парик. Я напялила его тут же, в подъезде, как только удрала от вас. А сняла, только когда уехала из Пловдива.

— Не сердитесь на меня, Эмилия, но первое, что пришло мне в голову, когда я стал разыскивать вас, — она же может подхватить какого-нибудь иностранца и уехать за границу! Вот уж там бы вас никто не достал…

— Какая чепуха! Как ни тяжело мне пришлось, но здесь я всё-таки дома, а там что? На кухне, всю жизнь торчать? Или вовсе оказаться на улице? Нет, простите, такой мысли у меня не было. Сначала я пошла в больницу. Санитарок не хватает, и там не очень-то смотрят, кого берут. Что и говорить, туда легко проникнуть и скрываться там сколько нужно, И может быть, я до сих пор работала бы в больнице, но оказалось, что я с трудом переношу тяжёлые запахи и кровь. Так что о медицине и мечтать нечего. Я могла бы ещё стать в Софии манекенщицей в Доме моделей, могла сниматься в кино — мне предлагал один режиссёр, которого я выходила в больнице. Но я ни о чём не жалею, люблю свою теперешнюю работу, она доставляет мне удовольствие.

— Уж не думаете ли вы надолго задержаться в магазине? И публиковать раз в год по обещанию стишки в газетах? Вы можете стать если не хирургом, как мечтали, то терапевтом или, ещё лучше, детишек лечить. Представляете, вы в белых брюках, со стетоскопом на груди…

Эмилия внимательно слушала Гео. задумчиво глядя мимо него на полюбившийся фикус.

— Вы представляете, а я — нет. Всё это очень-очень сложно… И потом, не помню, говорила ли я вам, что тогда… тогда я уничтожила все документы: аттестат, свидетельство о рождении, оставила себе только паспорт…

— Поэтому я ничего и не нашёл у вас дома. Я подумал, что вы всё сдали в канцелярию института, но там выяснил, что ваши документы вообще не поступали.

— Я и паспорт хотела разорвать, но в последний момент одумалась: куда пойдёшь без паспорта? А ключ от квартиры сохранила, так как сообразила, что смогу его использовать: если власти обнаружат мой обман и я должна буду скрыться, кто же станет искать меня дома?

— А я думал — вы скажете, что оставили себе ключ на память, рука не поднялась выбросить, — усмехнулся Гео.

— Опять намёки? И вам не надоело?

— Мне надоела полуправда, надоели недомолвки! — довольно резко заметил Гео и тут же, используя установившиеся почти дружеские отношения, прямо спросил:

— Отвечайте — будете вы поступать в медицинский или нет?

— А вы что, можете мне помочь?

— Нет, не могу.

Какое ему, в сущности, дело до её будущего? Он свою миссию выполнил, и довольно успешно. И всё же Гео не мог на этом поставить точку. Судьба девушки беспокоила его, что-то внутри царапало, саднило, ему было бесконечно жаль её, так рано хлебнувшую горя, она стала ему как младшая сестра, и бросать её сейчас одну, без совета, без поддержки было бы просто бесчеловечно.

— Не могу, да и не хочу! Вы сами должны наконец определиться — и идти дальше. Понятно?

— Понятно, — покорно, как ученица, повторила Эмилия и подпёрла подбородок ладонью. Браслеты нежно обхватили худую руку девушки и успокоились. — Я и вправду не знаю ещё, чего именно хочу. Может, я никогда не расстанусь с магазином. Вы удивлены?