Спросите полисмена - Кристи Агата Страница 28

– Но ведь секретарь мог выбрать время получше, – мягко заметил сэр Джон. – Дом полон людей, сплошь нежданные посетители. Не слишком убедительно.

– Пожалуй. – Вскочив, майор Литлтон зашагал по комнате, потом остановился на прикаминном коврике и сверху вниз посмотрел на элегантного сэра Джона, сидящего в глубоком мягком кресле. – А мог ли он выбрать лучшее время? – спросил он. – Мог, черт побери! Против него сейчас не больше улик, чем против нас троих! Даже меньше. У каждого из нас – Петтифера, Хоуп-Фэрвезера и меня – был серьезный мотив. А какой мотив у Миллса? Никакого. Если хочешь знать мое мнение, он все хорошенько продумал бы, если бы совершил убийство.

– Его собирались уволить, – произнес сэр Джон. Он не столько спорил с запальчивым помощником комиссара, сколько давал ему выговориться.

– Да уж! – усмехнулся майор Алан Литлтон. – Но решился бы Комсток выгнать человека, который знал столько, сколько Миллс? Разумеется, нет. У Миллса не было мотива убивать Комстока, и, по-моему, он воспользовался присутствием нас троих, чтобы избежать подозрений. Он не мог не знать, что у нас троих имелся зуб на Комстока. Тут надо быть ловким малым, привыкшим рисковать, да еще готовым действовать под влиянием минуты, опираясь лишь на смекалку.

– Не мог же он подстроить, чтобы ты, Хоуп-Фэрвезер и архиепископ приехали в Хорсли-лодж в одно и то же время?

Помощник комиссара нехотя покачал головой:

– Со мной ничего такого не было. Я действительно понесся туда под влиянием минуты, никому словечком не обмолвился. Раздобыл кое-какую информацию, которая, как я надеялся, встряхнет Комстока, и поспешил в Хорсли-лодж, чтобы ее предъявить и заставить его прекратить эту его антиполицейскую кампанию. Джонни, а что ты сам думаешь об этом подлеце?

Сэр Джон встал.

– «Не восхвалять я Цезаря пришел, Но лишь ему последний долг отдать»[11]. – Он направился к двери.

– Уходишь? – спросил Литлтон.

Сэр Джон кивнул.

– Сорок восемь часов. Двадцать из них миновали, – сказал он и сыграл идеальный выход со сцены.

III

Желанье славы – славу и получит

Та, что покорным мужа быть приучит[12].

Преувеличением было бы сказать, что каноник Притчард уговорил супругу назначить ежегодный садовый праздник на день, в который, как он прекрасно знал, сам он будет участвовать в заседании синода. Установленный ангелом-хранителем летописцев факт в том, что уже после назначения дня для ежегодного садового праздника Притчард выяснил, что он совпадает с заседанием синода, и открытие это держал при себе, пока не стало поздно что-либо менять.

Он не жалел, что остался в стороне от общего веселья. Присутствие на садовых праздниках не числилось среди его представлений о приятном времяпрепровождении, и даже если числилось бы, его можно простить за мысль, что садовый праздник, устроенный не ради гостей, а ради церковного фонда, едва ли подпадает под категорию развлечений. Садовый праздник при доме пастора, какой устраивали в июне, напоминал церковный базар, устраиваемый в ноябре, а его raison d’etre[13] было, коротко говоря, стрясти с наиболее богатых и щедрых прихожан как можно больше денег за как можно более короткий срок.

Согласно миссис Притчард, прихожанам посчастливилось, что их пригласили повеселиться в столь очаровательном месте, как сад, прилагающийся к резиденции пастора. Сад состоял из лужайки, нескольких зарослей кустов, выгона и небольшого фруктового сада, поскольку сам пасторский дом располагался почти на окраине старого сонного городка. Позади фруктового сада текла речка, а за ней тянулись заливные луга, перемежаемые купами ив и уходящие к железной дороге, чья зеленая насыпь замыкала вид с юга. Если удавалось согнать достаточно желающих поставить палатки и любителей аттракционов, в обыкновении миссис Притчард было позволять своему садовому празднику выплеснуться на луга (приятно сухие в середине лета) через небольшой дощатый мостик. В описываемый день (хотя разницы ни для кого, кроме сэра Джона Сомареса, это не составило) она устроила так, чтобы на лугу разбили большой чайный шатер и поставили палатки гадалок. Гадалок всегда было две. Одна читала по руке, другая – по картам. Была еще миссис Бэнд, помогавшая в чайном шатре и гадавшая на чаинках, но ей не позволялось брать более двух пенсов – по той причине, что чай всегда заваривали в баке, поэтому чаинок практически не бывало. Жена пастора любила, чтобы люди что-то получали за свои деньги. Обычно это бывало невозможно, но совесть у нее была совершенно чиста.

Печаль, какую могло бы породить отсутствие пастора в любой другой год, в данном случае померкла, поскольку обещали приехать знаменитый актер-антрепренер сэр Джон Сомарес и известная лондонская актриса, его жена. Они даже сами попросили о приглашении и действительно явились в третьем часу. Казалось, слава пасторского ежегодного садового праздника (входные билеты: один шиллинг шесть пенсов при покупке заранее, два шиллинга – при покупке в день праздника, вход строго по билетам) разнеслась до самых дальних уголков земли. Все, кто что-нибудь да значил в Уинборо (а общество в Уинборо до сих пор сохраняло большинство очаровательных черт Крэнфорда), провели утро за обсуждением, что надеть, и полуденные часы за одеванием. Ни у кого не возникло и тени сомнений, желательно ли познакомиться с актером-антрепренером и его супругой. К счастью, досадный вопрос светской значимости театральных знаменитостей был разрешен раз и навсегда, во всяком случае для нынешнего поколения. Познакомиться с сэром Джоном сделалось целью жизни всех прихожанок каноника Притчарда, большинство из которых ценное время употребили на придумывание подходящих фраз, какими будут описывать поразительное событие тем из своих знакомых, кто не встречал сэра Джона, кто скорее всего никогда не встретит сэра Джона и остаток жизни проведет в сожалениях о том факте, что не он удостоился привилегии познакомиться с сэром Джоном и, следовательно, должен держаться тише воды ниже травы на светских мероприятиях на годы вперед.

Сам сэр Джон до совершенства овладел учтивостью королевских особ, а именно, будучи раздражен или скучая, внешне оставаться любезным или, более всего желая поскорее сбежать от осаждающего роя тех, кто только и чаял по возвращении домой хвастать всем и каждому, что взаправду разговаривал с сэром Джоном, всякий раз находил подходящую остроту, идеальный ответ и безошибочную ремарку для каждой особы. Однако с улыбкой в глазах и гарденией в петлице, показывая себя с лучшей стороны, он высматривал и ждал одну, в чьем появлении был уверен. Рассеяв толпу юных и старых дев, хозяйка праздника отвела его в сторону и просила продавать автографы. Навязала ему перьевую ручку и блокнот лавандовой бумаги, усадила на садовый стул, подтащила к нему плетеный столик и бросила одного, как Матфея на сборе податей, со строгим наказом собрать, сколько сумеет, но ни в коем случае не брать меньше шиллинга за автограф. Сэр Джон пробормотал, что сдается на милость победителя. Улыбку Мартеллы, когда миссис Притчард уводила ее продавать бутоньерки прихожанам-мужчинам, он проигнорировал. Надеялся лишь, что в подходящий момент жена сумеет предъявить обещанную кухарку, и та расскажет по секрету что-нибудь полезное.

Когда хозяйка праздника и его жена скрылись из виду, он встал и с помощью маленькой девочки, которая как будто намеревалась провести весь праздник, опираясь на его плечо и тяжело дыша ему в правое ухо, передвинул стул и столик поближе к воротам. К счастью, ворота на участок при доме каноника были только одни, и сэр Джон, торговец автографами минимум по шиллингу, уже не являлся столь желанной добычей, как сэр Джон, светский лев, который, несомненно, будет мило порыкивать, но никогда не укусит. Когда толпа понемногу рассеялась, он смог одним глазом приглядывать за охотниками за автографами, а другим – за воротами. Отработал десяток автографов, и маленькая девочка, очевидно придя к выводу, что представление, хотя и интересное, скорее всего не изменится, отошла подальше. Так же поступали и те, кто не хотел или не мог позволить себе уплатить шиллинг, и сэр Джон, лаская ухо шелковым платком, начал понимать, что супруга каноника невольно оказала ему услугу.