Инна Бачинская - Лучшие уходят первыми Страница 28

«Я уезжаю, – подумала Марина. – Совсем скоро. Прощайте, музейные крыски! Прощай, музей!»

Жалость к музею острой спицей кольнула в сердце. Коллекция Рунге, национальные костюмы… А планы! А перспективы! У нее есть шанс через пару лет сменить вечно отсутствующего директора музея. Она уже три года исполняет обязанности заместителя. Неофициально, правда, но ее все знают, у нее связи. Кто выбивает деньги из городского бюджета? Кто знает все входы-выходы? Хотя, с другой стороны, скинут на теплое местечко кого-нибудь опального из мэрии, и он тут же начнет сдавать залы под ночные клубы, а в подвале устроит сауну и массажный кабинет. Нет, очень правильно она делает, что уходит. Она отдала музею полжизни, она сделала из Кольки звездную величину. Пора и о себе подумать…

– Великое искусство – уйти вовремя! – говорит она вслух.

Сегодня в мэрии прием. Директор получил приглашение, а она, Марина, – нет, не по рангу. Она, конечно, никогда не обращала внимания на подобные мелочи – шла, если хотела, ее все знают, – но все-таки обидно. Ну ничего, позовут еще. На все приемы будут звать.

Марина достала из тумбы письменного стола пачку печенья – вклад в музейный чайный междусобойчик – и вышла из кабинета.

Глава 20

Странная личность

Перед коллекцией Рунге стояла странного вида женщина. Длинная широкая юбка, бесформенная кофта – и то и другое из бабушкиного сундука, не иначе, лохматый парик и громадные, как тележные колеса, черные очки. На левой руке женщины висел расшитый бисером ридикюль времен Очакова, в правой она держала блокнот и шариковую ручку. Женщина пристально всматривалась в картины, хотя что она могла рассмотреть в своих черных очках – одному богу известно. Покойный Рунге, известный гинеколог, оставил свой антиквариат городскому историческому музею. Всю жизнь он приобретал практически все, что попадало в городские комиссионки, благо денег куры не клевали. Здесь были старинная европейская мебель, канделябры, медные блюда, кувшины и кальяны, китайские фарфоровые вазы, два шкафчика с очаровательными картинками-инкрустациями из перламутра и раскрашенной слоновой кости – кланяющиеся фигурки слуг вокруг важного сановника с веером и китаянки в ярко-красной одежде на фоне цветущего сада.

В коллекцию входило также восемь картин. Две слабоватые «домашние» копии рафаэлевских «Мадонны Литты» и «Мадонны со щеглом» кисти неизвестного автора, видимо, местного – некоторые детали пейзажа выглядели вполне узнаваемыми. Три пейзажа неизвестного художника-реалиста, близкого по стилю к передвижникам. Два натюрморта живописца по имени Якоб Ван Страатен, принадлежащего к фламандской школе середины семнадцатого века примерно. Ни в одном из каталогов, доступных Марине, Якоб, к сожалению, не значился.

На последней картине была изображена высокая молодая женщина в черной широкополой шляпе и темно-зеленом бархатном пальто, отороченном соболями, стоящая вполоборота к зрителю. В опущенной правой руке – муфта. На груди женщины (претенциозно и безвкусно, по мнению Марины) приколота красная роза. Имя автора, слева внизу, неразборчиво, что-то вроде Evertshinn, и стертая дата – похоже, 1935 год. Германия, скорее всего. В немецких каталогах художника с таким именем Марина не нашла, что было неудивительно – художественные достоинства картины казались ей весьма спорными.

Была еще всякая ерунда вроде малахитового чернильного набора, резных шкатулок, примерно сотни серебряных монет разных стран мира, каминных часов, очень старых сине-зеленых флакончиков гутного стекла и так далее.

Ценность коллекции Рунге состояла в том, что это был подарок земляка – человека, которого в городе прекрасно помнили. Не оставалось ни одного горожанина в сознательном возрасте, который не посетил бы музей и не посмотрел коллекцию. Весь город прямо рысью повалил. Стало хорошим тоном упомянуть о коллекции и высказать свои впечатления. А на вопрос гостей города о достопримечательностях патриоты с гордостью отвечали: «Ну как же… коллекция Рунге в историческом музее!»

В свое время было много дебатов – оставить ли коллекцию в качестве отдельной экспозиции или разнести предметы по тематическим собраниям. В конце концов решили оставить все как есть, чтобы желающие могли увидеть подарок целиком. Размещенная в центральном зале музея, она представляла собой комнату барского дома – это была идея Марины. Изящная табличка, сработанная Николаем Башкирцевым по просьбе жены, кратко сообщала историю коллекции.

Странно одетая женщина, подавшись вперед, стояла перед черным бархатным шнуром, отделявшим экспозицию от посетителей. Марине показалось, что посетительница собирается проникнуть за шнур, и она кашлянула. Женщина живо обернулась на звук и уронила блокнот.

– Извините, – пробормотала она, опускаясь на четвереньки, чтобы дотянуться до отлетевшего в запретную зону блокнота.

Бисерный ридикюль соскользнул с ее руки, громко ударился массивным замком об пол и раскрылся. Оттуда посыпались и раскатились по залу всякие дамские штучки вроде круглой пудреницы, тюбика губной помады, серебряного браслета, а также монеты, ключи, несколько разноцветных шариковых ручек. Женщина торопливо проползла под шнур и принялась собирать свой скарб в непосредственной близости от экспонатов. Марина тоже опустилась на пол и проползла под шнур, собираясь ей помочь. Та отшатнулась от Марины, как испуганная птичка, ударилась головой об изящный китайский шкафчик с придворной сценой и вскрикнула от боли. Темные очки слетели на пол. Посетительница с ужасом смотрела на Марину, потирая место ушиба. Парик перекособочился, и выглядела она еще более странно, чем вначале.

«Сумасшедшая!» – осенило Марину, и она осторожно отползла в сторону.

– А вы чего тут делаете?! – вдруг гаркнули у них над ухом, и тут уже вскрикнула не только странная женщина, но и Марина.

– Колька! – схватилась она за сердце, увидев мужа, стоявшего за шнуром. – Ты что, с ума сошел?

– Я сошел? Я? – удивился Башкирцев. – Я-то в норме, а вы чего тут ползаете?

Странная женщина во время диалога Марины и Башкирцева торопливо отползла в сторону и нырнула под шнур. Поднявшись с пола, она резво рванула из зала. Супруги удивленно смотрели ей вслед.

– Кто такая? – спросил Коля.

– Понятия не имею, – ответила Марина. – Рассматривала картины из коллекции, чуть ли не принюхивалась. Какая-то подозрительная тетка, в парике, в черных очках… Как шпионка.

– А чего это вы ползали по полу? – спросил Коля, задумчиво глядя на картины.

– Надо было, вот и ползали, – ответила Марина. – А ты чего тут?

– Шел мимо, дай, думаю, зайду. Пошли, по кофейку, – предложил он.

Я мчалась по улице, как будто за мной гналась свора собак. Поход в музей закончился плачевно, равно как и ночной налет на квартиру Людмилы. Правда, в музее было не так страшно. И все бы прошло хорошо, если бы черт не принес Кольку Башкирцева. Я собиралась, не торопясь, рассмотреть во всех деталях коллекцию Рунге и сделать всякие интересные заметки в блокноте. Возможно, я бы догадалась, почему Людмила изобразила на папке восклицательный знак. Может, это и есть та самая «бомба»! А тут вдруг Колька! Вообще-то можно было не паниковать, меня в этом нелепом парике никакой дурак не узнает, но в тот момент я как-то забыла об этом. Мне казалось, что Башкирцев, увидев меня, сразу же заорет: «А ты что тут делаешь?» – и я от позора немедленно провалюсь сквозь землю.

В романах и сериалах все происходит совсем иначе. Героиню никто не узнает, кроме читателей и зрителей, выглядит она на миллион долларов, и все охотно выбалтывают ей разные секреты. В жизни, увы, намного сложнее. Во-первых, притворяться не так уж легко, от ужаса разоблачения забываешь обо всем на свете. Во-вторых, камуфляж оказался непродуманным, хотя я убила на него целое утро. В черных очках я почти ничего не видела, каблуки туфель цеплялись за длинный подол юбки, а парик все время наползал на глаза. А идиотский пузатый ридикюль! Семейная реликвия, память о бабушке. Со сломанным замком, который нужно все время придерживать рукой. Зачем, спрашивается, было его брать? И вообще, идти в музей именно сегодня?

Меня до сих пор трясло после ночного похода в квартиру Людмилы. После долгих препирательств мне удалось выдворить Кольку, который не мог, видите ли, оставить меня одну, потом я долго не могла уснуть, перебирая события вечера, пытаясь вспомнить, не упоминала ли моя подруга о коллекции Рунге…

Я старалась не думать о Шлычкине, но мысли мои, как заезженная пластинка, все время возвращались к нему. Я вдруг вспомнила, как сто лет назад, еще в институте, мы бродили по парку… Я болтала о чем-то, он – молчал. И вдруг пошел дождь! Мы спрятались под деревом, и он поцеловал меня… Мы целовались как сумасшедшие, не в силах оторваться друг от друга… Дождь все усиливался, а мы целовались…