Владислав Вишневский - Честь Афродиты Страница 28

Обе стороны патронов не жалели. Даже подзадоривали себя криками: «Сдавайтесь, вы окружены, вам не уйти». С другой стороны доносилось: «Ага, хрен вам, менты поганые. Аллах Акбар! У вас патронов не хватит. Всех перебьём». Сквозь грохот и выкрики Гришанков расслышал, да-да, уловил спасительную для себя фразу про поганых ментов, мгновенно взбодрился, ожил, потому что понял, это ему на выручку пришли, это его люди, «наши», с бандитами бьются. За него!! Ой, молодцы, ой молодцы, голубчики! Родные! «Я здесь, помогите!», взвыл он, моля бога, чтобы кто-нибудь не бросил в его сторону гранату или вообще не пустил их в ход… Он понимал, у бандитов запросто могли оказаться в руках и гранатомёты и огнемёты, упаси Бог! Грохот ручного пулемёта, например он, кажется, слышал, даже два, нет три пулемёта… Но… Что это? Бой, который проходил гораздо выше носа полковника, даже выше клиренса катафалка, вдруг стал быстро куда-то удаляться. «Стой, не уйдёшь. Стоять! Вы арестованы!» Сквозь звуки стрельбы послышались истошные приказы-выкрики, и стрельба неожиданно быстро покатилась куда-то вглубь тёмного помещения… «Ура! Бей их, сволочей, бей! Не уйдёшь! Стой! Ур-ра!», поддерживая своих защитников, орал из-под машины Григорий Евсеевич, угадывая, что бандиты не выдержали, и бросились спасаться. Переполняемый радостными и прочими нервными чувствами, Григорий Евсеевич попытался было выбраться из-под машины, но не смог. Размер превосходил ожидание…

Стрельба неожиданно смолкла, как и началась. Также неожиданно вспыхнул верхний свет, высветив всё помещение. Густой пороховой туман медленно, рассеиваясь, поднимался к высокому потолку. Помещение напоминало ангар, только почти пустой, с несколькими стеллажами из пустых ящиков, каких-то бочек, всё явно запущено и неухожено. Заброшенный склад, нежели какое-то производство. И почти посредине катафалк. Скорбно-блестящий, настоящий. Задняя дверь открыта, к машине прислонена крышка лаком блестящая, как и сам гроб… и тишина. Мёртвая! Только хруст стекла под чьими-то приближающимися шагами, и звон гильз из-под ног. Полковник затаился, а вдруг наоборот…

Несколько пар ног, расшвыривая ботинками вёрткие гильзы, приблизились к машине, обошли её…

— Товарищ капитан, здесь нет никого, — через паузу послышался молодой голос.

— Как нет? Куда он мог деться? Не может быть. Где-то здесь… Эй, товарищ полковник, вы где?

— Я здесь, здесь! Помогите! — тотчас хрипло вскричал из-под машины Григорий Евсеевич, вновь больно ударившись затылком обо что-то железное, понимая, угадывая, бояться ему уже нечего, это его спасители-освободители пришли. — Здесь я! Зде-есь!

На голос под машину немедленно заглянула чья-то голова с тёмной короткой стрижкой.

— О, точно здесь! Вылезайте, товарищ полковник. Вы спасены.

— Я не могу. Застрял.

Его с трудом вытащили, развязали… Он узнал своих спасителей, их было трое, фамилии правда не вспомнил, но точно это были свои, оперативники из РУБОПа, встречались на совещаниях… Все трое были в гражданской одежде, вооружены автоматами Калашникова, с несколькими спаренными пустыми рожками магазинов, у каждого из-за пояса выглядывали рукоятки пистолетов Макарова.

Полковник, наполовину оглохший, ещё грязный, весь в поту, грязи, соплях и слезах, косясь на катафалк, бросился обнимать своих спасителей:

— Ой, как я рад вам, ребята! Как я вам благодарен! Как вы вовремя… Как вы узнали? Я же вас всех к наградам, к званиям, что хотите… Вы жизнь мне спасли! Жизнь, понимаете? Я так испугался сначала… Вы старший да, как фамилия, ваше звание? — От счастья почти рыдая, кричал полковник.

— Ничего особенного, товарищ полковник, оперативная работа, — так же громко ответил один из них, тоже видимо оглушён стрельбой был. — Я капитан, начальник отдела, а это сотрудники… — И замялся, вертя в руках смятые — в бою видимо — листки бумаги. — Тут, понимаете, материал на вас есть. Мы отбили.

— Что? Не понял. Какой материал, что за материал? — Гришанков ещё улыбался, разевая рот, тряс головой, рукавом кителя стирая грязь с лица, смотрел то на бумаги, то на своих спасителей, это шутка, да, что там?

— Там ваши счета в оффшорных банках, фирмы в которых вы учредителем и ваши родственники, много ещё чего… Компромат.

— У меня счета? Компромат? На меня?! Вы с ума… Мои родственники? — залепетал полковник, в страхе повышая голос. — Вы что? Не верьте. Это липа. Это провокация. Где вы это взяли?

— Оперативная работа, товарищ полковник. — Не испугавшись, уклончиво ответил капитан. Видно было, как оперативникам неудобно было за товарища полковника. Гришанков это понял.

— Ну-ка дайте… — грозно потребовал.

Капитан Трубач протянул полковнику бумаги. Тот выхватил их, впился глазами. Через секунду спросил:

— Кто ещё это видел?

— Мы!

— Их нужно уничтожить. Это приказ! Здесь всё неправда.

— Мы понимаем, но честь…

— Какая честь? Вы что, капитан, с ума сошли, когда дело касается вопросов государственной безопасности. Вы понимаете это? — срывающимся голосом вскричал Григорий Евсеевич.

— Там разберутся. — Ответил капитан, качнув головой за спину.

— Не надо никому разбираться, — осёкся полковник, — мы сами разберёмся. Называйте сумму, какую вы хотите…

— Товарищ полковник, извините, честь…

— Да прекратите мне говорить о вашей чести, понимаешь, — вновь взвился полковник, но опомнился, взял себя в руки. — Короче, товарищи, забудем об этих бумагах, я вам благодарен, в приказе по управлению отмечу и всё такое… Здесь всё враньё. Сколько?

— Для начала… дайте отбой поиска Пастухова и Радченко.

— Отбой? Пожалуйста. Сделаем. Кому? Кто такие, я не знаю… Судимые? Беглые? По какой статье?

— Прямо сейчас нужно. Они москвичи. Не беглые и не судимые… Свидетелями проходят по недоказанному заказному убийству у нас.

— А… — Полковник вспомнил, с какой мысли начал сегодняшний день… Какой ужас, какой прокол! Но невероятно удачное спасение было конечно же дороже разговора с… каким-то… каким-то наглым московским выскочкой. — Хорошо, — удивляясь своей смелости, плевать на ментовскую пенсию и московскую прописку, решительно заявил он. — Только мне нужно пару дней где-то отлежаться, придти в себя, рану… ысс… — полковник коснулся щеки. — Залечить. — И устыдился, глядя в ироничные лица своих освободителей. — Расстройство, понимаете? Шок! Нервный стресс. Я ж не могу таким в управлении показаться, люди не поймут.

— Вот телефон. Звоните дежурному по управлению, чтоб отменил…

— И всё? А… деньги?

— Нам не надо.

— О! — изумился Григорий Евсеевич. — Это, это… — замялся, не нашёл определения. Попытался было руки с чувством спасителям пожать, но не получилось, рук под рукой не оказалось. — Я горжусь вами, — единственное что произнёс он…

— Полковник, не надо…

— Всё-всё, я звоню. Дежурный…

19

За последнее время, именно вчера, всё предыдущее, честно говоря, напрочь померкло, как не со мной было, а вот последнее, которое вчера вечером и сегодня утром, на меня лично, произвели неизгладимое впечатление два факта, именно: сама стрельба! О, это да! Я и в армии любил пострелять, но там, на полигоне, какая это стрельба, это не стрельба, это мелочи, забава. А тут, в темноте, в закрытом помещении — у меня было два двойных рожка, короткими очередями: «33», «33», да веером. А навстречу тебе, тоже из темноты: тра-та-та! тра-та-та! Бах! Бах! Оглушая, и ослепляя… Бах! Бах! Тра-та-та! Тра-та-та! Красота! Фейерверк! А ты в ответ: «Нате, вам, падлы, получайте! «33», «33»… Да громко так! Оглохнуть можно. Так и получилось со мной, на второй очереди я вообще как сквозь вату только слышал. И азарт! Жуткий! Словно черти из меня выскакивали, да! Здорово! Нет, на полигоне со мной такого ни разу не было. Да какой там полигон, ха! Я в настоящем бою побывал. В настоящем. Хотя холостыми… И не испугался нисколечко… Ну, может, самую малость только, в начале. Кто его знает, не проскочила ли у кого парочка боевых… когда магазины снаряжали. Слава Богу нет. Марго гарантировала. Вот, кстати о Марго… Это второе, что меня сразило — и вчера и сегодня: у Марго с ментом оказывается роман. Да! Я заметил. Роман!! Малявка! Же-енщина!! Мелкота, а туда же! Я их сразу раскусил, когда они только приехали. Он — Николай. Молодой естественно, старше меня и её. Лейтенант кажется или старший. Не важно. Он на неё запал. В смысле пялился. Уставится и смотрит… Уставится и… Словно слепой. А у самого идиотская улыбка. Да! Глаз с неё не спускает, и сю-сю-сю, да сю-сю-сю, нас, кажется, и не видит. Словно один тут! И она тоже… глазками так, и ручкой, вот коза! Тоже мне, фотомодель! Да у нас в Москве таких моделей… В одних журналах сколько! Тысячи! О!

В общем, очень жаль. Это меня расстроило. Признаюсь, сильно расстроило. И ведь было бы чем красоваться, фигурой, причёской, глазами? Ну, положим, если глазами только. Глазами — да, глазами можно. Они у неё серьёзные… Это верно. Внимательные… нет, любопытные… нет-нет, требовательные и притягивающие. Вот, притягивающие. Серые и с… изумрудными искрами… Красивые! Я знаю что такое изумруд. Он притягивает. У матери перстень такой подарочный есть, кирпичиком… Красивый. Я часто в него раньше смотрел. Рассматривал. В нём какая-то завораживающая глубина есть, не наша какая-то, не земная… Особенно если близко смотреть… в увеличительное стекло. Полный атас получается! С ума сойти можно, как притягивает, да. Интересно, а у Марго тоже так, если близко? Не знаю. Она на меня в основном сырыми брызгами смотрит, а зелёными на этого… Это же видно. И к бабке не ходи. Потому что опер, лейтенант? Да пусть хоть и старший, мне-то что. Я может генералом стану, если захочу… Налоговой, например, службы или… другой какой… Но я не хочу. Сам не хочу. И не буду. Принципиально не буду. Назло. Пусть она… пусть… Интересно, а у них было уже что-нибудь — ЭТО, или не было? Наверное нет. Потому что на следующее утро мужики обычно не так на… на… женщин смотрят. Я много раз в кино это видел. Уже по-хозяйски обнимая её за голые плечи, другой рукой перебирая пальцами её обнажённую грудь, небрежно говорит ей: «Тебе понравилось наша ночь, моя милая? Сигарету прикурить? А ты уверена, что твой муженёк сейчас не заявится?» Нет, про муженька это я зря, это не катит. У неё его точно нет, а вот у него… жёнушка… это вопрос. Хотя нет, это для меня только вопрос, для них нет, они местные, да и кольца обручального у него нет… Я специально смотрел. Нет. Голый палец. А всё остальное… Кстати, она курит. Целовались, может, только… И то по-детски. Она же… Совсем некстати вспомнилась её фраза, брошенная при встрече: «У женщин возраст не спрашивают». Хха! Она — женщина!! Полный улёт.