Алла Полянская - Весенний детектив 2015 (сборник) Страница 29

Мне самому показалось, что я поступаю в высшей степени хладнокровно и разумно. На прикроватном телефоне я набрал номер портье (они во всех отелях на свете одинаковы – «ноль»), и по-английски попросил соединить меня с полицией. «Могу я вам чем-нибудь помочь, сэр?» – мягко подчеркнула дама-портье. «Боюсь, что нет». И она не стала тратить драгоценные минуты и переключила меня на полицейское управление. Там ответили тоже незамедлительно, и когда я сказал, что хочу заявить о совершающемся преступлении, но говорю только по-английски, мне по-итальянски посоветовали оставаться на линии. Тут случилась заминка, гудки длились минуты две, а я, по ходу, не отрывал взгляда от окон квартиры в третьем этаже. Свет в комнате, где я увидел распростертого на паркете мужчину, оставался погашенным. Ничего не было видно и в двух оставшихся окнах – за исключением того, что в «примерочную» комнату падал отсвет из какого-то другого, четвертого, помещения. А один раз на долю секунды мелькнула чья-то тень: кого, я не успел заметить.

Наконец меня соединили с англоговорящим полицейским, и я стал излагать ему обстоятельства происходившего: «Живу в гостинице, бла-бла-бла, вижу дом напротив… Окна третьего этажа, лежащий мужчина, кровь на паркете, труп…» Собеседник слушал внимательно, а из меня, очевидно под влиянием стресса, стали сами собой выскакивать английские слова, которые я в последний раз употреблял лет десять назад на курсах эдвансд инглиша: тело, подозреваемый, преступник, рана, скорая помощь. После того как я изложил итальянскому карабинеру, или как он там назывался, всю ситуацию, дело застопорилось, потому что мой конфидент принялся задавать мне уточняющие вопросы. Я не слишком понимал его акцент и зачем он тратит время на меня, как будто играет роль: на какой срок я прибыл в Италию, в каком городе въезжал на территорию Евросоюза и долго ли собираюсь здесь оставаться. И я занервничал. И после новых уточнений: «Вы употребляли сегодня наркотикосодержащие препараты или алкоголь, сэр? А в каком количестве, сэр?» – я вспылил. (То есть перестал подпадать под хладнокровные и здраво действующие пятнадцать процентов.) «Какого черта, – именно такими словами возопил я, – вы тратите время на эту фигню, сэр?! Ведь сейчас совершается преступление?!» – «Не волнуйтесь, – был мне ответ, – мы уже заняты проверкой вашего сигнала».

И тогда я с чистейшей совестью бросил трубку и стал торопливо одеваться, взяв одежду, приготовленную к укладке в чемодан. Спустя полминуты я выскочил из лифта на первом этаже отеля. Не отвлекаясь на портье, которая поднималась ко мне с вопросом, все ли у меня в порядке, – выскочил в весенний Рим. Было уже прохладно для костюма, даже и с поднятым воротником. На улице ни души, и авто не проезжали – центр Вечного города засыпает рано, если не считать, конечно, ночных клубов. Где-то слышались полицейские сирены, но далеко, а главное, они не приближались.

Вход в дом напротив вел с улицы, параллельной нашей, и я бросился к перекрестку. Поворот направо, еще одна тихая улица, еще поворот… А вот и фасад дома, задний двор которого я столь хорошо изучил. Я узнал его: по цвету и по модернистской решетке на подъезде, повторявшей балконные решетки. Здание оставалось тихим и печальным, никто не входил, не выходил и не толокся у входа. И не слышались даже полицейские сирены. Почему они не спешат? Или не обратили внимания на мой звонок? Мне рисовалось, что все пройдет иначе: я затешусь в толпу зевак у входа (а ротозеи собираются всегда и везде), порасспрашиваю их, может, перемолвлюсь и с полицейскими. Узнаю, наконец, кто орудовал в квартире на третьем этаже. Кем приходятся друг другу эти двое: девушка на тонких ногах и лысый? Что меж ними произошло?

Однако – нет: ни единого прохожего не виделось в перспективе улочки, ни одной проезжавшей машины, только припаркованные авто и мотороллеры. Тишина.

И тогда я подошел к самому подъезду. На нем имелось шесть кнопок. Никаких фамилий или нумерации. Но она и не нужна была: шесть кнопок – шесть этажей – шесть квартир. Не знаю зачем, но я (пожалуй, неожиданно для самого себя – вот тебе и уверенность с хладнокровием!) вдруг нажал третью снизу клавишу. После, вспоминая свой поступок, я пытался проанализировать: зачем я это сделал? Что это было? Авантюризм? Жажда приключений? Временное помешательство? Или, может, альтруизм? Желание спасти, помочь? Однако, если быть честным перед собой (каковым я и пытаюсь быть сейчас), сильнее всего меня вело в тот момент обыкновеннейшее поганое любопытство.

Кино и беллетристика приучили нас к тому, что все загадки всегда разъясняются. Все маски бывают сорваны. Все узлы распутываются, и все злодеи предъявляются зрителям. Поэтому мой ум отказывался терпеть наличие тайны, которую, как я чувствовал, никто не собирался мне разъяснять. Потому я и полез незнамо куда и совершенно не ведая брода.

Не успел я оторвать от звонка палец, как в домофоне что-то щелкнуло, и дверь парадного сама собой отворилась. Я сказал неуверенным голосом: «Хэлло?» – однако молчание было мне ответом. И тогда я, в помрачении и бессмысленности, вошел в подъезд.

Посетителей встречали лестница и лифт: дверь со стеклом и решеткой того же узора, что и на балконах. Подъемный механизм находился выше: в оконце виднелись висящие провода и шланги. Вызывать его я не стал и кинулся вверх, перепрыгивая даже через ступеньки. Лестница тоже оказалась под стать буржуйскому дому, да и району вообще: мраморные полы, кованая решетка перил (ее узор опять же честно копировал балконный). Я взбежал на площадку второго этажа – в ее глубине располагалась дубовая дверь единственной здесь квартиры. И тут вдруг заработал лифт. От внезапного шума я даже дернулся. Странно: не было слышно ничьих шагов. Не раскрывались и не хлопали двери. Просто как бы сам собой включился подъемный механизм. Заурчал электродвигатель. За стеклом и решеткой задвигались змеи шлангов. Вниз пошел противовес.

Значит, кабина направлялась вверх. Вот она остановилась. Звук двигателя стих. В наступившей тишине откуда-то сверху раздалось клацанье лифтовой двери. Затем донеслись чьи-то осторожные шаги. Спустя секунду хлопнула еще одна дверь, и снова все стихло.

Что это было? Убегал убийца? Но куда он направляется? На крышу? На чердак?

Я кинулся по ступенькам вверх. Нет, ничто во мне больше не напоминало хладнокровного, рассудительного человека, которым я мнил себя еще пару минут назад. Что могло быть безрассудней, чем броситься в самое пекло, на место происшествия? Что может быть глупее: метнуться преследовать убегавшего преступника – в незнакомом подъезде, чужом городе, иной стране? И тем не менее я зачем-то вмиг пролетел ступени, отделявшие второй этаж от третьего. Наконец я оказался на пороге тайны. На пороге чужого жилья, где лежало сейчас тело лысого человека. И знаете что? – дверь в жилище оказалась полурастворена – как гостеприимно открылась минутой раньше дверь подъезда. Меня словно приглашали зайти.

На секунду я подумал: приглашение на казнь. Ловушка. Западня. Не входи. Не надо. Убегай. Исчезни. Однако меня тянуло вперед. Я был словно поезд из ста груженых вагонов, набравший ход, остановиться которому чрезвычайно сложно.

И вот с налету я толкнул плечом дубовую дверь, и она распахнулась прямо в недра полутемной квартиры. Я замер на пороге. Свет, падавший с площадки, освещал переднюю: паркетный пол (рисунок которого был мне хорошо знаком) – а на стене большое зеркало в тяжелой узорной деревянной раме. Похоже, именно перед ним фигуряла в своих ботильонах давешняя тонконожка. Прихожая была вытянута в глубину и завершалась окном. Оттуда тоже падал слабый свет – его посылали окна моей гостиницы и неоновая вывеска на ее крыше. Я мог увидеть сквозь стекло стену отеля и мое оконце. На секунду создалось впечатление, словно я вдруг оказался в зазеркалье.

«Есть здесь кто-нибудь?» – вопросил я в глубину квартиры по-английски. Молчание было мне ответом. «Могу я войти?» – повторил я уже в нетерпении.

Остатки рассудительности заставили меня нажать на выключатель не голым пальцем, а локтем. Не надо оставлять отпечатков. Хотя куда благоразумнее было бы попросту не входить.

Зажглись лампы – они оказались энергосберегающими, поэтому сумрак рассеивался постепенно. Обстановка внутри показалась мне смутно знакомой – так оно, в сущности, и было. От этого на миг создалось впечатление, будто я нахожусь внутри затейливого сна. Тут взгляд мой упал на средину комнаты – прямо в центре ее, на белом ковре, припали один к другому те самые ботильоны, что час назад мерила здесь тонконогая девчонка.

У входа возвышалась слоновья нога, из которой торчала пара длинных зонтиков, две трости и коллекционная ложечка для обуви с серебряным набалдашником. Я прихватил с собой трость, примерил к руке и двинулся дальше. Какое-никакое, а оружие.

Из передней вели три закрытые двери: одна – направо, две – налево. Я прикинул, как расположены комнаты, и у меня получилось, что труп Лысого лежит в той, что справа. Однако я решил пока не лезть туда. Не желая оставлять кого-нибудь в своем тылу, я распахнул дверь, ведущую налево. Там оказалась ванная комната: большая, с вычурной ванной на львиных ногах, унитазом, рукомойником, биде. И окном, выходящим на улицу. Я включил свет – опять-таки локтем – и удостоверился, что ванная комната пуста. И так же, как прихожая, безжизненна – будто была декорацией для съемок фильма. Будто ею никто всерьез не пользовался – хотя на рукомойнике и вытянулся строй флаконов, тюбиков и флакончиков, по преимуществу женских. Однако там не было ни единой забытой, брошенной впопыхах вещички, что делало ванную столь же нежилой, что и передняя.