Андрей Троицкий - Амнистия Страница 28

Но, как на зло, именно в это время Оганян потерял возможность удивляться и радоваться прекрасному. Оганян мутными тоскливыми глазами созерцал утреннее пробуждение природы. Он переживал сильнейший приступ депрессии и тосковал душой. Выбросив окурок, прошел в кухню, где ждала чашка черного кофе, а у разделочного столика супруга Надежда Николаевна резала молодые баклажаны и морковь.

– Следующим буду я, – сказал Оганян жене по-армянски.

– В каком смысле следующим? – спросила по-русски Надежда Николаева, плохо знавшая армянский.

– В таком смысле, что меня убьют следующим, – вслед за женой Оганян заговорил по-русски. – И вот теперь я просто сижу тут и жду, когда меня убьют. Сижу в своем доме и жду смерти. Я отказался от милицейской охраны, хотя мне её предлагали. Отказался, потому что не хочу, чтобы меня охраняла милиция. Мои друзья могут это неправильно понять: Оганян ходит под ручку с милицией.

Надежда Николаевна перестала резать баклажаны, придвинула себе стул и села рядом с мужем.

– Рафик, не нагнетай обстановку, – сказала она.

Чашка задрожала в руке Оганяна, кофе обжог пальцы, пролился на стол. Рафик Исмаилович, задетый безобидным замечанием жены, выпучил глаза.

– Как это не нагнетай? Ресторан взорвали. Три человека насмерть, пятеро в больнице. Возможно, из этих пятерых кто-то умер этой ночью. Но это случайные люди. Целили в меня. Пришел какой-то пожилой мужчина, затеял со мной разговор. Передал привет от Тиграна из Краснодара. Я не могу проверить слова того посетителя, Тигран сейчас в Праге. Потом тот мужик вышел в туалет. Тут бомба и взорвалась. Хорошо, что и я отошел к телефону.

– Расскажи все подробности следователю.

– Я уже рассказал. По минутам, по секундам рассказал весь свой день. Кажется, они мне не верят. Я и самому себе не верю. К этому делу подключились кэгэбешники. Как же, террористический акт. Но мне не легче от того, что покушение на меня называется каким-то там актом. Мне насрарать, как это называется. Я боюсь.

Оганян обхватил голову руками и протяжно застонал. Надежда Николаевна погладила супруга по волнистым каштановым волосам и даже поцеловала в небритую щеку. Безутешный супруг всхлипнул, жалость к самому себе, спазм страха перехватили горло, душили, не давали говорить спокойно.

Оганян прокашлялся и высморкался в платок.

– На днях убили Артура Зеленского, облили бензином и сожгли на глазах у сотен людей. Я сперва подумал, это случайность. Его смерть не имеет ко мне отношения. Потом я узнал, что нескольким днями раньше зарезали Германа Осипова.

Надежда Николаевна, которой передался страх мужа, пугливо вжалась в стул.

– А это ещё кто такой? Я о таком не слышала.

– Это один боксер, бывший телохранитель Зеленского. Когда Осипов стал пить запоем, Зеленский выгнал его с работы. Так вот, я узнал, что Осипова зарезали на его квартире. Если бы не случайность, если бы меня не позвали к телефону, то и меня бы уже зарыли в могилу. Я знаю, кто хочет моей смерти. Знаю, кто будет следующим после меня. А следующим будет Субботин. А милиция, она не хочет меня защитить, менты тянут из меня информацию. Они хотят все знать о моих делах.

– И что же делать?

Надежда Николаевна кусала губы.

– Что делать? – переспросил Оганян. – Надо звонить Субботину. Он влиятельный человек. Он должен меня защитить. Пусть приставит ко мне охрану.

Оганян придвинул к себе телефонный аппарат, снял трубку и снова положил её на место. Нет, домашним телефоном пользоваться сейчас нельзя. Его слушает милиция или кэгэбешники. Ясно, и они пасут Оганяна. Как же, террористический акт – это их хлеб. Мобильный телефон тоже не подходит. Уже и на него прослушку накинули.

Вот дожил: из родного дома не может позвонить другу.

Оганян завращал глазами, подошел к открытой кухонной полке, вытряхнул из серебряной вазочки себе на ладонь несколько телефонных жетонов. Он вышел в прихожую, натянул на голые ноги ботинки из плетеной кожи. Жена последовала за Оганяном.

– Ты куда это? – спросила Надежда Николаевна.

– Из автомата позвоню Субботину, – тихим шепотом ответил Оганян.

Он спустился вниз на лифте. На секунду остановился у подъезда, чтобы прикурить сигарету. Оганян бросил взгляд на купленный полгода назад голубой с металлическим отливом «Мерседес», который вчера просто не было сил отогнать в гараж. Машина совершенно новая, и двадцати тысяч не пробежала. Рискованно оставлять такую красавицу на долгое время у подъезда, запросто угонят. И голуби уже успели загадить лобовое стекло.

Две старушки соседки, сухенькая в белом платочке баба Дуся, и другая старуха, полная, в красной вязаной кофте, имя которой Оганян забыл, уже выползли на улицу дышать воздухом. Бабушки удобно устроились на лавочки в тени, под козырьком подъезда. Оганян вежливо поздоровался с соседками и даже спросил о самочувствии и здоровье.

– Спасибо, – ответила за двоих баба Дуся. – Какое уж в наши-то годы здоровье. О душе пора думать.

Последняя фраза показалась Оганяну исполненной глубокого философского. Он заспешил к телефону-автомату. «Вот, я хоть и не дожил до старости, а о душе думать уже приходится», – размышлял на ходу Оганян. Телефон на углу, как ни странно, работал. Услышав длинный гудок, Оганян взглянул на наручные часы.

Четверть десятого, Субботин должен быть на месте. Он набрал номер, опустил жетон, в трубке что-то щелкнуло, и Рафик Исмаилович услышал приятный баритончик Субботина. Поздоровавшись, Оганян сменил интонацию, его голос сделался жалобным.

– Я из автомата звоню, не беспокойся. Ты в курсе моей беды?

– В курсе, – сказал Субботин.

– Меня хотят убить, мне нужна защита, – выпалил Оганян. – Мы ведь друзья. Мне нужна помощь.

– Я уже думал об этом. Пришлю к тебе своих ребят. Прямо сейчас. Они будут охранять тебя, сколько потребуется. Днем и ночью. Сегодня в шесть приезжай ко мне. Все обкашляем.

– Спасибо большое, – Оганян заговорил быстрее. – Я знаю, кто хочет меня, кто хочет нас всех кончить. Это Тарасов, это он. Больше некому.

– И ты поделился своими соображениями с милицией?

– Ни словом, ни намеком.

Оганян прижал свободную руку к сердцу.

– Ты что, видел Тарасова?

– Я его не видел. Я его в жизни никогда не видел.

– Тогда не пори ерунды, – голос Субботина стал злым. – Тарасов погиб больше года назад. Он плавает кверху брюхом в Онежском озере, вернее на дне лежит. Его давно сожрали рыбы. Жди, ребята подъедут.

Оганян хотел ещё что-то сказать, но в трубке уже пикали кроткие гудки отбоя. Он опустил трубку. Все складывается неплохо. Пока его будут охранять, глядишь, найдется этот сукин сын, что взорвал ресторан и замочил Зеленского и Осипова. Оганян не сомневался, что все эти дела наворотил один и тот же человек. Что ж, когда этого недоноска, наконец, схватят люди Субботина, он не выпросит себе легкой смерти. С него живого кожу спустят, ремни из неё нарежут, но и это ещё не конец.

Оганян закрыл за собой дверь телефонной будки и прогулочным шагом отправился к дому.

Представляя себе картину будущей расправы, он плотоядно улыбался. Разумеется, и сам Оганян примет участие в казни. Он заслужил это удовольствие, он пострадал, понес огромные убытки, сам чуть не погиб. Да, он заслужил это удовольствие. С каким наслаждением Оганян отделает ублюдка плеткой из сыромятной кожи, раздолбает молотком суставы пальцев.

А потом он возьмет в руки ножовку. Это будет тупая ножовка. О нет, Оганян не станет торопиться. Он плотно затянет резиновые жгуты на ногах этого гада ползучего, чтобы тот раньше времени не изошел кровью.

А жгуты лучше всего накладывать чуть выше колен, в том месте, где сужается толстая бедренная артерия. А дальше Оганян станет пилить. Неторопливо, с чувством. Пусть этот гад повертится, пусть увидит себя во все видах. Безногого, безрукого, кастрированного.

А потом, перед самой смертью, можно будет выдавить ему глаза. Потом он сдохнет. В страшных муках сдохнет. Оганян почувствовал, как градус настроения стал резко подниматься.

Он брел по тротуару и улыбался. Зайдя под козырек подъезда, он опять поздоровался с двумя старухами, сидевшими на лавочке.

– Уже здоровались, Рафик Исмаилович, – напомнила сухенькая баба Дуся и поправила на голове светлый платок.

– Здоровались уже, – подтвердила другая бабка в бордовой кофте.

– Ах, да, – Оганян, улыбаясь, схватился рукой за голову. – Разумеется, здоровались. И о самочувствии уже спрашивал.

Он вошел в подъезд, поднялся к лифту, но тут вспомнил, что не взял газету. За одной из дверей залаяла собака, мраморный дог, хозяина которого Оганян хорошо знал. Покопавшись в кармане, он вытащил ключи, снова спустился вниз к почтовому ящику. Выбрав из связки нужный ключ, сунул его в скважину, потянул на себя дверцу почтового ящика.

Оганян успел заметить, что к дверце почтового ящика перекреплен какой-то плоский продолговатый предмет, размером с небольшую коробку конфет. Он спросил себя, что делает на дверце его почтового ящика чужая коробка из-под конфет.