Наталья Андреева - Пристрелите нас, пожалуйста! Страница 28

– Замолчи! – вспыхнула Телятина.

– Я не Тристан! – со слезами в голосе выкрикнул Ваня. – Я из полиции! Хорошо… Раз вы мне не верите, я расскажу вам такое… В общем, правду.

– Внимательно слушаем, – серьезно сказал Иван Петрович.

– Я и в самом деле хотел ее убить. Блондинку эту. Потому что она оскорбила мою мать. А маму я люблю больше всех на свете.

– Не считая моей жены, – не удержавшись, съязвил Телятин. – То есть Кристины, которой она себя вообразила.

– Замолчи! – Ульяна Федоровна готова была его убить.

– Перестаньте вы лаяться, – миролюбиво сказал Иван Петрович. – Малыш хочет поведать нам, за что хотел убить Кристину настоящую.

– Я не малыш! – вспыхнул Ваня. – Я, между прочим, человек!

– Кто ж спорит, – пожал плечами верзила. – По-человечески мы все тебя понимаем.

– Нет, вы не понимаете! Мама у нас в семье кормилица. Сестра не слишком удачно вышла замуж. Муж ее пьет. И денег почти не приносит. А у них недавно ребенок родился. Я еще учусь. Пытаюсь подрабатывать, но молодежи сейчас трудно. Только курьером можно устроиться или рекламные проспекты раздавать. Работы совсем нет, – уныло сказал Ваня. – И в полицию меня взяли только стажером. Платят копейки. Все лишь на маме и держится.

Ульяна Федоровна кивнула. Это полностью соответствовало ее представлениям о жизни Тристана.

– Мама с отличием закончила сначала музыкальное училище, а потом Гнесинский институт. Дирижерско-хоровое отделение. В свое время поездила по миру. Еще при той власти, при советской. У них был замечательный хор, она пела в альтах, – важно сказал Ваня. – Говорит, что это были лучшие времена в ее жизни. Тогда она и с папой познакомилась.

– С военным летчиком, – опять съязвил Телятин.

– Да, он был летчик! Мама сказала, что он погиб во время тренировочного полета. Но теперь я подозреваю, что она меня обманула. Нам с сестрой говорила, что дает частные уроки детям из обеспеченных семей. Преподает им сольфеджио и музыкальную литературу. А тут Кристина стала вдруг хвастаться своей кухаркой. У мамы редкое имя: Гликерья. Да еще и отчество Ильинична. И готовит она – пальчики оближешь! Таких совпадений просто не бывает. Я вдруг понял, что мама мне врала. Она вовсе не сольфеджио преподает. Она просто кухарка. Ходит по домам, готовит, моет посуду.

– Как можно быть таким наивным! – не удержалась Ульяна Федоровна. – В наше-то время!

– А сама? – подколол ее Телятин. – Ты же тоже его использовала. Не будь он таким наивным, тебе не удалось бы уговорить его убить меня.

– Да сколько можно твердить, что я не Тристан! – отчаянно закричал Ваня. – И я не мужа хотел убить! Эту ужасную женщину! Она оскорбила мою мать! Называла ее бомжихой! А мама хорошая. И очень красивая, – тихо добавил он.

– Вот с этого момента поподробнее, – велел Иван Петрович. – Итак, ты узнал, что твоя мать вовсе не сольфеджио преподает, а моет грязные тарелки в доме ужасной, как ты сказал, женщины, которая относится к ней, как к половой тряпке. Тебе не все равно, откуда берутся в семье деньги. А ведь с сегодняшнего дня твоя мать лишилась работы.

– Я об этом как-то не подумал, – пробормотал Ваня.

– А о чем ты подумал?

– Я подумал, что у меня есть пистолет. Но надо убить незаметно. Так, чтобы самому не сесть в тюрьму, потому что мама расстроится.

– Хороший, честный мальчик, – усмехнулся верзила.

– Он сейчас правду говорит, – нахмурился Иван Петрович. – Продолжай.

– Тут хозяйка позвала меня на кухню. Делать бутерброды с икрой. Но потом оказалось, что икры нет.

– Я хотела с ним объясниться, – начала оправдываться Ульяна Федоровна. – Сказать, что я Кристина.

– Она делала какие-то намеки, – подтвердил Ваня. – Но тут я палец порезал. Мне стало неудобно, я мог испачкать кровью нарядную скатерть. К счастью, оказалось, что икра в холодильнике, в подвале. И я вызвался ее принести. Сначала я забежал в ванную комнату, взял кусок ваты и обернул палец.

– Где вата? – деловито спросил верзила.

– Я, кажется, потерял ее на пожаре. – Ульяна Федоровна при этих словах зарделась. – Она сгорела. Я спустился в подвал и… заблудился. Там так много дверей…

– И сколько ты там блуждал? – деловито спросил Телятин.

– Я не помню. Потом я нашел наконец икру и поднялся наверх.

– И где икра? – вновь деловито спросил Ситников.

– Кажется, на пожаре потерял.

– Ты что ж, с банкой икры туда понесся?

– Я… нет. Я оставил ее на столе в… гостиной. Кажется.

– На столе была икра? – спросил Иван Петрович. – Кто помнит?

Ульяна Федоровна опять заволновалась.

– Это легко проверить, – вздохнул Телятин. – Пойти туда и…

– Погодите. Ваня, что было дальше? – мягко спросил у юноши Иван Петрович.

– Ничего. То есть я услышал крики, кинулся к окну, увидел, что все бегают вокруг гаража, а оттуда валит дым. Я закричал: «Пожар! Пожар!»

– Кому? – спросил Иван Петрович. – Ведь все были у гаража.

– Кристине. Ее-то во дворе не было. У меня зрение хорошее, я видел только одну женщину, толстую. – Ульяна Федоровна вспыхнула. – Я подумал, что Кристина не слышала криков, и… Пошел в гостиную. Точнее, побежал.

– И увидел труп, – закончил за него Телятин.

– Да, а что?

– И промолчал, – хмыкнул верзила.

– Я не промолчал, – обиделся Ваня. – Просто все тушили очень, и я стал тушить. А потом сразу сказал о трупе. Как только понял, что опасность миновала.

– Опасность для кого? – спросил Иван Петрович. – Для тебя?

– Я ее не убивал! Если бы я убил, я бы сейчас не сказал, что хотел это сделать! И никогда не признался бы, за что!

– Логично, – кивнул Телятин. И тут же поправился: – Вроде бы логично.

– Логично, да не совсем, – поморщился Ситников. – Документов у него нет.

– У меня есть паспорт! – закричал Ваня.

– Я имею в виду удостоверение сотрудника полиции. Палыч, который якобы может подтвердить его личность, сменился. Телефон наставника, к которому он прикреплен, тоже вряд ли имеется. Он сейчас скажет, что некий Сан Саныч или Сергей Сергеич не хочет, чтобы его беспокоили в нерабочее время.

– Но ведь это правда! – закричал Ваня.

– Все это похоже на бред, – поморщился верзила. И добавил: – На бред сумасшедшего.

– А по-моему, на правду, – тихо возразила Ульяна Федоровна. – Я только одного не понимаю: почему Ваня не хочет признаться, что он и есть Тристан? Неужели это так зазорно?

– Потому что я не Тристан!

– А тогда где же он?

– У нас есть третий гость, – с усмешкой посмотрел на верзилу Иван Петрович. – Ваш выход, мистер Икс. Снимаем маски.

– Раз больше никого не осталось… – развел руками тот, – что ж, я тогда, выходит, Тристан!

– Какая чушь! – фыркнула Ульяна Федоровна.

– Не ожидала, дамочка? – подмигнул ей верзила. – Оно, конечно. В Интернете мы все голубоглазые стройные блондины. А я вот такой. Мрачный нахальный брюнет.

– Да вы двух слов связать не можете! – возмутилась Телятина. – А он мне такие письма писал… Такие письма… И в стихах! А ты… вы… просто быдло!

– Как она меня приложила, а? – подмигнул верзила.

– Да вы хоть знаете, кто такой Тристан?!

– Возлюбленный Изольды, – неожиданно точно ответил Ситников. – Подробности рассказать? Теперь ты веришь, что я хоть читать умею? – вновь подмигнул он хозяйке.

– Нет! Не верю!

– Вы меня извините, но это и в самом деле странно, – согласился с ней Аркадий Павлович. – Вы – Тристан? Я не знаю, кто это, потому что в отличие от жены книжек не читаю, но мне кажется, это что-то из мифологии.

– Ты сам из мифологии! – заорала на него разозленная Ульяна Федоровна. – А этот хам с помойки! Тристан! Ха! Да вы посмотрите на него!

– Мы все сейчас выглядим, как бомжи, – нахмурился Иван Петрович.

– Но он в отличие от нас так выглядел с самого начала! – возразила Телятина. – Я вообще не поняла, кто это! О! Поверьте! Своего любимого я узнала бы сердцем!

– Вы странные люди, – пожал плечами Ситников. – Один признается в том, что он киллер, и к этому все относятся нормально. Другой в том, что он полный придурок, и это тоже воспринимается нормально. А я, между прочим, взял на себя самую благородную миссию. Признался в том, в чем никто не хотел сознаваться. В том, что пишу стихи. И тут на меня все вдруг накинулись!

– Да потому что это неправда! – вырвалось у Ульяны Федоровны.

– Ты на себя-то посмотри. Эффектная блондинка, – фыркнул верзила. – Ах, обмануть меня не трудно, я сам обманываться рад, – неожиданно процитировал он Пушкина. Ульяна Федоровна оторопела.

– А ведь похоже на правду… – задумчиво протянул Иван Петрович.

– Тристан нашелся! – обрадовался Ваня.

– Ну? Иди же ко мне, дорогая? – раскрыл объятия верзила и оскалился.

Зубы у него были крупные и белые-белые, словно из фарфора из дорогой клиники, но во рту сидели криво, а между двумя передними зияла огромная щель. Будто стоматолог напился вдрызг, перед тем как приступить к работе, и дрожащими руками изобразил такое, что всякому, кто это видит, становится не по себе.