Шарль Эксбрайя - Овернские влюбленные Страница 27

— Да вроде нет. За весь вечер я не видела ни души и в ожидании мадемуазель смотрела телевизор. Тем не менее сон меня все-таки сморил, так что проснулась я, лишь когда господа полицейские позвонили в дверь… Ах, да! Теперь вспомнила! Часов в десять из больницы звонила мадам и спрашивала, знаю ли я о нашем горе. Я ответила, что да, конечно, сказала также, что предупредила барышню и та вернется сегодня с последним поездом.

Позвонив в клинику, Шаллан узнал, что мадам Парнак все еще в постели и ночью, естественно, никуда не отлучалась.

Вскоре проснулась Мишель и согласилась принять полицейских. Девушка лежала на кровати с распухшим от слез лицом. Она любила отца и тяжело переживала его смерть. Кроме того, это самоубийство, необъяснимое с моральной точки зрения и очень непохожее на обычные поступки весельчака нотариуса, придавало происшедшему что-то зловещее и непостижимое.

— И все по вине этой стервы! — с ненавистью вскричала девушка. — Должно быть, папа узнал, что она ему изменяет, и, не в силах пережить такой удар, потерял голову!

— Во всяком случае, мадемуазель, должен с прискорбием сообщить вам, что на Франсуа Лепито ложится тяжкая ответственность. Если бы у него не оказалось этого пузырька с ядом… может, ничего бы и не произошло. Впрочем, он уверяет, будто этот пузырек ему принесли… Довольно жалкая отговорка!

— Франсуа говорит правду! — возмутилась Мишель. — Это я принесла пузырек!

Шаллан и Лакоссад переглянулись. Наконец-то хоть одно их предположение подтвердилось.

— Разрешите спросить, мадемуазель, зачем вы носите с собой яд, способный убить человека на месте?

— Яд? Да вы что, издеваетесь надо мной? Это была вода, но Франсуа так наивен, что готов верить любой чепухе!

— Вода?

— Ну конечно! Я налила ее из крана на кухне. Впрочем, можете спросить у Агаты — это она нашла мне флакончик, и воду я наливала у нее на глазах.

— Но… зачем?

Мишель пришлось рассказать все: о сцене, которую она устроила Франсуа, узнав о приходе мачехи, и о том, каким образом она вырвала у молодого человека обещание не разыгрывать Дон-Жуана.

Полицейские не могли прийти в себя от удивления. Наконец Шаллан спросил у своего помощника:

— Что вы об этом думаете, Лакоссад?

— По-моему, мадемуазель Парнак говорит правду. Эта девушка с характером. Кстати, она напомнила мне одну чешскую поговорку: «Причесывай дочь до двенадцати лет, до шестнадцати — не спускай с нее глаз, а потом скажи спасибо супругу, что избавил тебя от забот».

— Да, но если наша барышня права, то как объяснить отравление мадам Парнак у Лепито?

— Вранье! — воскликнула Мишель. — Эта женщина на все способна, лишь бы привлечь к себе внимание! Отравление такая же чепуха, как и то, что на нее якобы напали в саду!

— Но, мадемуазель, доктор Периньяк…

— О, этот… Нашли кого слушать! Ради моей мачехи Периньяк готов расшибиться в лепешку. Каждое ее желание для него — закон!

— Почему?

— Что почему?

— Почему доктор так покорен вашей мачехе?

Мишель с явным недоумением воззрилась на полицейских.

— Как, вы не в курсе? А я-то думала, только папа и Франсуа ни о чем не догадываются!

— О чем же все-таки, мадемуазель?

— Да просто доктор Периньяк уже больше года спит с Соней!

Агата полностью подтвердила историю с пузырьком и водой из крана.

Отпустив Франсуа, Ансельм посоветовал ему навестить Мишель, а сам пошел в кабинет комиссара, и полицейские принялись обсуждать положение.

— Похоже, все несколько прояснилось, а, Лакоссад?

— Право же…

— Наконец-то мы получили первое доказательство козней, которые подозревали с самого начала!

— Нам здорово помог яд, надо сказать.

— Доктор Периньяк солгал. Почему?

— Не хотел упускать редкую возможность избавиться от мэтра Парнака.

— По-моему, это очевидно. Но раз мы выяснили, что он солгал насчет смерти Парнака и отравления Сони, то почему бы не допустить, что заключение о смерти мсье Дезире тоже ложно?

— Как вы считаете, мадам Парнак — его сообщница?

— Будь у нас только отравление, я бы еще усомнился, но покушение в саду…

— И какова их цель?

— По-моему, тут не может быть двух мнений. Они задумали присвоить состояние Парнаков, а потому не исключено, что это Периньяк сегодня ночью пытался сбить Мишель. Таким образом, Соня осталась бы единственной наследницей своего мужа, а заодно и его брата. Ловко придумано, а? Если б мы пораньше узнали о тайных отношениях Периньяка и мадам Парнак! Выходит, в курсе были все, кроме нас… Нечего сказать, хороша полиция!

— Да, вы правы. Достаточно предположить, что виновен Периньяк, и вся история великолепно увязывается. Смотрите, доктор знал, что мсье Дезире терпеть не может невестку и вполне способен предупредить брата о ее поведении. Подстроить «самоубийство» мсье Дезире — для него детская игра. Периньяк — свой человек в доме нотариуса. Потом он предпринимает липовое покушение на Соню. Зачем? Во-первых, таким образом она будет выглядеть одной из жертв и, естественно, не вызовет подозрений, а во-вторых, предосторожности ради преступники накапливают улики против Лепито. Кроме того, во время визита к больной Соне врачу нетрудно проникнуть в гараж, куда он, вероятно, поставил и свою машину, и сунуть бомбу в мотор автомобиля нотариуса. Шутка с ядом, разыгранная Мишель, перепугала Соню, но врач сразу усмотрел здесь отличную возможность разом избавиться и от Лепито, и от нотариуса, которому жена могла без помех подсунуть отравленный кофе (поэтому, кстати, она и вымыла чашку). Если бы Периньяку удалось сегодня ночью убить Мишель, никто и никогда не докопался бы до истины. Можно предполагать, что через несколько месяцев Соня продала бы контору, а доктор — свой кабинет и оба навсегда исчезли бы из Орийака. И ничто не помешало бы им в чужих краях наслаждаться плодами нечестно приобретенного богатства. Но замысел провалился. Теперь уже им не помогут никакие деньги. Можно подумать, это с них писал некогда Сервантес: «Фортуна посылает миндаль тем, у кого больше нет зубов».

— Оставьте в покое Сервантеса, Лакоссад, и поспешите отправить побольше народу на поиски сведений о прошлом доктора Периньяка. Как только они с этим покончат, я пойду к прокурору.

Еще до полудня комиссар узнал, что доктор Периньяк по уши увяз в долгах, а в два часа уже звонил в дверь прокурора. Учитывая социальное положение предполагаемых преступников, тот долго не мог поверить в их виновность. Однако доказательства, приведенные комиссаром, в конце концов убедили представителя судебной власти. В три часа Шаллан, Лакоссад и еще два инспектора явились домой к доктору Периньяку. Последний сначала выразил изумление, а потом возмутился. Но комиссар быстро оборвал возражения.

— Не трудитесь напрасно, доктор. Мы едем прямиком из клиники. Мадам Парнак во всем созналась: и в убийстве братьев Парнак, и в покушении на жизнь его дочери, предпринятом этой ночью.

Неисправимый игрок, доктор принял поражение с тем же фатализмом, как если бы поставил не на ту масть или вытащил неудачную карту. Он сам передал полицейским тряпки, которыми обернул пистолет, оборвавший жизнь мсье Дезире. А начав признания, Периньяк довел их до конца и рассказал все. Таким образом, полицейские с удовлетворением узнали, что все их выводы нисколько не грешат против истины. Отправив врача в тюрьму, Шаллан и Лакоссад уже вдвоем пошли в клинику разговаривать с Соней. Та встретила их с достоинством, подобающим вдове, только что потерявшей супруга.

— Не знаю, какова причина вашего визита, господа, но буду вам очень признательна, если вы поторопитесь — мне надо одеваться и ехать домой. Вы же понимаете, я должна позаботиться о том, чтобы мой несчастный супруг достойно отправился в последний путь.

— Напрасно вы так спешите, мадам, — холодно заметил Шаллан. — Мы с инспектором подождем, а потом поедем вместе с вами.

— Очень любезно с вашей стороны, господин комиссар.

— Ошибаетесь, мадам, не такая уж это любезность — мы собираемся везти вас в тюрьму.

— Вы с ума сошли?

— Доктор Периньяк уже там. Кстати, он подписал полное признание.

— Вот сволочь!

От неожиданности Соня потеряла контроль над собой и мгновенно превратилась в то, чем была на самом деле — жестокую, безжалостную и циничную уличную девку. Комиссар улыбнулся.

— Вам следовало понимать, что Периньяк сломается, столкнувшись с первым же затруднением.

— Верно… Я знала, что он не сдюжит, но сама себя обманывала. Уж очень он мне нравился… Что ж, тем хуже для меня.

Эта история наделала так много шума, что в Орийаке о ней говорят до сих пор. После того как преступных любовников должным образом судили и отправили на каторгу, а мэтр Парнак обрел вечный покой в семейном склепе рядом со старшим братом, жизнь вошла в привычную колею. Антуан Ремуйе взял на себя руководство конторой, а Франсуа Лепито, глубоко разочарованный преображением Сони, вновь приступил к повседневной работе. Полицейские тоже окунулись в обычную рутину. Комиссар Шаллан, как и прежде, наслаждался восхитительной кухней Олимпы, а инспектор Лакоссад, размышляя о легкомыслии тех, на кого обрушилась тяжкая десница закона, неизменно повторял арабскую пословицу: «Кто хочет украсть минарет, должен заранее вырыть подходящий колодец».