Екатерина Черкасова - Бедная богатая девочка Страница 28

его желание собрать всех вместе и пригласить адвоката свидетельствовало

о каком-то важном шаге. Мне кажется, он собирался развестись.

- И вы дали об этом показания? - спросила Сима.

- Меня не спрашивали, - сухо ответила девушка.

Ведь можно подумать, что я специально топлю ее, потому что она моя мачеха.

- Но есть свидетели, что и вы там были, в ту ночь видели вашу машину, - справедливо заметила Сима.

- Я не могу этого объяснить. Я была дома, хоть

и не могу этого доказать. И вообще, зачем мне его убивать?

Я же любила его, любила! - Вика заплакала, но не в голос, взахлеб, а сдержанно, как будто слезы преодолевали какую-то преграду. Из-за этого стало видно, как она страдает, не на публику, не для зрителя, а скрывая боль.

- Из ревности! - ляпнула Сима, одержимая идеей

комплекса Электры.

Вика вытерла глаза и посмотрела на нее, как на идиотку.

- Надеюсь, вы все спросили, - ледяным тоном

сказала она.

Симе ничего не оставалось, как попрощаться и выйти из машины.

Она опаздывала к Гольдину, часы показывали четверть девятого,

а договаривались они на восемь. Но из здания никто не выходил, а значит,

доктор ждет ее. Сима заперла свою "девятку" и вошла в старый

московский особняк, где располагалась приемная. Секретарь давно

ушла, ее стол отличался полным отсутствием каких-либо бумаг.

Верхний свет был погашен, горели только светильники в углах комнаты.

Из-под двери кабинета Гольдина пробивалась узкая полоска желтого света. Сима пересекла приемную, постучала в массивную дубовую дверь и, не дожидаясь ответа, вошла. Большое помещение тонуло в полумраке, света от настольной лампы не хватало, и стеллажи, забитые книгами, сливались в темные пятна. Хозяина не было видно.

- Борис Ефимович, - позвала Сима. Было очень

тихо, так тихо, как никогда не бывает в центре Москвы. Наверное, специальная звуко-изоляция.

Сима заметила еще одну дверь, вероятно, санузел. Она села

в глубокое кожаное кресло и решила подождать. Через десять минут

ей пришло в голову, что здесь что-то не так. Вокруг стояла все та

же давящая на уши тишина, когда кажется, что ты внезапно оглох.

Не было слышно ни шума льющейся воды, ни шагов - вообще ничего. Сима решительно подошла к двери, еще раз прислушалась, постучала, а затем распахнула ее. В туалете с душевой кабиной горел свет, но никого не было. Сима вернулась и села в кресло. Внезапно она заметила что-то черное, высовывающееся из-за массивной ножки стола. Она поднялась и нерешительно, как будто совершая что-то недозволенное, заглянула за стол.

Тело Гольдина лежало на ковре за столом в неестественной позе, которая не оставляла надежд на то, что он жив. На всякий случай Сима, как их учили, попыталась нащупать пульс на сонной артерии. Бесполезно. На голове психиатра зияла страшная рана, орудие убийства - тяжелый антикварный бронзовый подсвечник, изображающий античную деву, держащую на плече амфору, - валялось рядом. Сима видела и не такое, пока работала в прокуратуре, но тут... Очаровательный, блистающий глубиной и остротой ума Борис Ефимович... Она вспомнила о его многочисленных женах и детях, особенно о младшенькой любимой Анечке. Сима перевела глаза на подсвечник в пятнах крови и мозгового вещества с налипшими на нем волосами, и ее замутило. В туалете она умылась ледяной водой и немного успокоилась. Гольдина не вернуть, но необходимо забрать то, ради чего она к нему пришла. Сима глубоко вздохнула, вошла в кабинет и, стараясь

не смотреть на лежащее у стола тело, надела кожаные перчатки. Все-таки она нарушала закон и понимала это. В идеале она, ни до чего не дотрагиваясь, должна была вызвать милицию, дождаться их и начать давать показания как лицо, нашедшее труп. Как раз это и не входило в ее планы. Компьютер был включен, но содержал наброски научных статей, план монографии по психоанализу и деловую переписку, в том числе на английском и французском. Все делопроизводство, вероятно, находилось в руках у секретарши. Тайнами здесь и не пахло. Никаких паролей, скрытых файлов и тому подобного. Сима разочарованно отошла от стола, внимательно осмотрела полки. Кроме разнообразных медицинских изданий, ничего обнаружить не удалось. Остались ящички и шкафчики. Сима, теряя надежду, поочередно открывала их, обнаруживая счета, открытки, длинные конверты с приглашениями на конференции и прочую бесполезную ерунду. Она обнаружила сейф, но добраться до его содержимого не было никакой возможности. Кроме того, вряд ли доктор держал в сейфе аудиокассеты, с которыми работал.

Наконец-то нашелся запертый шкафчик. Сима пошарила глазами по кабинету,

соображая, где же мог быть ключ. Рыться в карманах у покойника

она не решилась, поэтому пошарила в своей необъятной сумке, в которой,

наверное, можно было бы при желании найти даже прокладку от

текущего крана, и выудила пилочку для ногтей. Пятиминутное ковыряние

в не слишком сложном замочке дало свои результаты: шкаф был сверху

донизу забит кассетами. Оставалось только найти нужные. Поразмыслив,

Сима решила, что раз Вика наблюдается уже восемь лет, то кассет должно быть много и датированы они начиная с 1992 года. А раз она только что покинула доктора, то они находятся где-то близко. Сима быстро нашла серию кассет с инициалами "В. А." и стала бросать их в сумку. Однако на последней из них была дата 15 февраля 2000 года. За четыре дня до убийства! А где же самое главное, а где же запись сегодняшней беседы?

У нее зазвонил мобильный, и она ответила почему-то тихо, почти шепотом. Сергей поинтересовался, почему она так разговаривает.

- Слишком много народу слушает, - солгала Сима.

- У тебя ничего не случилось? - забеспокоился Сергей.

- Все в порядке, позвоню завтра, просто не могу сейчас разговаривать.

Сима отключилась, оглянулась по сторонам в поисках магнитофона.

На столе она нашла компактный диктофон. Он был пуст. Значит, убийца забрал кассету! А может быть, доктора убили как раз из-за кассеты! Сима еще раз осмотрела кабинет и вышла в приемную. То, что ей сначала показалось стенным шкафом, оказалось дверью, ведущей

на черную замусоренную лестницу с выходом в темные дворы. Замок

двери был, похоже, сломан. Это, видимо, был путь, которым проник преступник.

Больше здесь оставаться было нельзя. Сима вернулась, осторожно выглянула на улицу. Узкую московскую улочку подметал ветер, таская куски грязного целлофана. Припаркованные у офисных зданий машины разъехались, а прохожие уже давно сидели в теплых квартирах у телевизоров.

Сима быстро завела машину, включила ближний свет и поехала домой.

Она сама являлась свидетелем того, что последним человеком, покинувшим приемную доктора, была Вика. Но держалась она так спокойно, так невозмутимо, что ее трудно было заподозрить. С другой стороны, она не знала, что Сима сразу же после их разговора идет к доктору. Кроме того, она хрупкая девушка, а удар был нанесен физически сильным человеком. Хотя... В состоянии аффекта или даже эмоционального напряжения и параличные инвалиды могут горы свернуть. Но зачем ей убивать доктора? Только в том случае, если он стал свидетелем ее признания в другом убийстве...Тогда понятно, зачем она взяла последнюю кассету.

* * *

Голова у Симы шла кругом. Дома Марина Алексеевна смотрела свои любимые "Итоги" с Киселевым.

- Сим! Ты за кого голосовать будешь? - спросила

она дочку, надевая мягкие тапки и сгоняя с колен свернувшегося в огромный

пушистый шар Гошу.

- За Жирика! - брякнула Сима, не желавшая вступать с матерью

в политические дискуссии. Марина Алексеевна, в отличие от дочери,

была политически грамотна, следила за событиями и плавно, эволюционным

путем проделала путь от умеренной коммунистки через отчаянную демократку

до политической нигилистки. Ругала она все и вся, не верила никому

и к превозносимому преемнику президента (читай - престолонаследнику)

относилась с прохладцей. Это, впрочем, не мешало ей трезво оценивать

обстановку и точно знать, что общая масса послушно проголосует

за того, кого ей укажут.

- А я голосовать пойду, чтобы моим голосом не могли распорядиться,

и проголосую против всех, - заявила она, направляясь на кухню,

чтобы накормить Симу заботливо приготовленным ужином.

После увиденного в приемной доктора Симе кусок в горло не лез, ее слегка мутило. Чтобы не обижать мать, она сказала:

- Ма, не беспокойся, я ужинала. Только чайку с лимоном попью. А котлетки оставь мне на завтрак.

Марина Алексеевна с жалостью посмотрела на Симину худобу, но настаивать не стала. Что ж, в конце концов у них теперь мода такая. Сама Марина Алексеевна помнила времена, когда ценились круглые румяные щечки, налитые плечи, пышная грудь и увесистый зад, правда, при тонкой талии, сантиметров этак пятьдесят, что достигалось путем неимоверных утягиваний и шнурований.