Чарлз Тодд - Свидетели Времени Страница 28

— Уолш под своим именем выступал?

— Нет, конечно! Он называл себя Самсон Великий.

Что ж, вполне подходящее имя для такого тщеславного и наглого человека, подумал Ратлидж.

Меняя направление разговора, он спросил:

— Отец Джеймс был хорошим священником? Насколько вы можете выносить суждение о человеке веры.

Симс поглядел задумчиво на кисть.

— Вероятно, гораздо лучше, чем я. Мои отец и дед были клириками, вот и я последовал фамильным традициям, от меня другого не ждали. «Симс и сын», как у зеленщика или кузнеца. — Он снова принялся красить. — Мой отец был ужасно горд, когда я был посвящен. Но я скоро понял, что у меня нет того призвания, которое позволило отцу Джеймсу посвятить себя без остатка вере. Я однажды женюсь, заведу семью и буду продолжать служить своей пастве. Церковь Святой Троицы очень красива, и я горд, что здесь служу. Но для отца Джеймса церковь была его домом, более преданного и убежденного священника я не встречал. Когда мои сыновья придут ко мне за советом, становиться ли им священниками, как дед и отец, я скажу: «Загляните в себя и спросите, насколько глубоко ваше желание стать служителями церкви». Если ответ меня не удовлетворит, я постараюсь их отговорить.

Он перестал красить, повернулся к Ратлиджу, не замечая, как краска стекает с кисти ему на ботинки, и воскликнул:

— О, простите мои слова! Не знаю, что на меня нашло! Вы ведь пришли не за тем, чтобы выслушивать мои мысли, а по поводу отца Джеймса!

— Вы как раз и ответили мне, — сказал Ратлидж, — по-своему.

Но Симс, сокрушенно покачав головой, произнес:

— Мне бы вашу способность слушать других, я был бы благодарен судьбе.

«Эта способность тебя и погубит», — съязвил Хэмиш, зная, что каждое его слово въелось в память и душу Ратлиджа.

Немного погодя Симс снова заговорил:

— Отец Джеймс был совершенно равнодушен к карьере. Хотя епископ его очень любил. Он был доволен своим положением. Отдавал всего себя людям, всем, кто нуждался в нем, и был, насколько я мог понять, счастливым человеком.

«Ага, — отозвался Хэмиш, — ведь, продвигаясь по службе, становишься заметной фигурой. Может, он этого избегал и осознанно довольствовался малым — его устраивала анонимность?»

— Я слышал, — сказал Ратлидж, — что его совет, какую бы благую цель он ни преследовал, иногда мог вызвать неприятные последствия для людей, которые его послушались.

Симс опустился на колени, крася под подоконником.

— Мы много с ним разговаривали. Мы оба холостяки, и иногда я обедал у него в доме или он здесь, и мы часами обсуждали все, что нам приходило в голову. Так вот, порой мы оба сомневались в правильности данного совета. Но это риск профессии. Вот вы непогрешимы как полицейский? Или знаете такого человека? — Он оглянулся и посмотрел на инспектора с грустной улыбкой.

— Хороший вопрос. Но бывает, что самый благонамеренный совет ведет человека, мужчину или женщину, к несчастью и наносит раны, а иногда разрушает ему жизнь…

— Мы делаем все, что в наших силах, пытаемся помочь, — ответил викарий с прежней грустью в голосе, — мы молимся за ниспослание правильного решения. Но не всегда оно приходит. И мы действительно можем нанести человеку незаживающую рану. — Он перешел к следующему подоконнику.

— Такую, что заставит этого человека потом прийти и убить священника?

Симс развернулся, удивленно глядя на инспектора:

— Боже! Мне бы такое никогда не пришло в голову!

— Но вы можете такое предположить?

Симс отложил кисть.

— Я… Н-нет, пожалуй. Однако вы должны понимать, что человек, совершивший грех, прекрасно это осознает. Он приходит к нам не просто рассказать о нем, он приходит за советом и надеждой на прощение. И священник должен ему сказать, что наказание может последовать гораздо более тяжелое, чем грешник ожидает. Но помочь ему пройти через испытания — наш долг. Мы не можем умыть руки и оставить его наедине с этим грехом и страданиями.

— А если наказание превосходит все границы? — Ратлидж вспомнил напряженное лицо Присциллы Коннот.

— Вот тогда наступает прощение. Когда ноша становится непосильной.

Хэмиш пробурчал что-то в ответ.

Ратлидж понимал лучше многих, что такое прощение и что оно означает, но ничего не ответил и снова поменял тему:

— Расскажите мне о Герберте Бейкере.

— Герберт Бейкер? Милосердный боже, какое отношение он имеет к отцу Джеймсу? — Викарий удивленно воззрился на инспектора. — О, вы, наверное, уже знаете, что он послал за католическим священником в свою последнюю ночь, хотя в доме уже находился я. Не знаю, кто и как вам рассказал, но в произошедшем, на мой взгляд, не было ничего удивительного. Человек перед смертью думает о своей душе, потому что до этого часа считает, что у него есть еще время впереди. Он рассказывает о том, что лежало на совести тяжким грузом, но он не мог сказать об этом раньше, вы понимаете.

Выражение лица инспектора подтвердило это без слов.

— Вижу, вы поняли, что я имел в виду, когда говорил, что не вижу ничего особенного, что Герберт захотел увидеть отца Джеймса. И тот откликнулся и явился по доброте душевной, хотя ночь была ужасная. О чем они говорили, я не знаю. Но отец Джеймс ни разу не дал мне и намека, что тогда случилось нечто такое, что его встревожило.

Хэмиш, который всегда любил вынести по каждому поводу свое суждение, заметил: «А стал бы он ему говорить? Викарий, кажется, человек молодой и не очень-то мудрый».

— Герберт исповедался потом у вас?

Симс ответил, слегка замявшись:

— Да. Но я не вправе…

Ратлидж прервал его:

— Я не прошу рассказать, в чем он исповедался…

Симс уточнил:

— Если вы хотели спросить, было ли в его исповеди нечто шокирующее, то нет. Он в основном считал своим грехом, что слишком сильно любил жену, которая давно умерла. Что эта любовь превосходила любовь к Богу, и Он мог на него разгневаться.

— А как дела с его завещанием?

— Мне кажется, с ним все в порядке. Там нет больших денег, как и у всех простых людей в Остерли. Наверное, как всегда: дом — старшему сыну. Мартин хороший и совестливый человек, и он позаботится о младших брате и сестре.

Покинув дом викария, Ратлидж поднялся на холм и подошел к церкви. Попытался открыть дверь с северной стороны, она оказалась не заперта. Он вошел и постоял, пока глаза не привыкли к полумраку.

Над головой возвышался купол. Солнечные лучи, дробясь, проходили через разноцветные витражные стекла, оставляя цветные пятна на каменном полу. Он видел роспись на куполе — череду ангелов, узнал архангелов и серафимов, написанных богатыми сочными красками — голубым, желтым, темно-красным. Такие изображения характерны для Восточной Англии. В центре — символ Святой Троицы, а внизу четыре фигуры, которые он не смог идентифицировать, хотя одна напомнила ему портрет Ричарда Второго.

Хэмиша, для которого цветные витражи церкви и картины были почти предметами идолопоклонства, больше заинтересовала замечательная резьба деревянного карниза наверху. Ратлидж прошел мимо рядов скамей, их спинки и подлокотники тоже были украшены резным орнаментом, а вместо ручек были головы диковинных птиц и животных.

Потом он решил взглянуть поближе на витражи и поднялся на хоры. И сразу чуть не налетел на чье-то колено и увидел руку с углем.

Женщина, с которой он вел короткий разговор накануне ночью, сидела на подушечке на полу и делала зарисовки углем. Она срисовывала странные изображения со спинок сидений, на которые могли скорее опереться пятой точкой, чем сесть, монахи.

Она, вздрогнув от неожиданности, подняла на Ратлиджа глаза.

— Простите, — извинился он.

Хэмиш вспомнил замечание лорда Седжвика: «Религиозная женщина».

— Я вас не толкнул?

— О нет, не беспокойтесь. Это моя ошибка, я расселась со своими принадлежностями прямо на дороге.

Он взглянул на рисунок — трагически искаженное лицо монахини с приоткрытым ртом и неровными зубами.

— Прекрасно выполнено.

Она сказала оборонительно:

— Это мое хобби.

Он обвел рукой вокруг:

— Красивая церковь, вы согласны?

— О да. У меня есть знакомый, он пишет книги о старинных церквях Восточной Англии, и он рассказал мне о ней.

— Я не хотел вас потревожить. Поднялся сюда, чтобы поближе взглянуть на витражи. — Ратлидж отошел и стал рассматривать изображения фигур и цветов.

К его удивлению, она спросила:

— Вы полицейский из Лондона, верно?

— Да, — не оборачиваясь, ответил он.

— Тогда, возможно, вы ответите мне на вопрос — это правда, что поймали человека, убившего отца Джеймса?

Ратлидж медленно обернулся:

— Вы знали его? Отца Джеймса?

— Немного. Он интересовался моей работой и знал много интересного о церковной архитектуре. Он уделял мне много времени, и я ценила это.