Мила Бояджиева - Лабиринты надежд Страница 28

Дверь распахнулась. Два крепких парня из охраны Гуго скрутили Сиду руки, повалили на ковер и прижали коленями сверху. Сид видел возвышавшегося над ним Гуго. Жидкие красноватые пряди прилипли ко лбу, на тонких губах выступила пена. Он был похож на оборотня, начавшего превращаться в шакала.

- Свяжите и вкатите дозу. Доставьте ко мне, - прозвучал свистящий шепот.

Крикнуть Сид не успел - рот заклеила липкая лента. Больше он ничего не помнил. Лишь голос Гуго, прозвучавший издалека:

- Ну как, оклемался? Жаль, упустил такое удовольствие. Я поимел тебя, парень. Только это не в счет. Я дождусь, когда ты приползешь ко мне сам и будешь лизать ботинки, пдставляя жопу...

Что бы потом ни говорили ему доктора, что бы ни патылись внушить под гипнозом, Сид не мог избавиться от видения - лица Гуго, которое он видел снизу, уткнувшись в воняющий псиной ковер. А сверху наваливался, душа в мертвенных объятиях, холодный полумрак голубой спальни.

*Глава 9

Софи не умела быть терпеливой и дальновидной. Эти качества совершенно не требовались в её чрезщвычайно щедрой на всяческие благодеяния жизни. Она смутно помнила поля роз, среди которых росла. Кусты были огромными - выше головы, и усыпанными яркими, нежными, благоухающими цветами. Райские кущи не покинули девочку, так и остались - неувядающие, сказочные, умеющие дарить все, что только может пожелать здоровое, юное, полное звонкой радости существо.

Прошла и рассеялась в солнечном свете смутная тень горя - пятилетняя Софи вдруг отправилась погостить к тете и вскоре узнала, что папа умер. А что это? Уехал? Ведь остался его рояль, его книги, рукописи на письменном столе и даже коллекция крошечных стеклянных зверьков, выстроившихся в специальном шкафчике. Софи знала, что Мирчо вернется. И это случилось. Симпатичного, сильного мужчину, подхватившего её на руки, звали Генрих. У него была другая коллекция, другой дом, другой голос. Но смотрел он на Софи и маму так же ласково и так же называл "мои любимые девочки". За спиной девятилетней девочки шушукалась родня, проявляя к ней трогательное внимание. "Как это бедняжка привыкнет к новому отцу?"

"Бедняжка" же бегала по лужайкам в сопровождении своры сразу же полюбивших её собак, плескалась в озере, каталась на лодке, танцевала посреди главного зала, задирая голову к покрытому росписью куполообразному потолку. Если кружиться в самом центре, глядя на плывущих среди облаков пышнотелых красавиц, казалось, что они двигались вместе - девочка в пышном воздушном платьице, нарисованные женщины, зеркала, огромные, как новогодняя елка, хрустальные люстры, и множество великолепных вещей, про которые Софи вначале спрашивала: мама, это тоже наше? Оказалось, что не только дом, собаки, лошади, камины, буфеты, секретеры, но даже каждое деревце, каждый камень во дворе, каждый цветок на клумбе принадлежали Флоренштайнам, а следовательно - и Софи.

Зря вздыхали заботливые тетушки-родственницы из рода графа - девочка не страдала от привалившего великолепия, она легко к нему привыкла.

Когда родился братик Арнольд, папа Генрих подарил маме сверкающее колье, а Софи - живого пони, чтобы они имели возможность отправляться в конные прогулки все вместе. Наследница Флоренштайнов могла бы вырасти капризной, высокомерной, но оказалась очаровательной "принцессой". Софи испытывала к окружающему её миру щенячье обожание. Зачастую ей хотелось вилять хвостом и повизгивать от удовольствия. Когда, например, встречать прибывающую на каникулы молодую графиню выходила вся челядь Юрген-собачник с очередным щенком на руках, дожидавшимся, пока Софи придумает ему имя, няня и горничные с цветами, а кухарка Марта с клубничным тортом, - девочка спешила расцеловать всех.

Но прежде - броситься к Ине. Господи, разве можно привыкнуть, что молодая, ослепительно-прекрасная женщина, всегда нарядная и пахнущая, словно весенний сад, - твоя лучшая подруга, советчик и самая что ни на есть родная мама?! Они вместе дурачились, меряли платья, слушали модные записи, танцевали до одурения, а потом, сидя на кровати Софи, болтали чуть ли не до утра, ничего не утаивая друг от друга.

Отец много времени проводил в поездках, но когда он появлялся дома, жижнь Флоренштайнов превращалась в сплошные балы и празднества. А путешествия, которые они регулярно совершали всей семьей, прихватывая Арни? - Настоящая сказка. В Венеции семейство Флоренштайнов арендовало старинное палаццо, в Испании - дом, нависший прямо над морем. Если они совершали круиз на корабле, то непременно в президентском люксе на самой красивой палубе.

Софи легко сходилась со сверстниками. В школе и в колледже её любили и друзья, и преподаватели. Но ещё больше было тех, кто завидовал беззаботной красотке. Софи ни в зависть, ни в ревность, ни в дурные чувства не верила. Конечно, она знала, что мир полон бед, страданий, что люди бедствуют от голода и нищеты, погибают в бесконечных войнах, что даже в благополучных странах орудуют бандиты, садисты, маньяки, процветают взяточники, лжецы, подонки. И на свете не так уж много людей, заботящихся о беззащитных животных. Только страхи и ужасы существуют где-то далеко, словно на другой планете, а лошади и собаки в поместье получают прекрасный уход.

Чем больше взрослела Софи, тем лучше узнавала окружающий мир, тем сильнее ценила выпавшее на её долю счастье, и даже испытывала перед другими вину за собственное благополучие. Поэтому и рвалась в тележурналистику. Нет, она не будет снимать репортажи о сезонах высокой моды и рассусоливать светские сплетни. Софи Флоренштайн приложит все усилия, чтобы сделать жизнь других людей хоть чуточку лучше, помочь им справиться с трудностями, обрести покой и радость. Софи интересовалась социальной и экологической проблематикой и мечтала о репортажах из "горячих точек" планеты.

Легко сохранять доброжелательность, быть снисходительной к чужим ошибкам, порокам, когда в душе царит праздник. А самый волшебный праздник это любовь. Сколько Софи помнила себя, она испытывала чувство влюбленности. Кажется, она ещё разъезжала в сидячей коляске среди роз, в сопровождении мамы и маминой подруги-соседки. За ручку коляски держался серьезный пятилетний мальчик с высоким лбом и светлыми шелковистыми кудряшками. Иногда он смотрел на Софи огромными ярко-голубыми глазами и она заливалась радостным смехом. В глазах мальчика сияло восхищение. Он выбирал самые красивые цветы и, сломив колючий стебель своими тоненькими пальчиками, клал розы на колени Софи. Потом вокруг неё было много самых разных мальчиков тихих и драчливых, симпатичных и противных, маленьких и почти взрослых. Софи привыкла к обожанию, к своему блистательному превосходству в любой компании. Она легко доверяла дружеским клятвам, признаниям в любви, самым пылким комплиментам, но никогда не теряла голову. Это значит - не отдавалась целиком некоему чувству, о котором ей с тринадцати только и говорили все девчонки.

- У меня появился важный секрет, Ина! - Объявила десятилетняя Софи, вернувшись с детского праздника. Меня поцеловал Пауль! Я ужасно его люблю, Ина!

- Нет, детка, ты всего лишь влюблена.

- Боже мой, ну какая разница?!

- Любовь и влюбленность - разные вещи, - строго сказала мама. - Все равно, как если тебя раскачивают на качелях, и ты взлетаешь с кружащейся головой, визжишь от захватывающего дух счастья. А потом спрыгиваешь на землю и бежишь к карусели или шустрым автомобильчикам, забыв о качелях. Влюбленность - веселая игра, поднимающая тонус, забавный аттракцион в парке чудес.Влюбленностей может быть очень много.

- А любовь?

- Хм-м... Ну вот, допустим, ты взлетела на качелях, а веревка оборвалась... Ты летишь все выше, выше, тебе и страшно и радостно... Только...

- Понимаю, мама. У любви должен быть печальный конец... Вот ужас - то - упасть на землю после такого полета!

- Нет, милая, совсем не обязательно. - Снежина обняла дочку, казавшуюся ей не по годам сообразительной. - Все может быть прекрасно, как у нас с папой. Только для этого надо повзрослеть. Большая любовь - для больших людей.

И вот наступил день, когда Софи сообщила: "Мама, я уже большая". Она вернулась на каникулы, завершив год образования в Сорбонне. С первого взгляда Снежина почувствовала - дочь переменилась, и в тот же вечер они закрылись в спальне, чтобы, как это было принято, подвести итоги прожитым в разлуке дням.

- Ты влюблена, детка?

- Я полюбила, мама. Теперь знаю, как это больно. Мне придется ещё очень долго зализывать раны.

- А как его зовут? - начала Снежина издалека.

- Жан. Жан Превер. Он француз... Я хотела привезти для тебя фотографию, но потом порвала и выбросила. Он красивый. Самый красивый в колледже. И умный. Только... только ещё не взрослый...

- Легкомысленный? - Снежина улыбнулась. - Многие остаются такими до глубокой старости, предпочитая серьезным чувствам необременительный аттракцион.