Загадка жертвы - Марина Серова Страница 27

них. То, что эта Виталия – не девушка Игорька, говорит тот факт, что она, по словам ее родственника, нашла себе бойфренда с квартирой. А у Игорька квартиры нет. Но! У него может быть друг с квартирой, которого он нанял или уговорил, пообещав какие-то деньги, украсть картину. Игорька, несмотря на его алиби, сбрасывать со счетов не стоит. Он мог и нанять кого-нибудь, а сам спокойно сидеть у бабули на даче и пить с ней чай с малиной и есть плюшки».

Погруженная в свои мысли и возбужденная логическими умозаключениями, я и не заметила, как выпила кофе, а Перси перебрался с кровати ко мне на колени и блаженно мурлыкал.

«Но, – продолжила я размышлять, машинально поглаживая кота, – если версия с Игорьком – весьма зыбкая, но вполне реальная, то вот версия с художником Писакиным пока ничем не подтверждена, кроме как моими домыслами и предположениями. Нужно узнать у Вишневского, знал ли Писакин Виталию? Хотя наверняка знал. Ведь он тоже преподает в „репинке“ и, так же, как и другие художники, пользуется услугами одних и тех же натурщиков. Так что все может быть. Но странность и нестыковка со временем появления Виталии в Академии и кражей картины… Как быть с этим фактом? Тут все явно указывает на то, что операция по „захвату“ Вишневского, а значит, и похищение картины, которая, кстати, на тот момент еще не всплыла из небытия после ее кражи в Москве, были спланированы заранее. А это значит…».

Я не успела додумать удачно пришедшую мне в голову мысль, хотела было встать и пойти налить себе еще кофе, но тут в комнату постучала Василиса и позвала меня ужинать.

Я посмотрела на часы. Была уже половина восьмого вечера четверга, а я все еще топталась на месте.

Глава 16

Я вздохнула и согнала Перси с колен, чем он был явно недоволен. Когда же я вставала с кресла, то обратила внимание на стену напротив и увидела то, что до сих пор не замечала или на что не обращала внимания – картину на стене. Это была явно не компьютерная репродукция, а живая, как в таких случаях говорят, живопись.

Пейзаж, изображенный на ней, был незамысловат, но выполнен очень даже натуралистично. Я сначала подумала, что эта картина тоже принадлежит кисти Алика, но тут в комнату вошла Василиса (не дождавшись меня на кухне, она решила посмотреть, чем я тут занята) и, поймав направление моего взгляда, пояснила:

– Это прадедушка Алика рисовал – Андрей Поликарпович. Он не был профессиональным художником, а был врачом и имел свою практику в Санкт-Петербурге еще в начале двадцатого века. У них в роду все мужчины – потомственные медики. А это, – она показала на пейзаж, – его хобби. Андрей Поликарпович был очень одаренный. Алик в него пошел, только вот живопись предпочел медицине.

– Так это – старая картина? – спросила я. – Еще в то время написана?

– Ну да, – подтвердила Василиса. – Конкретно вот этот пейзаж написан был в тысяча девятьсот девятом году. Но у нас есть и более ранние вещи. Ну, пойдем, – поторопила она меня, – а то остынет все.

Когда мы зашли на кухню, то Алик был уже там и ковырял вилкой овощи в тарелке.

Я оглядела помещение и вновь обратила внимание еще на один, весьма похожий на тот, что висел в выделенной мне спальне, пейзаж.

– Это тоже прадедушка? – поинтересовалась я и после утвердительного ответа уточнила: – И много у вас его картин?

– Много, – устало ответил Вишневский. – В основном все в гардеробной стоят. Куда их развесить – ума не приложу! Площадь в квартире большая, но Василиса ворчит, что они только портят современный интерьер. Ну как, скажите, такая живопись, – он указал вилкой на картину, – может портить интерьер?

Мы замолчали и принялись за еду. Мои мысли начали работать в ускоренном темпе и к концу ужина уже оформились в определенную концепцию, точнее говоря, в предложение, которое я хотела сделать художнику. Немного, правда, кощунственное по отношению к живописи его родственника, но зато позволяющее спасти их с Василисой от того неприятного положения, в котором они оказались. И – если не до конца уладить ситуацию, то хотя бы на время отсрочить неприятный момент, когда Вишневскому придется признаться бандитам, что их картину у него украли. Я, конечно же, постараюсь найти ее до воскресенья, но подстраховаться никогда не мешает.

Поэтому, когда уже все поели и принялись за чай-кофе, я как бы между прочим спросила:

– А что, Александр, у вас найдется среди картин родственника хотя бы одна, размерами совпадающая с украденным шедевром?

Вишневский и Василиса непонимающе уставились на меня.

Я же спокойно продолжила свою мысль:

– Я это говорю к тому, что время не терпит, а гарантии, что я найду картину к воскресенью, я дать не могу. Я ее найду обязательно, раз уж пообещала. Но случай, согласитесь, сложный. Ее мог украсть кто угодно, начиная от Писакина и вашего сыночка Игорька, – кивнула я Вишневскому и, предваряя его отрицание, добавила: – Ну и что с того, что он был с бабушкой на даче! Он вполне мог подговорить кого-то украсть картину и даже разработать план, в котором вас устраняют, а заодно и ключики реквизируют. Временно реквизируют, – уточнила я. – Но хорошо, если это так. Доказав связь Игорька с Виталией, – а ее я завтра хоть из-под земли достану и заставлю все мне рассказать, – картину мы вернем быстро.

Я встала с дивана и немного прошлась по кухне, давая художнику время на осмысление сказанного мною.

– Но что, если ее украли случайные воришки? – продолжила я. – А такую версию не стоит сбрасывать со счетов. В этом случае расследование может затянуться, а это, как я понимаю, не в ваших с Василисой интересах. Те, кто вам заказал замаскировать этюд Саврасова, шутить не любят. Поэтому я предлагаю следующий, отвлекающий бандитов от вас, маневр. Вы сейчас или завтра утром, как вам удобней, позвоните своему начальству и отмените все свои лекции и занятия, запланированные на завтра.

Алик удивленно посмотрел на меня, но я, не обращая на него внимания, продолжила свою мысль:

– Ну да. Придется потрудиться