Антон Леонтьев - Трудно быть солнцем Страница 28

– Что такое? – прошептала я, оглядываясь. К нам спешила мадам Ирупова. Белые страусиные перья колыхались над ее прической.

– Уведите мою жену! – завопил Адриан Николаевич. – Она не должна этого видеть, никто не должен этого видеть!

Кто-то из гостей бросился навстречу Ируповой, однако та, похожая на броненосец, рассекающий волны океана, приблизилась к нам, не поддавшись на уговоры и не позволив увести себя обратно к гостям.

– Адриан, – заявила она капризно и одновременно требовательно. – Уже началось шушуканье. Где ты пропадаешь! Да и жених, я хотела сказать, супруг нашей Женечки мается в полном одиночестве. Где она?

Затем, поднеся к близоруким глазам лорнет в черепаховой оправе, усыпанный мелкими бриллиантами, она сказала:

– Ага, вот в чем дело, Евгении стало плохо?

– Не подходи! – закричал Адриан Ирупов. – Ольга, прошу тебя!

Его ладони, сжимавшие доселе голову дочери, лежавшую на траве, раскрылись. По небольшому обществу прокатился сдавленный стон, я невольно вскрикнула. Евгения Ирупова, княгиня Шаховская, уставилась приоткрытыми глазами в звездное небо. На ее нежной шее был затянут странный черный шарф. И никакого сомнения – она была мертва… Мертва!

– Скажи ей, что нечего валяться в обмороке, пора к гостям, – продолжала, ничего не заметив, мадам Ирупова. – Евгения, – она коснулась безвольно распластавшейся руки дочери. – Я…

Она не договорила, потому что наконец-то поняла: случилось нечто ужасное и непоправимое. Ирупова в тревоге всмотрелась в лицо дочери, затем перевела лорнет на мужа, похожего на медитирующего Будду.

– Адриан, – подозрительно спокойным голосом спросила она. – Евгения умерла, ведь так?

Появился молодой князь Шаховской. Федор, который был немного навеселе, спросил:

– Где моя жена, почему вы увели от меня мою жену!

– Прочь! – закричал Ирупов. – Я не хочу никого видеть, никто не имеет права видеть мою дочь!

– Я имею! – сказал Федор и грубо оттолкнул промышленника. Голова Евгении упала на мокрую от вечерней росы траву. Князь всмотрелся в ее посиневшее лицо, затем взглянул на Ирупова.

– Что вы с ней сделали? – прошептал он, беря Евгению за руку. – Отвечайте, черт побери, Адриан Николаевич, что вы с ней сделали!

В этот момент раздался тихий стон, и мадам Ирупова упала в обморок. Я бросилась к ней, ее пришлось на руках внести в апартаменты дворца. Через пять минут удивительный слух облетел уже всех гостей. Евгения Ирупова найдена около оранжерей мертвой! Старшая Ирупова, которая, как мне показалось, больше притворялась, чем на самом деле нуждалась в помощи, лежала на обтянутой желтым бархатом кушетке, когда я услышала позади себя скрип.

Князь Феликс Святогорский в инвалидном кресле, за которым стоял его ужасно бледный и растерянный сын, произнес удовлетворенным тоном:

– Меня не пускают к собственным оранжереям, ну где это видано, Елена Карловна? Так что, это не ложь, на самом деле Евгения Ирупова умерла? Она убита, скажите мне?

Его тон, полный дешевого интереса и злорадства, раздражал меня. Я непочтительно ответила:

– Князь, не кажется ли вам, что это не ваше дело!

– Хе-хе, – буквально простонал от радости Святогорский-старший. – Значит, это на самом деле так. Вы только подумайте – не прошло и дня, как молодая княгиня умерла. Я же всегда знал, что род Шаховских проклят.

Оставив его одного, я снова вышла в сад. Теперь там царила паника. Гости говорили об одном, собравшись в небольшие группки, никто больше ничего не ел и не пил. Я решительно направилась к оранжереям. Меня пропустили, несмотря на то, что других зевак из числа приглашенных отсеивало несколько мужчин, облаченных во фраки.

На этот раз мне удалось охватить взором целостную картину. Евгения Ирупова лежала на траве в странной позе, как будто она заснула. Однако она не спала, она была мертва. Приоткрытые глаза, губы, словно замершие в крике. Ее шея была туго обмотана шарфом, на который я уже обратила внимание. И ожерелье, вот чего не хватало! Я вгляделась под ноги, едва не поскользнувшись. По траве были рассыпаны матовые круглые жемчужины.

Ирупов уже овладел собой, однако это спокойствие было гораздо ужаснее, чем истерика. Он подошел ко мне и произнес:

– Елена Карловна, прошу вас, выгоните всех прочь. В саду никого не должно оставаться!

Я скрепя сердце принялась за выполнение этой неприятной миссии. Я громко объявила всем, что в связи с непредвиденными обстоятельствами всех просят удалиться прочь. Кое-кто из гостей, до которых еще не дошел слух о страшной судьбе Евгении Ируповой, выглядели сбитыми с толку.

Понадобилось около часа, чтобы все исчезли из сада. К тому времени прибыла полиция, возглавляемая городничим. Я вновь оказалась около оранжерей. Местные чины рассматривали тело девушки.

– Удушена, – констатировал невысокий седовласый врач, заканчивая осмотр тела. – Скорее всего, именно этим шарфом. Единственное, что я могу сказать, на нее напали сзади. Кто-то затянул на шее жертвы шарф, от титанических усилий порвалось ожерелье. Борьба длилась совсем недолго. Убийца был значительно сильнее, чем княгиня.

Ирупов, постаревший, но собранный и вновь обретший присутствие духа, внимательно слушал. Он сказал:

– Жемчужины из ожерелья рассыпаны по траве, господа, но я никак не могу найти «Утреннюю зарю», бриллиант, который является центральным в ожерелье. Он исчез.

Его заявление произвело эффект разорвавшейся бомбы. Полицейские зашевелились, городничий с почтением спросил:

– Адриан Николаевич, вы уверены, что бриллиант исчез?

– Да, – ответил Ирупов и ударил рукой об руку. – Только не говорите мне, что Евгения стала жертвой этого дьявольского камня! Неужели мою девочку убили только ради… Ради этой стекляшки!

– Ничего себе, стекляшка стоимостью в миллион, – прошептал стоявший рядом со мной городничий. – Итак, господин доктор, что-нибудь еще?

– Пожалуй, я пока что не могу сказать ничего определенного, – ответил врач и развел руками. Потом он произнес: – А это что такое?

Он поднял с травы цветок – белую лилию. Ирупов сдавленным голосом ответил:

– Этот цветок лежал… Лежал на груди Евгении, когда я пришел сюда. Евгению обнаружил один из слуг.

– Цветок на груди, – произнес городничий. – Мы желаем побеседовать с тем, кто нашел тело вашей дочери, господин Ирупов. И немедленно!

Я вновь вернулась в залу, где лежала на кушетке мадам Ирупова. Она уже очнулась, кто-то приложил к ее голове холодный компресс. Она глядела в изукрашенный изящной лепниной потолок и причитала:

– Боже мой, боже мой, мы столько истратили на этот праздник, двести тысяч, а все закончилось так ужасно. Боже мой!

– Замолчите! – воскликнула я, потрясенная словами Ируповой. Как она может вести речь о деньгах, когда ее дочь лежит мертвая в саду.

– Да, праздник явно не удался, – сказал, кашляя, старый князь Святогорский. – И что это значит, полиция будет топтаться по моему парку? Феликс, увези меня в мою спальню, мне все это надоело!

Бездушный человек, подумала я. День подходил к завершению. Мне казалось, что события развиваются нереально, фантасмагорично… Это – роман какого-нибудь безумного бульварного автора, произошедшее не может быть правдой!

– Леночка, – услышала я чей-то слабый голос. Я обернулась и увидела Федора Шаховского, сидевшего в кресле. – Леночка, не бросай меня!

Я села рядом с ним. В глазах у Федора, о котором решительно все забыли, стояли слезы. Я ужаснулась – он только что потерял жену. Любил ли он Евгению Ирупову или согласился на брак исключительно по расчету? Впрочем, это не имело никакого значения.

Не обращая ни на кого внимания, я прижала к себе плачущего Федора, который искал у меня утешения в своем безмерном отчаянии.

Следующие дни пролетели в дикой, незабываемой суматохе. Газеты только и писали о таинственном преступлении, произошедшем в парке дворца князей Святогорских. Евгения Ирупова была задушена черным шарфом с изображением лилии, такой же цветок был обнаружен и рядом с ее телом. По заявлению свидетелей, до того, как Адриан Николаевич попытался прижать к себе дочь, чтобы скрыть ее от посторонних глаз, цветок покоился на ее груди. Но что это могло значить?

Я старалась не думать об анонимном письме, которое получил Ирупов за день до венчания. Ведь кто-то сообщал Евгении – «Завтра ты умрешь». И то, что и ее отцом, и мной было воспринято как дурная, лишенная всяческого вкуса и разумного объяснения шутка, сбылось на самом деле. Не прошло и суток, как Евгения была мертва.

В наш крошечный городок понаехали толпы журналистов, которые старались уцепиться за сенсацию. Никто не хотел писать о военных действиях или кознях могущественного Распутина, все жаждали чего-то нового.

Суматоха улеглась неделю спустя. Ирупов приложил колоссальные усилия, смог замять скандал. С момента злосчастной свадьбы я его не видела. Общественности не донесли о письме и цветке, все обставили как ограбление. Но ведь это и могло быть ограблением – овальный бриллиант «Утренняя заря», названный так потому, что внутри камня заметен нежный розовый оттенок, похожий на первые лучи зари, бесследно исчез. Вероятно, тот, кто затянул шарф на тонкой шее Евгении, порвал ожерелье, а потом…