Ирина Глебова - Качели судьбы Страница 28

– Что, Севка, пора?

– Не знаю, как тебе, а мне пора.

Саша вдруг сел на кровати.

– Слушай, вчера эту девчонку, что мы ко мне на день рождения приглашали, муж порезал, едва не до смерти! Может даже и умрёт!

Сева растерялся.

– Да ты что? Откуда?..

– А мне ночью вахтерша рассказала. Выругала, что пришёл поздно, а потом рассказала. Она ведь, Лёлечка эта, в соседнем подъезде с мужем и дочкой живёт, на первом этаже. Тётя Варя говорит: «Гулёна знатная!» Может оно и так, муж её, вроде, тоже не одну застал. Тот шустрый оказался, в окно выпрыгнул, а девчонке досталось.

Сева даже одеваться перестал, так не по себе стало. Вспомнил светлые кудряшки, кокетливую озорную улыбочку, ладную фигурку… «Ей ведь лет двадцать всего! Как Сашка сказал: может и умрет…»

– Слушай, а давай навестим её, – с энтузиазмом предложил Саша. – Ну, не навестим, к ней-то не пустят, а узнаем, как состояние. Жалко ведь девчонку!

– Да, жалко, – сказал Сева. – А где она лежит, ты знаешь?

– Так в неотложной хирургии, наверное. С такими травмами туда возят.

К концу рабочего дня они созвонились, встретились у троллейбуса и подъехали пару остановок к больничному корпусу, называемому «Неотложной хирургией». У входа в отделение реанимации толпились люди. Молодой черноусый доктор в зелёных шапочке и халате, отвечал на вопросы родственников. Ребята послушали немного и им стало не по себе. Почти обо всех доктор говорил жуткие вещи: раздавленная грудная клетка, перелом основания черепа, отёк мозга… Одному мужчине он кивнул:

– Отойдите в сторону, подождите. Минут через пятнадцать всё с вашим братом решится, я выйду скажу. Но должен сразу предупредить – надежд почти нет…

Наконец, набравшись смелости, Саша спросил о состоянии больной Ларионовой – он, оказывается, знал её фамилию. Кроме них никто о ней не спрашивал. К удивлению, доктор бодро ответил:

– С ней всё в порядке. Жизненно-важные органы не задеты. Была потеря крови, шок, но все нормализуется. Завтра переведём её в общее отделение.

Ребята обрадовались и растерялись немного.

– Можно, значит, её там навестить? – брякнул Саша.

– Навестить вряд ли, – усмехнулся усатый врач. – А передачу принести, записку написать – это пожалуйста.

На другой день они так и сделали. Передали через санитарку больной Ольге Ларионовой кефир, пару баночек сметаны, вафли и весёлую записку, в которой напоминали, кто они такие и желали ей выздоровления.

Следующие два дня Всеволод постоянно думал об этой девушке. Представлял её искромсанную, в крови… Что же за зверь этот человек, её муж? Такая милая, всегда улыбчивая, кудряшки надо лбом, в глазах озорные огоньки – совсем юная! И тут же вспоминал, как она плакала, рассказывая о муже-деспоте… С кем она была? Какая разница! Может, искала сочувствия, понимания. А даже если и любви – кто осудит её, живущую с таким типом, которому убить мать своего ребёнка ничего не стоит!

На третий день он сказал Саше:

– Надо ещё хотя бы раз сходить к Оле в больницу. А то как-то неловко получается: раз появились, и всё.

Дело шло к вечеру, Саша собирался на свидание. Он сразу же заторопился, засуетился.

– Нет, я не могу, дел всяких уйма! Да и Людка моя, если узнает – представляешь, что будет! Так что ты уж сам как-нибудь…

С работы Сева завернул на базар, купил клубники. Дома переложил её из кулька в банку, пересыпал сахаром. Такую клубнику – в банке с сахаром, – приносила ему в больницу мама, когда он лежал однажды с воспалением лёгких. «Навещу ещё раз, – думал он. – А то появились и исчезли, словно в насмешку. А так уже прилично будет и отбой дать».

В больнице, в вестибюле, оказалось многолюдно. Ходячие больные выделялись халатами, тапочками и хорошим аппетитом, с которым тут же поглощали принесённые гостинцы под рассказы о домашних новостях. Сева увидел, как одному мужчине санитарка вынесла записку, сказала: «Получай, жена пишет». Он, вложивший в свой пакет коротенькое послание, подумал: «Может, и она захочет ответить? Нехорошо сразу убегать». Потому и сказал санитарке, принявшей у него передачу:

– Если Ларионова захочет написать записку, я здесь подожду.

Он стал так, чтоб в открытую дверь был виден коридор, ведущий к палатам. Высматривал грузную санитарку, а увидел тоненькую, обмотанную широченным больничным халатом, почти прозрачную фигурку Оли. Девушка шла издалека, глядя прямо на него. На бледном личике её глаза казались огромны и печальны. У Севы сжалось сердце и задрожали губы. Он шагнул навстречу, к самой двери, и она, подойдя, внезапно обхватила его за шею и прижалась крепко-крепко, словно прося защиты. Рукава халата упали к плечам, обнажив тонкие бескровные руки, а девушка зашептала быстро и лихорадочно:

– Ты пришёл, ты один, Сева! Все меня бросили, чуть не умерла, так больно! Я сразу, как тебя ещё увидела первый раз, поняла – ты не такой, как все, ты лучше всех!

Она отстранилась, чтоб взглянуть ему в лицо. По её щекам текли слёзы, и она шептала, понимая ли сама, что говорит?

– Ты лучше всех! Я тебя люблю!

… Сам ли он, Всеволод, этого хотел, случай ли им распорядился? Как назвать чувство, которое он испытывал к Ольге? Жалость, сострадание, желание защитить? Не из этих ли сослагаемых он сочинил то, что назвал любовью?

Ей уже разрешали потихоньку ходить, и они каждый день гуляли в скверике при больнице. Недели через три её выписали, и Сева привёз Олю домой на такси. Она боялась оставаться одна в пустой квартире, и он стал жить у неё. С ней. Какие чувства он испытывал? Нежность и благодарность к ней – хрупкой и страстной, заставляющей его тело плавиться в горячем мареве. Он, конечно, не был девственником, но интимный опыт его был скуден, и когда Олечка слишком настойчиво стала допытываться: «Сколько у тебя было женщин?» – Всеволод только и сказал: «Не так много, как ты, может, думаешь». С ней всё было иначе. Он поначалу стеснялся света настольной лампы, которую она непременно включала, её лихорадочных губ на своём теле в самых потаённых местах, был неловок, когда она, вперемежку с тягучими стонами шептала: «Нет, подожди ещё, целуй, ниже, сильнее!..» Но скоро всему научился, стал получать необычное, обострённое удовольствие. Хотя – нет, не всегда. Бывали моменты, когда её неистовство и фантазия заставляли Всеволода со стыдом думать: «Нормально ли это?» Но он теперь уже стеснялся вновь оказаться неловким, тем более что заметил, как Ольга в такие мгновения становится злой и требовательной…

Пришла ему повестка к следователю, который вёл дело Вячеслава Ларионова. Климову и Ларионову устроили очную ставку. Предполагалось, что Ольгин муж может опознать в нём, Всеволоде, того человека, с которым он застал свою жену. Сева впервые увидел Ларионова. Короткий ёжик стриженых волос отливал медью, голубые глаза глядели отрешённо, красивое лицо казалось мрачным и безжизненным. Он недолго глядел на Всеволода, отвёл взгляд, покачал головой:

– Нет, это не он. Тот был выше, без бороды и волосы светлые.

– Вы, Ларионов, так хорошо разглядели любовника своей жены? – спросил следователь. – Ведь бороду за полтора месяца легко отрастить.

– Разглядел, конечно, я не очень, но вижу, что не этот, – упрямо повторил Ларионов, уже не глядя на Севу.

Когда арестованного увели, молодой следователь, лет на пять постарше Всеволода, закурил, предложил собеседнику и сказал, разгоняя ладонью дым у лица:

– Неприятная процедура, извините. Но ведь вы встречаетесь с его женой?

– Да, – ответил Всеволод. – Но встречаться мы стали уже после её ранения, а не до. И насчёт бороды, тут проверить просто: я не сбриваю её с самой осени.

Он вдруг разозлился на себя за эти оправдания и добавил раздражённо:

– Впрочем, это всё ни к чему, ведь никакого любовника не было, он врёт, смягчая свою вину.

– Это Ларионова так говорит вам?

– Да. Её муж пришел в тот вечер пьяный, набросился на неё. Вы же знаете, он работал в ресторане официантом, оттого и вечно бывал пьян.

– Да, – согласился следователь. – В тот вечер он был нетрезв, но не настолько, как пытается представить дело его жена. И насчёт гипотетического или реального любовника… на столе в комнате остались лежать очки с линзами плюс две диоптрии. Никто у Ларионовых, даже родители, такие не носят. Оправа красивая, современная.

– Мало ли чьи… – протянул Всеволод, смешавшись, потому что по наитию вновь вспомнил Сергея: высокий, светловолосый, слегка близорукий – очки очень идут ему…

Следователь заметил его состояние, сказал мягко:

– В вашу личную жизнь, Климов, я вмешиваться не вправе, да и не хочу. Но будте осторожны: женщина, способная довести мужчину до попытки убийства… Думайте…

Думать об этом Всеволод не хотел. Всё ерунда, он верит Оле! И она его любит. И он…

Вскоре после того, как они начали жить вместе, он спросил у Ольги, где её дочь.

– Родители Славки забрали, – ответила она беспечно.