Суть вещи - Алёна Алексина Страница 27

Это она разбила снеговика.

– Стой, где стоишь, – кричит Евгения Николаевна темно-синим, почти черным тоном. – Не поранилась ты? Погоди, не шевелись!

Странно. Лиза уже съежилась, как тот мальчишка, приготовилась, что сейчас будут кричать и, возможно, снова выгонят. Но, кажется, Евгения Николаевна кричит не потому, что сердится. В ее тоне Лиза различает бабушкины интонации и вдруг осознаёт: Евгения Николаевна беспокоится не о разбитой фигурке, а о ней! О Лизе!

Быстро-быстро перебирая ногами в присланных сыном дорогущих шлепанцах, будто не боясь их испортить, Евгения Николаевна бежит с веником и ловко кидает его Лизе. Удивившись еще больше, Лиза ловит веник – в нескольких сантиметрах от таза. Не хватало поверх осколков еще мыльную воду разлить.

На шум из спальни выезжает Павлик.

– Что-то разбилось, я слышал, – скрипуче сообщает он.

Евгения Николаевна наклоняется и поднимает с пола отколовшуюся морковку.

– Смотри, что я нашла. Странно, что это было?

Павлик аккуратно берет морковку с ее ладони.

– Что это было, Лиза? – спрашивает он.

– Снеговик, – помедлив, отвечает Лиза.

– Откуда он взялся-то? Сроду никаких снеговиков у меня не водилось. Ерунда какая-то! Собери как следует.

Павлик аккуратно опускает морковку на подлокотник дивана. Лиза не согласна, никакая это не ерунда. В ней еще вспыхивают фейерверки снеговика. Ей хотелось бы рассказать Павлику, какой прекрасной была эта фигурка, но пока она собирается с силами, чтобы заговорить, момент упущен – Павлик уезжает рассказать о произошедшем Никите, а Лиза вдруг решает приберечь снеговика для самой себя.

Осторожно шагая между хранящими отголоски искр осколками, она пробирается к дивану, бережно, как светящуюся пылинку, снимает морковку с подлокотника, пару секунд задумчиво катает между пальцами, остро ощущая каждый микроскопический выступ, заново переживая гибель снеговика, и наконец пристраивает в пустой левый кармашек – было бы неправильно селить ее вместе с запонкой.

Обернувшись на комнату, она как-то отстраненно смотрит на бликующие там и здесь осколки, затем – на витрину с отмытыми фигурками, и эта картина кажется ей смутно знакомой. Осколки – и упорядоченность маленьких бесполезных фигурок. Где-то она видела что-то подобное. Совсем недавно.

Лиза аккуратно затворяет створки витрины. Не хватало еще что-нибудь разбить.

Евгения Николаевна торопится на почту за пенсией. Никита одевает Павлика гулять. У Лизы всего час, может, час с небольшим, чтобы переменить постели, продезинфицировать сантехнику, тщательно вычистить ковровое покрытие в комнатах Евгении Николаевны и Павлика, перегладить накопившееся чистое белье.

Она выметает осколки, проходит весь пол влажной тряпкой и затем выбрасывает ее: важно собрать самую мелкую стеклянную пыль, если она осталась, но после такого тряпку уже не отполоскать.

Лиза очень боится разбитого стекла. В детстве бабушка объяснила ей, что швыряться посудой нельзя, потому что от любого осколка можно умереть. И теперь каждый раз, когда рядом с ней что-то разбивается, Лиза представляет, как кто-нибудь вдыхает или проглатывает маленькое стеклышко и оно прорезает мягкие ткани, внедряется в крошечный сосуд и беспрепятственно проходит по большому кругу кровообращения прямо к правому предсердию, а уж там-то учиняет кровавую резню. Лизе не хочется, чтобы резня случилась в бабушкином сердце, ему и так нелегко приходится, поэтому домой она купила пластиковую посуду, которая при ударе распадается на понятные треугольники, а стеклянную и фарфоровую бить перестала. И тут вот на тебе.

Убирая осколки, Лиза регистрирует, что немного сердита на снеговика. Не может быть такого, чтобы с ним не было связано ничего хорошего. Почему же он показал ей только этот момент? Был ли он последним в его истории? Должен же такой красивый снеговик хоть кому-нибудь принести радость? Почему она не увидела эту радость? Возможно ли, что снеговик вообще соврал ей? Как бы то ни было, сейчас думать об этом уже некогда.

Лиза торопится – проковырялась с уборкой, времени все меньше. Быстро-быстро она сдергивает с кроватей одеяла и радуется, вспомнив, что Павлику сегодня белье менять не надо, но тут же мрачнеет, сообразив, что нужно еще успеть поставить кипятиться белье из ванной.

Лиза работает быстро. Она постепенно успокаивается и даже чуточку радуется своим четким и ловким движениям. Она меняет наволочки на кровати Евгении Николаевны, заодно моет и возвращает под подушку кристалл дымчатого кварца – Евгения Николаевна убеждена, что именно благодаря ему ее сон безмятежен, как у младенца. Лиза знает, что кристалл тут ни при чем. Скорее стоило бы положить под подушку ту серебряную фляжку, из которой то и дело отхлебывает Евгения Николаевна, когда думает, что ее никто не видит. Лиза отщелкивает резинки простыни с матраса и мгновенно скомкивает полотнище в плотный шар. Минута – и белье упихано в стиральную машину. Осталось только добавить к нему то, что киснет в ванне, – и можно запускать.

Лиза привстает на цыпочки и оборачивается вокруг своей оси.

Как она поймала веник, а? Здорово! Направляясь чистить ковры, она пытается перекинуть из руки в руку увесистую щетку, и в первый раз щетка больно бьет ее по руке, второй раз падает, третий раз плюхается прямо на свежезастеленную кровать, зато в четвертый раз Лиза умудряется поймать щетку приблизительно в тридцати семи миллиметрах от пола – изящно наклонившись, вытянув правую ногу назад для баланса – почти как Ясина балеринка. Лиза смеется. Ловкость – это красиво и важно. Мозг может быть доволен собой.

Вывалив на кресло рядом с гладильной доской гору чистого белья, Лиза привычно подсчитывает, сколько комплектов она переглаживает в год – только для Кузнецовых получается триста двенадцать. И каждый раз она собирает белье по комплектам и складывает аккуратным конвертиком.

“Удивительный способ развлечься. Надеюсь, ты помнишь, что кроме тебя никто этого белья не касается? Чего ради ты так стараешься?” – каждый раз вздыхает Евгения Николаевна, один за другим выдвигая ящики комода в поисках свежей пары чулок, хотя чулки всегда лежат в среднем ящике. Что тут скажешь? Лиза старается, потому что это правильно, а правильное – приятно, вот почему.

Окончив с постельным бельем – руки летают над тканью, расправляя, увлажняя, проутюживая складки, собирая простыни, пододеяльники и наволочки в тугие и теплые, как щенячьи брюшки, конвертики и раскладывая их в ящике комода, а мозг занят решением задачи Коши, – Лиза вдруг натыкается на неправильность. На что-то, чего никак не может здесь быть. Ощущение такое, будто танцуешь в хорошо знакомом просторном зале и вдруг всем телом налетаешь на внезапно возникшую посреди зала стеклянную перегородку.

Лиза недоверчиво трясет головой, уставившись в ящик, как будто это поможет убрать помехи, заставляющие ее видеть то, чего не существует. Но нет, ей не показалось.

Прямо посреди ящика лежит простыня из кабинета Владимира Сергеевича.

Чуть кремовый плотный хлопок с характерным косым рубчиком