Сидни Шелдон - Оборотная сторона полуночи Страница 29

– Не переживай, если ты разочарована, дорогая. Первый раз всегда получаешь душевную травму.

Кэтрин ничего не ответила. Фрейзер приподнялся и, опершись на локоть, посмотрел ей в лицо. Затем участливо спросил:

– Как ты себя чувствуешь?

– Прекрасно, – поспешила ответить Кэтрин и улыбнулась. – Ты лучший любовник из всех, которых я знаю.

Она поцеловала его и прижала к себе. На душе у нее стало тепло и спокойно. Постепенно внутреннее напряжение спало, она расслабилась и осталась довольна.

– Хочешь бренди?

– Нет, спасибо.

– А я, пожалуй, налью себе. Ведь не каждую ночь ложишься в постель с девственницей.

– Тебе это мешало? – спросила она.

Он как-то странно и понимающе взглянул на нее, стал что-то говорить, но тут же передумал.

– Нет, – ответил он.

В его тоне было нечто такое, чего Кэтрин не понимала.

– Я… я была, – она сделала глотательное движение. – Ну, ты понимаешь, что я хочу сказать… была ли я на уровне?

– Ты была великолепна, – ответил он.

– Правда?

– Правда.

– Ты знаешь, почему я так долго не ложилась с тобой в постель?

– Почему?

– Я боялась, что после этого ты не захочешь меня больше видеть.

Он расхохотался:

– Это сказочка старых жен. Ею пользуются нервные мамаши, чтобы сохранить непорочность своих дочерей. Секс не разъединяет людей, Кэтрин. Он их сближает.

Он сказал правду. Никто еще не был ей так близок. Может быть, внешне она не изменилась, но Кэтрин знала, что она уже не та.

Юная девушка, сегодня вечером пришедшая в этот дом, исчезла навсегда, и на ее месте появилась женщина. Женщина Уильяма Фрейзера. Она наконец нашла таинственную чашу Грааля, которую искала так долго. Поиск закончен.

Теперь даже ФБР останется довольным.

6. НОЭЛЛИ. ПАРИЖ, 1941 ГОД

Для одних Париж 1941 года был городом несметных богатств и неограниченных возможностей, для других – исчадием ада. При упоминании гестапо парижан охватывал ужас. В городе без конца обсуждали злодеяния этой организации, но обсуждали шепотом. Преследование французских евреев, начавшееся с мелкого хулиганства – битья витрин в ряде магазинов, – вскоре превратилось в хорошо отлаженную гестапо систему изъятий, сегрегации и уничтожения.

29 мая вышло новое постановление. В нем, в частности, говорилось: "…шестиконечная, размером с ладонь звезда с черной полосой по краям. Изготовляется из желтой ткани и имеет надпись juden12 черного цвета. Подлежит ношению с шестилетнего возраста на левой стороне груди. Крепко пришивается к наружной стороне одежды".

Не все французы хотели жить под немецким сапогом. Маки, участники французского Сопротивления, умело и самоотверженно боролись против фашистов. Если маки попадались, их убивали с неимоверной жестокостью.

Одну молодую графиню, семья которой владела замком в окрестностях Шартра, вынудили отдать нижние этажи замка немцам, где они разместили свой штаб. Немцы занимали помещение в течение полугода. В то же самое время графиня прятала у себя на верхних этажах пятерых маки, разыскиваемых гестапо.

Немцы и патриоты ни разу не встретились, но за три месяца волосы графини совершенно поседели.

Немцы жили, как подобает завоевателям. Рядовым французам приходилось туго. Не хватало всего. Не было недостатка лишь в холоде и нищете. Сильно сократилась подача газа для бытовых нужд. Не работало отопление. Чтобы не замерзнуть зимой, парижане покупали тонны древесных опилок, забивая ими полквартиры, а оставшуюся площадь обогревали специальными печурками, в которых сжигали опилки.

Все, от сигарет и кофе до кожи, стали делать из заменителей. Французы горько шутили по этому поводу: «Теперь безразлично, чем питаться. У всех продуктов одинаковый вкус». Француженкам, всегда славившимся умением одеваться лучше всех, вместо шерстяных пальто приходилось носить бесформенные овечьи тулупы и надевать на ноги деревянные башмаки без каблуков. Они так стучали по асфальту, что напоминали стук копыт, словно по городу шли не женщины, а лошади. На парижских улицах значительно уменьшилось число автомобилей-такси, и наиболее распространенной формой транспорта стали двухместные такси на базе велосипедного тандема.

Театральная жизнь била ключом – обычное явление при затяжных кризисах. Люди убегали от суровой действительности в театры и кино.

Ноэлли Пейдж сразу же стала звездой. Ее завистники в театре утверждали, что своим успехом она всецело обязана влиянию и таланту Армана Готье. Действительно, Готье помог ей начать карьеру, но всем театральным работникам хорошо известно, что звезду может сделать только публика, этот безликий, переменчивый, обожающий и проницательный судья, от которого зависит судьба любого исполнителя. А публика была без ума от Ноэлли.

Сам Арман Готье глубоко сожалел, что продвинул Ноэлли на сцену. Теперь он стал ей не нужен. Она оставалась с ним лишь по собственной прихоти, и Готье жил в постоянном страхе, что она его бросит. Большую часть своей жизни Арман проработал в театре, но ни разу не встречал женщин, подобных Ноэлли. Она как губка впитывала все, чему он ее учил, и с небывалой ненасытностью требовала новых знаний. Ноэлли проявляла поразительное мастерство, от внешнего рисунка роли переходя к внутреннему постижению характера и созданию образа. С самого начала Готье знал, что Ноэлли будет звездой. Он ни секунды не сомневался в этом. Однако, по мере того как он все лучше узнавал Ноэлли, его крайне удивляло, что ее конечной целью отнюдь не является достижение славы на театральных подмостках. Правда состояла в том, что, в сущности, Ноэлли даже не интересовала игра на сцене.

Поначалу Готье просто не мог этому поверить. Стать звездой – значит достичь вершины славы, соблюсти непременное условие актерской карьеры. Для Ноэлли же выступление на сцене было лишь очередной ступенькой к достижению цели, и Готье не имел ни малейшего представления, в чем она состояла. Ноэлли оставалась для него загадкой, какой-то непостижимой тайной. И чем глубже он проникал в эту тайну, тем труднее становилось ему постичь ее. Он как бы открывал китайские шкатулки. Откроешь одну, а внутри обязательно окажется другая, и так без конца. Готье всегда гордился своим умением распознавать людей, и в первую очередь женщин, и то обстоятельство, что он ничего не понимал в женщине, с которой жил и которую любил, сводило его с ума. Он предложил Ноэлли пожениться, и она ответила: хорошо. Однако он догадывался, что это «хорошо» ничего не значит, что для нее это не больше, чем помолвка с Филиппом Сорелем и Бог ведает со сколькими еще мужчинами, которых она знала на своем веку. Он отдавал себе отчет в том, что женитьбе не суждено состояться. Придет время, и Ноэлли покинет его.

Готье был уверен, что каждый встречавшийся с ней мужчина предлагал ей лечь с ним в постель. Он также слышал от своих завистливых друзей, что ни один из них не преуспел в этом.

– Повезло тебе, сукину сыну, – сказал ему один из них. – Повесить тебя за это мало. Я предлагал ей яхту, замок с целым штатом слуг на мысе Антиб, а она хохотала мне в лицо.

Другой, банкир, как-то поведал ему:

– Впервые видел то, что не купишь за деньги.

– Ноэлли?

Банкир утвердительно кивнул головой.

– Ты угадал. Я предложил ей назвать цену. Она отказалась. Чем ты взял ее, друг мой?

Арман Готье и сам хотел бы это знать.

Готье вспомнил, как первый раз нашел для нее пьесу. Прочитав страниц десять, он сразу понял, что искал именно такую вещь. Пьеса была ловко написана и показывала драму женщины, отправившей мужа на фронт. У нее в доме появляется солдат, представившийся товарищем мужа, с которым они якобы вместе воевали на русском фронте. По ходу действия женщина влюбляется в солдата, не зная о том, что это убийца-извращенец и что ее жизнь находится в опасности. У героини прекрасная роль, и Готье тут же согласился ставить пьесу, если женщину сыграет Ноэлли Пейдж. Продюсеры не хотели давать главную роль никому не известной актрисе, но согласились устроить прослушивание. Готье бросился домой, чтобы сообщить Ноэлли эту приятную новость. Ноэлли пришла к нему, потому что стремилась стать звездой, и теперь Готье поможет ей сделать это. Он решил, что работа над пьесой еще больше сблизит их и заставит ее по-настоящему полюбить его. Тогда они поженятся и он завладеет ею навеки.

Однако, когда Готье сообщил ей о пьесе, Ноэлли, едва взглянув на него, заметила:

– Это замечательно, Арман, спасибо.

Она произнесла это таким тоном, как будто он сказал ей, который час, или помог закурить сигарету.

Готье внимательно посмотрел на нее и убедился, что у Ноэлли какая-то странная болезнь, что в некотором смысле она не способна к проявлению чувств. То ли по какой-то причине они угасли, то ли их просто никогда не было. Он понял, что никто никогда не будет владеть ею. И все-таки Готье никак не мог смириться с этим. Он видел перед собой красивую нежную девушку, готовую угождать всем его прихотям и ничего не просящую взамен. Поскольку Готье любил ее, он отбросил свои сомнения, и они принялись работать над пьесой.