Наталья Андреева - Браки расторгаются в аду Страница 28

— А шоколадку?

— У меня нет шоколадки.

— Тогда деньги!

— На. — Я сунула ему сто рублей.

— Мало, — тут же заявил он.

— Твоя информация дороже не стоит.

— Ладно, сойдет. — Он деловито засунул сто рублей в карман. — Первый заработок.

И, подхватив мяч, побежал к двери с вывеской «Мини-маркет». А я пошла к своей машине. День явно не задался. Меня раскололи сначала на тысячу рублей, потом еще на сто, Анисья сбежала, и я понятия не имею, что дальше делать. Ведь это была единственная ниточка, ведущая к Анжеле. Можно, конечно, вернуться в кафе и поесть борща с салом, за который я заплатила гораздо больше, чем он на самом деле стоит, но совершенно нет аппетита. Ах, мерзавка! С каким вкусом она делала заказ! Я и впрямь подумала, что она умрет, если не намажет горчичкой кусок бородинского и не заест его салом.

Хорошо, что у меня есть чувство юмора. «Купила она тебя, Зинаида, — подмигнула я своему отражению в зеркале. — Интересно, кому она стала звонить и куда поехала?»

Неужели Анжелу прячет сам Иван Иваныч? Тогда бы он ни за что не стал добиваться моего освобождения под залог. Не дал бы указание заправить мою машину бензином под завязку. И не допустил бы до меня Кики, прекрасно зная, как я к ней привязана. Но он предпочел меня не злить, и я понимаю причину: ему от меня что-то нужно. Не клеится. Не знает он, где прячется Анжела. Сначала при помощи Анисьи муж поставил меня в безвыходное положение, а потом пустил по следу пропавшей мулатки. Царев знает, что я очень умная. Предприимчивая. Решительная. О! У меня бесконечно много положительных качеств и без моей красоты!

Нам с мужем просто необходимо объясниться. Пусть скажет прямо: что ему от меня надо?

Пес ей под ноги — и лает

…К моему удивлению, Иван Иваныч приехал с работы рано, в половине седьмого. Помнится, в былые времена муж возвращался за полночь, а тут я даже не успела соскучиться. Не работается ему, знать, душа болит, и сердце не на месте. Приходится констатировать наличие у мужа и того и другого, то есть и души и сердца. Кто бы мог подумать! Мой Кощей постепенно очеловечивается! И вид у него бледный. Я не преминула это заметить:

— Плохо выглядишь, Иван.

Он бросил на меня полный ненависти взгляд, но ничего не сказал. Молча ушел в свою спальню переодеваться.

Я немного удивилась, когда меня пригласили к столу, но пошла. Накрыли нам в каминном зале на две персоны, и все было чин по чину: эксклюзивный фарфор, столовое серебро и половник в супнице, из которой мне, как хозяйке, предлагалось разлить жижу морковного цвета по тарелкам. Я пожалела, что не припасла для такого случая яду. Травануть бы его и сказать, что тыква была несвежая, а спаржу производители напичкали химикатами. Это, мол, не я убила мужа, а плохая экология, на нее и заводите уголовное дело. Но увы! Яда у меня с собой не было, да и на столе, кроме соли, которая тоже, говорят, белый яд, не нашлось ничего подходящего для осуществления моих планов. Я протянула Иван Иванычу солонку с тайной надеждой, что соленое ему вредно. Авось давление подскочит. А там и до инфаркта недалеко. Я все еще не теряла надежды стать богатой вдовой, хотя к чему мне теперь оно, богатство? Разве заказать себе камеру со всеми удобствами, двухкомнатую, с холодильником и новенькой плазмой. Я тихонько вздохнула. Муж бросил на меня подозрительный взгляд. Хорошо, что он не умеет читать мои мысли.

Что касается моего внешнего вида — да пусть смотрит! На мне было красивое платье, волосы тщательно уложены, лицо умело подкрашено. Когда знаешь, что вскоре можешь всего этого лишиться, используешь любой повод принарядиться, даже ужин с нелюбимым супругом. Он, кстати, мои старания не оценил. Проглотил две ложки тыквенного супа и уставился, не моргая, змеиным взглядом, словно гипнотизируя меня. Вот же рептилия!

— Что с тобой, Иван? Пересолено?

— Я… неважно себя чувствую, — сказал он вместо «милая, ты замечательно выглядишь». Эгоист чертов.

— Сердце? — сочувственно спросила я.

— Только не делай вид, что тебе меня жалко, — поморщился Иван Иваныч.

— Ты все еще мой муж. Кстати, документы на развод готовы?

— Над ними работают мои адвокаты, — проскрипел он. Я невольно поежилась: потянула сквозняком. Царев в своем репертуаре.

— Передавай им привет, Иван. Я даже не буду это читать, так что не старайся. Подпишу, и все.

— Надо учесть все нюансы.

— Какие нюансы могу быть у ноля? Ноль с плюсом или ноль с минусом?

— Я всегда ценил твое чувство юмора, но в данном случае оно неуместно. Речь идет о серьезном деле: о разводе.

— Мы обо всем договорились. Тебе все — мне ничего. Я же сказала, что согласна.

— Ты подозрительно себя ведешь, Зинаида.

— Я подозрительно себя веду?! — Я чуть не расхохоталась. — Да побойся бога, Иван! Я осталась без копейки и нахожусь под следствием. Меня кругом обложили, словно волка красными флажками, и все, что я могу, — это скалить зубы и ждать, когда охотник всадит в меня пулю.

— Я не верю, что ты смирилась. Куда ты сегодня ездила? — спросил он подозрительно.

— Навестила свою давнюю подругу.

— У тебя нет подруг.

— Откуда ты знаешь?

— Я знаю про тебя все.

— Ешь лучше суп, Иван. Или, хочешь, я положу тебе брокколи? Анюта! Неси скорее горячее! — Я обернулась к дверям, где замерла навытяжку прислуга.

— Нет! — вздрогнул муж.

— Что с тобой? — заботливо спросила я. — Ты не хочешь есть?

— Скажи мне правду. Я за этим тебя сюда и позвал. А вовсе не… — он судорожно сглотнул. — Не брокколи есть.

— Как ты жесток! Тебе даже капусты для меня жалко! Впрочем, мне это только на пользу. Моей фигуре.

— Зинаида! Немедленно прекрати! Я не желаю вести разговор в таком тоне!

— Я желаю.

— Ты… — он замешкался. — Ты целиком и полностью от меня зависишь. Я требую отчета в твоих поступках! — взвизгнул он. — В каждом!

— Ну хорошо. Я ездила к Анисье.

— Зачем? — уставился он на меня. Его кожа была похожа на пергамент, безжизненная, сухая. Скулы обтянуты, щеки ввалились, а губы превратились в две тоненькие ниточки. Тем не менее он хотел жить, хотел один владеть многомиллионным состоянием, сидеть на сундуках с золотом, жуя брокколи и хлебая диетический тыквенный супчик.

Какая чудовищная несправедливость! Ну какие он может позволить себе удовольствия? Какими житейскими радостями насладиться? Он не курит, не пьет, не ест соленого, жирного, острого, сладкого, а теперь еще и женщин ненавидит! Солнце ему вредно, баня запрещена, мороз плохо влияет на сосуды. И вот эта мумия изо всех сил цепляется за жизнь, да еще и всем остальным ее портит!

— Отвечай, Зинаида!

— Я знаю, что в деле об убийстве Анжелы не все так однозначно.

— Что-о?

— Братья в нее не стреляли. Анисья в этом призналась.

— Еще в чем она призналась? — Он стал методично размешивать ложкой тыквенное пюре, словно хотел доказать повару, что в этой отвратительной оранжевой жиже есть комочки, и оштрафовать его за плохую работу. Ха! Повар, то есть миксер, постарался на славу! Поэтому муж переключился на меня: — Я хочу знать все подробности вашего разговора. Немедленно отвечай, Зинаида!

— А его не было. Не вышло никакого разговора. Мы просто перекинулись парой фраз под аккомпанемент работающего перфоратора. А потом Анисья тупо сбежала, чтобы не признаваться. Но я все равно ее отыщу.

— Ты знаешь, что случилось с Анжелой на самом деле? — спросил муж медленно, тщательно прожевывая каждое слово. Хотя я и так выдавала ему словесное пюре вместо полноценного выяснения отношений, да еще и маленькими порциями, чтобы не подавился.

— Конечно!

— И… что ты собираешься делать? — По его горлу прокатился комок, я это видела. Как же он болен! А все туда же: собирается мне мстить!

— Соберу доказательства и пойду в полицию. Следователь дал мне свою визитку и просил звонить в любое время суток. Кажется, я ему понравилась.

— Ты безнравственная женщина! Я всегда это знал!

— Теперь я прежде всего свободная женщина, Иван. И ты сам дал мне право флиртовать, с кем я хочу и когда хочу.

— Я тебе такого права не давал!

— А ты вспомни. Кто сказал: можешь снова выйти замуж.

— Но не за следователя же?

— А чем он тебе не нравится? Приятный мужчина, при должности, наверняка при деньгах. Шиншилловых шуб он мне, конечно, покупать не будет, но на хлеб с маслом нам хватит, даже если я не буду работать. А не исключено, что и на хлеб с икрой.

— Прекрати! — Он стукнул кулаком по столу. Вот как я его разозлила! — Ты затеяла опасную игру! Только помни — я тоже умею кусаться!

— Я прекрасно это знаю, Иван. Ты не тот человек, которому можно безнаказанно положить палец в рот. Ты мигом его откусишь. Но и ты усвой: я сделаю все, чтобы не сесть в тюрьму. Если братья не стреляли в Анжелу, то я тут ни при чем. Никакого приказа убивать ее я не отдавала. Следовательно, половина обвинений с меня снимается. Самая опасная для меня половина — убийство. Это лет десять, не меньше. За десять лет свободы стоит побороться, как ты думаешь?