Нина Васина - Правило крысолова Страница 28

Кусая губы, чтобы не рассмеяться, осторожно поднимаю голову и смотрю в близкие глаза в желтых ресницах.

— Ты меня больше не боишься?

— Нет. — Он подвигается поближе. — Я вас хотел познакомить, да он стесняется.

— Сердишься?

— Да что ты, я сам виноват, надо было давно тебе сказать…

— Тогда пошли в кухню, там есть аптечка. Заклею тебе угол рта.

Пошатываясь и нежно поддерживая друг друга, плетемся в кухню.

— У тебя не отвечает телефон. Я приходил и вчера, и позавчера, а сегодня, когда увидел, как этот твой… любовник выбежал из подъезда, почувствовал неладное. Понимаешь, он выбегает, весь красный, что-то бормочет сам себе и еще машину пнул ногой.

— Машину? Свою новую машину, возлюбленную понедельников, вторников и четвергов? Не может быть! — Я намазываю паштетом гренки из тостера и подсовываю взволнованному Лому.

— Да, свою машину, и так сердито пнул, туфлей в дверцу, потом запрыгал на одной ноге. Я испугался. Я подумал, что с тобой что-то случилось. Постучу, думаю, минут десять, и пойду за слесарем…

— Сколько ты съел пирожков? — перебиваю я Лома, и он застывает с откушенным бутербродом у плохо теперь раскрывающегося рта.

— Ахинея, если ты опять…

— Сколько?

— Два… с половиной. Половину третьего ты, наверное, выковыряла.

— Ну как можно за полминуты проглотить три пирожка! — завожусь я. — Это вообще вредно для здоровья — так заглатывать пищу!

— У тебя очень вкусные пирожки, чего ты вообще прицепилась? Не подумай, что провоцирую, но у тебя это нервное явление, — Лом показывает на пластырь у рта, — или личностный психоз на фоне неразделенной привязанности? Я к тому, что те два, которые теперь валяются на полу, их-то можно доесть?

Чтобы опять не сорваться, мне приходится пройти в комнату, делая по дороге глубокие вдохи и выдохи, включить телефон, поправить покрывало на кровати, подобрать с пола два раздавленных пирожка и запрятать их вместе с остальными на блюде в шкаф под чистое белье.

— Зачем ты пришел? — кричу я, вытаскивая пылесос.

— Да просто работу предложили, хотел посоветоваться. — Он появляется в дверях, осматривает журнальный столик, не обнаруживает блюдо и тяжело вздыхает. — Понимаешь, одна охранная фирма хочет снять ролик про себя, ну и…

— У нас что, такое плохое положение с финансами? — Я говорю “у нас”, потому что Лом заведует небольшим совместным фондом, куда мы скидываем часть заработанных денег на непредвиденные нужды, например на покупку новой техники или ремонт поврежденной. — Почему это ты собрался снимать охранное агентство? Подожди, дай угадаю… Служебные собаки?

— Нет, — мнется Лом, — не собаки.

— Ладно. — Меня вдруг посетила одна идея. — Это хорошая фирма?

— Не знаю. Что такое в наше время — хорошая частная охранная фирма? Если ты интересуешься уровнем их подготовки, то наверняка туда пришли голодные военные или уволенные в запас фээсбэшники, а если…

— Они охраняют сейфы?

— Сейфы? Понятия не имею. А у тебя есть сейф, который нужно охранять?

— Поехали немедленно в эту фирму, поговорим, познакомимся с коллективом.

— Ахинея, подожди, ты еще не знаешь, кого нужно снимать…

— Да мне все равно кого! Хоть бешеную гориллу! Мне нужна срочная консультация, понимаешь! Срочная!

— Как скажешь, но запомни, я тебя предупреждал…

— Лом! — Я скидываю халат, и, пока смущенный Лом топчется в дверях, отворачиваясь, одеваюсь и успеваю вытащить с полки и забросить в пакет парочку пирожков. — Пожалуйста, хватит уже меня сегодня предупреждать, утешать, пугать и разбивать мое несчастное сердце! Хватит!

Пять! Я иду искать…

Мы звоним в металлическую дверь без единой таблички, раздается приглушенный щелчок, тяжеленная дверь открывается, а потом бесшумно ползет за нами, отрезая свет улицы, до следующего приглушенного щелчка — закрылась. В полутемном коридоре отчетливо вырезан % сумраке стол, горящая зеленым светом лампа на нем и плечистая фигура дежурного. Нам предлагают подойти и предъявить документы.

Я не хочу предъявлять документы. Лом просит дежурного позвонить по телефону на карточке. На кармане черной форменной рубашки дежурного эмблема золотом — два перекрещенных ключа, по величине, вероятно, еще те, от заветной дверцы Буратино, и надпись полукругом: “Секрет”.

После звонка нам предлагают подняться на лифте на второй этаж. Я не хочу ехать на второй этаж на лифте, меня почему-то это настораживает, но следующий охранник — у лифта — объясняет, что больше никак на второй этаж не попасть. В зеркале огромной кабинки отражается моя раздраженная физиономия, озадаченная физиономия Лома и лицо кавказской национальности с бесстрастным спокойствием непроницаемо черных глаз — третий охранник, он нажимает кнопки.

Когда двери лифта открылись, в лицо ударил яркий свет невидимых ламп, и я застыла, пораженная. Лом, пытающийся осторожно вытолкнуть меня из кабинки, заметил, что я смотрю на большой глянцевый плакат на стене, присвистнул и тоже застрял в дверях. Охранник, не понимающий, почему мы остановились, грубо оттолкнул в сторону обоих, согнувшись, вышел из лифта с оружием наготове и сделал несколько резких поворотов вокруг себя. Не обнаружив реальной угрозы и ничего, что с его точки зрения может вызвать такое выражение на лицах нормальных людей, он вытащил нас из лифта одного за другим за руки. Лифт уехал, а мы, как заторможенные, не могли оторвать взглядов от плаката.

— Как такое может быть? — Я ткнула пальцем в плакат.

— Сам не знаю, — пожал плечами Лом и отвел глаза.

На плакате лихая девица, с растрепанными прямыми волосами цвета старой пакли, в тяжелых горных ботинках, в пышной юбке с кружевами на подкладках, была выхвачена из жизни в момент кругового прыжка. Одной ногой она уже прикоснулась к желтой крыше автомобиля, другая была еще в воздухе. Покрасневшие обветренные скулы, приоткрытый от напряжения рот, прищуренные глаза хитрюги и нагло выступающая вперед из вороха подкладок острая коленка.

— Смотри мне в глаза! — повысила я голос и дернула Лома на себя. — Как такое может быть?!

— Чем помочь? — Это спросил четвертый охранник, он подошел бесшумно по ковровой дорожке.

— Или ты сейчас же скажешь, как это получилось, или ты больше не мой оператор! — возмущенно завопила я, тряся Лома.

На мой крик из нескольких дверей заинтересованно выглянули остальные охранники. Все в черном, все с эмблемами на кармашках рубашек.

— Разрешите провести вас в кабинет. — Охранник грудью стал теснить нас к одной из открытых дверей.

Я решила сорвать плакат, чтобы потом в спокойной обстановке хорошенько рассмотреть физиономию подпрыгнувшей девицы и выяснить, почему выражение ее лица вызывает у меня отчаяние и стыд. Охраннику мой жест не понравился. Сначала он закрыл плакат собой, потом, когда я стала оттаскивать его в сторону, захватил мои руки, завел их за спину, отчего весь этаж дрогнул от пронзительного визга. Это был не самый громкий мой визг, но его хватило, чтобы наконец появился кто-то в штатском, в строгом пиджаке и белой рубашке и без идиотского изображения колючей черепахи Тортиллы на груди. Негромко, но властно этот человек приказал провести даму в кабинет и прекратить шум. Охранник отказался оставить меня без присмотра даже на несколько секунд и сам понес на вытянутых руках в предложенный человеком в штатском кабинет. Лом плелся сзади, заламывая руки и что-то бормоча, я не прислушивалась, потому что была занята — я дергала ногой, стараясь побольней лягнуть охранника.

В кабинете мне предложили на выбор, стакан минералки, рюмку коньяку, сигарету, помощь врача. Я выбрала коньяк, отдавая должное спокойствию высокого молодого мужчины в пиджаке, как потом оказалось — директора охранной фирмы “Секрет”.

Лом в двух словах объяснил, кто мы, и стал уверять директора, что разговор невозможен, пока он со мной не выяснит некоторые детали нашего общего прошлого. Для уединения и выяснения деталей нам была предложена комната психологического расслабления персонала фирмы, и Лом первым делом озабоченно спросил, нет ли в той комнате раздражающего меня плаката.

— Вам не понравилась девочка? — позволил себе улыбнуться директор. — А мои мужики все от нее в ударе. Глаза видели? Такие глаза, как укус змеи!

Я закрыла глаза.

— А откуда у вас этот плакат? — осторожно поинтересовался Лом.

— Не помню, кто-то принес. Просто реклама.

— Реклама чего? — встрепенулась я.

— Автомобиля.

— “Мерседеса”, — кивнула я.

— Да нет, что вы, последней модели “Москвича”.

Я отлично помню тот ветреный день в мае и нежный слепой дождь с липким приторным запахом тополиных распустившихся почек, и парок над разогретым асфальтом, и доверчивых беззонтичных прохожих, уставившихся на нас с покорным удивлением, словно заколдованных дождем в солнечный полдень.