Чингиз Абдуллаев - Повествование неудачника Страница 28

– Куда пойдете? – поинтересовался один из них. – Он тебя отведет в какую-нибудь подворотню и там обработает, чтобы ты родила ему нового чернозадика, чтобы в Москве их было больше. И так уже развелось как тараканов.

Я видел, с каким трудом сдерживается этот несчастный Армен, видел, как злорадно переглядываются эти ублюдки. И видел также трусливые взгляды невольных зрителей этого позора. Но я тоже сидел и молчал. А что я мог сделать? Пятидесятилетний мужчина далеко не атлетической внешности против пятерых здоровых подростков…

Один из них неожиданно выхватил сумку из рук девушки. Она вскрикнула, попыталась ее отнять, но ее опять толкнули на сиденье. Армен уже не мог сдерживаться. Он быстро вскочил, оттолкнул нападавшего и, выхватив у него сумку, передал ее девушке. Кажется, парни только этого и ждали. Удары посыпались на несчастного со всех сторон. Он даже не пытался отбиваться, только схватился руками за поручень, чтобы не упасть. Они били его так жестоко, словно это происходило не в жизни, а в кино. Девушка беззвучно плакала. Но когда она попыталась подняться, один из этих типов просто схватил ее за плечи. Вы скажете, что это все я придумал и такого не могло быть в московском метро. Было. Было, и я сам все это видел. Его били ботинками, отбивая внутренности, и он постепенно терял силы.

– Мужчины, почему вы не вмешаетесь?! – крикнула какая-то женщина.

Но все продолжали трусливо молчать. Один из сидевших мужчин не успел убрать ногу, и кровь из носа избитого парня капнула ему на ботинок.

– Безобразие! – громко сказал он, поправляя очки. – Хулиганья развелось…

Помните, что я говорил? Я не люблю евреев, мусульман, негров, гомосексуалистов, демократов, либералов, политиков. Но фашистов я не люблю еще больше. Поэтому не хотел и не мог больше сдерживаться. Рядом с женщиной лежал какой-то пакет, кажется, тяжелый. Я выхватил этот пакет и, поднявшись, резко ударил им одного из нападавших по голове. Из пакета выпала большая рыба. Парень, явно не ожидавший нападения, обернулся и удивленно спросил:

– Ты чего, дядя?

– Правильно! – закричала вдруг какая-то полная женщина лет сорока. – Чего вы все ждете? Чтобы они забили этого мальчика до смерти на ваших глазах?

Она поднялась и грозно пошла на скинхедов. Наверное, в спокойное время они бы легко ее оттолкнули. Но они еще не разобрались со мной. Кто-то резко ударил меня в живот. Я согнулся от боли и получил второй удар. Теперь избивали нас обоих. Но вагон уже «проснулся», к тому же мы подъезжали к станции. Люди начали кричать, громко выражая свое возмущение. Откуда-то из глубины вагона появился военный, который деловито и быстро отбросил двоих парней, не давая им наносить удары. К нему присоединились еще несколько человек. Когда двери открылись, этих пятерых просто выбросили из вагона, и мы поехали дальше. Все весело улыбались. Военный подал мне руку, помогая подняться.

– Вы храбрый человек, – сказал он с уважением.

Потом мы помогли подняться Армену. Девушка испуганно держала в руках сумку, прижимаясь к избитому другу. Но он улыбался.

– Молодец, – похвалил юношу военный. – А я по телефону говорил и вдруг крик услышал. Чего же ты на помощь сразу не позвал?

– Стыдно было, – признался Армен.

Все улыбались друг другу. Я подумал, что мне больше не стоит ездить на этой ветке метро, ведь такие отморозки обычно отличаются злопамятностью и легко вычислят меня, если я буду здесь часто появляться. Но все равно было приятно, что на моих глазах не забили этого мальчика, чем-то напомнившего мне Игоря.

Я приехал домой под впечатлением этой сцены. Честное слово, после того как погибла Варвара, я сам ненавидел всех «чернозадых», хотя и сам к ним относился. Зачем они сюда лезут, с ненавистью думал я, забывая о том, что сам, будучи татарином, настойчиво лез в Москву, пытаясь здесь обосноваться. Но в отличие от террористов я не захватывал заложников, не взрывал мирных людей, никого не убивал. И только со временем, по здравому размышлению, начинаешь понимать, что в твоих собственных несчастьях не могут быть виноваты мусульмане или евреи, негры или китайцы. Можно их любить или не любить, принимать или отторгать, но нельзя поддаваться ненависти. Иначе она разрушает тебя самого, разрушает изнутри.

Я сейчас скажу еще одну глупость, которую никто до меня не говорил. Конечно, во время Второй мировой войны вклад Советского Союза в победу над фашистами был решающим, и с этим невозможно спорить. Конечно, очень многое сделали для победы американцы и англичане, французы и китайцы, югославы и поляки; в общем, все это – банальные истины. Но фашисты проиграли еще и потому, что они сеяли ненависть внутри собственного государства. Воспитывали на ней своих сограждан, внушая им ненависть к другим народам. А среди собственных людей, особенно среди образованных генералов и офицеров, было много понимающих, начитанных, думающих интеллектуалов, которые никак не хотели и не могли мириться с этим порождением ненависти. Они были превосходными военными, но не хотели становиться палачами; они были искусными стратегами, но не мечтали быть убийцами; они превосходили все армии Европы своей выучкой и подготовкой, но не желали оставаться в памяти народов мучителями. И это противоречие, рано или поздно, должно было взорвать немецкое общество и немецкую армию. И дело даже не в том, что большинство умных генералов и офицеров выступили против Гитлера летом сорок четвертого – тогда как раз не было большинства. Но червь сомнения все равно был посеян. Поэтому такие блестящие стратеги и умницы, как Клюге и Роммель, предпочли уйти из жизни добровольно, чтобы не разделять с нацизмом всю меру его ответственности за содеянное зло. И даже такой убежденный сторонник Гитлера, как Модель, сражаясь до последнего, все-таки пустил себе пулю в лоб, понимая, насколько неизбежной будет расплата за деяния этого чудовищного режима.

Сейчас вы скажете, что я все равно должен полюбить человечество. А я его все равно не люблю. И это тоже мое право, которое никто не может у меня отнять. Просто когда у меня на глазах бьют мальчика только потому, что он с Кавказа, во мне зарождается протест. Наверное, все-таки сказывается папина фронтовая кровь, которая не позволяет мне оставаться безучастным свидетелем такого зрелища. Это вовсе не означает, что я должен любить мусульман, но я против того, чтобы избивали и убивали только за то, что он другой крови.

Вечером мне стало плохо, и я, чувствуя головокружение, с трудом добрался до телефона и вызвал «Скорую помощь», ощущая нарастающую боль в боку. Врачи долго звонили, прежде чем я сумел дойти до дверей и впустить их в квартиру. Меня сразу забрали с собой и отправили на рентген. Выяснилось, что два ребра сломаны. Я отдал последние деньги за какие-то анализы и на той же «Скорой помощи» уже под самое утро вернулся домой. Мне сделали в больнице болеутоляющий и снотворный уколы, поэтому, закрыв дверь, я прямо в одежде лег на кровать и сразу заснул. Проспал часов двадцать, не меньше. Проснулся от боли в боку – сломанные ребра ужасно болели. Дернул же меня черт вмешаться в эту драку! Вот такая неприятность… Я пролежал дома целых три недели. Когда боль становилась нестерпимой, я вызывал «Скорую». Питался тем, что оставалось в холодильнике. И только через месяц, снова сильно исхудавший и с трудом передвигающийся, пошел к соседу и занял у него триста рублей, чтобы купить себе хлеба и молока.

Что и говорить, мое участие в драке обернулось мне боком в самом прямом смысле этого слова – два сломанных ребра и почти месячное пребывание дома без денег и без еды. Когда я попробовал немного ходить, ребра еще болели, но выживать все рано как-то нужно, и я отправился на соседнюю улицу, где находилось туристическое бюро. Я точно знал, что им требуются «люди-плакаты», которым они платили ежедневно живые деньги. Это такие рекламные агенты, которые нацепляют на себя картонки с предложениями о покупке горящих путевок и ходят по улицам, завлекая потенциальных клиентов. Конечно, работа для студентов, желающих подзаработать, но в тот момент я меньше всего думал о своей гордости. Дома не было денег вообще, а я еще должен помогать Игорю, который не понимал, почему я так долго к нему не приходил и даже не открывал дверь, когда он приезжал ко мне. Я же не мог принимать его в таком виде, с пустым холодильником и пустыми карманами. Мне не хотелось, чтобы он меня видел в таком состоянии. Поэтому я придумал историю о том, что уехал куда-то на Север в экспедицию, и целых два месяца не подходил к городскому телефону. Обмануть Игоря я еще мог, но выкарабкиваться из сложившейся ужасной ситуации все равно надо. Поэтому я и отправился в это туристическое агентство.

Там сидела женщина лет сорока пяти. Добрый человек, она почему-то решила, что я профессиональный алкоголик и поэтому готов работать за гроши на такой смешной и малопочетной работе. Она даже участливо посоветовала мне бросать пить. Я потом понял, почему она так решила. Я делал спиртовые повязки, и от меня разило спиртом. Но самое главное, что в этом туристическом агентстве платили живые деньги по итогам каждого дня. А мне нужно было получать деньги сразу, я не мог ждать, просто не протянул бы до получки. А за день такой работы давали около трехсот рублей, что составляло примерно десять долларов. И я, конечно, согласился, только надевал темные очки и бейсболку, чтобы меня никто не узнал. Я стал ходячей рекламой, и иногда меня даже просили повернуться в анфас, чтобы прочесть надписи на моих рекламных щитах, которые я носил на себе.