Андрей Троицкий - Прыжок в темноту Страница 29

– Сейчас, – один голос низкий с хрипотцой. – Мы просто поднимемся и добьем снайпера. Если он еще дышит.

Колчин вытащил пистолет, выключила предохранитель. Ладони оказались теплыми и скользкими от крови. Но от винтовки мало толку, ее длинный ствол не годится для ближнего боя. Руки дрожали, пистолетная рукоятка так и норовила выскользнуть из пальцев. Свет фонарика и голоса сделались еще ближе. Видимо, мужчина, идущий впереди, уже миновал второй этаж, на минуту остановился, освещая дорогу фонарем, и продолжает медленно подниматься выше. Теперь совсем близко от него граната и леска, протянутая вдоль ступеньки. Лишь бы человек не заметили растяжку.

– Зачем подниматься? Смотреть на труп?

– Заткнись.

– Я думаю, что…

– А ты не думай. Что это?

– Где?

– Да вот же, за досками?

В следующую секунду грохнул взрыв. По подъезду разлетелись доски, щепа, осколки битого кирпича. С потолка посыпалась штукатурка. Снизу поднялся столб цементной пыли, такой густой, что глаза сами собой закрылись. Уши заложило, но через несколько секунд слух вернулся. Колчина шатнуло, он упала, ударившись прошитым пулей боком о ступеньки. Пистолет выпал из разжавшихся пальцев. Кто-то пронзительно закричал внизу. Крик перешел в стон и быстро стих. Фонарь внизу продолжал светить. Этот свет колебался, световой круг шарил по стенам. Но сквозь густую завесу пыли стало невозможно разглядеть даже ладонь вытянутой руки.

Колчин лежал на лестнице, чувствуя, что из открытой раны льется кровь. Он слышал шаги, кто-то карабкался вверх. Он пыталась нашарить пистолет, ладони натыкались на какой-то мусор, ствола не было. Неожиданно руки ослабли, Колчин снова провалился в забытье. Он очнулась оттого, что кто-то, схватив его за кисти рук, вытащил вверх, на лестничную площадку. Колчин головой пересчитал ступеньки. Человек навалился на грудь, сел на живот, расставив ноги в стороны, сжал бедра. И несколько раз, отведя назад руки, ударил открытыми ладонями ему по лицу. Из правого уха пошла кровь, она капала за горловину свитера.

Колчин открывал глаза, но почти ничего не видел. Хассан, всклокоченный, в пиджаке, разорванном на спине и плечах, с лицом серым от цементной пыли, поочередно отводил за спину то правую то левую руку, продолжая наносить удары по лицу и шее. Наконец, отбив ладони, остановился.

– Где твой друг? – спросил он.

Хассан тяжело дышал, из полуоткрытого рта воняло, как из помойки, с нижней губы капала слюна. Лоб, подбородок и щеки Хассана глубоко исцарапаны, будто он недавно поймал бешеного кота, чтобы открутить ему голову. Схватка с котом закончилось неудачно.

– Слышишь меня? – прошептал но, потому что голос неожиданно пропал. – Слышишь?

Колчин пытался плюнуть в лицо противника, но глотке пересохло.

– Ну, что молчишь? – Хассан оскалил зубы. – Говори, спасай шкуру.

– Я скажу, скажу. Дай передохнуть. Фу, не могу, тяжело, – выдавил из себя Колчин. – Скажу… Возвращайся, гад, домой. И трахни свою мать и сестру, извращенец. Проклятый педераст.

Хассан, размахнувшись, справа и слева, влепил две тяжелые пощечины. Рот Колчина наполнился кровью, он не мог говорить. Только что-то промычал и помотал головой. Хассан приподнялся.

– Где твой друг, который притащил нас сюда? Спрашиваю последний раз.

Колчин закрыла глаза. Все кончено. Он почувствовал, укол ножа. Обоюдоострое лезвие, пропоров свитер, ужалило между пятым и седьмым ребром. Колчин до боли сжал зубы. Кажется, все… Впереди темная бесконечность. Жизнь после смерти? Какая непроходимая чушь.

Колчин услышал близкий хлопок пистолетного выстрела. Кровь Хассана брызнула на лицо. Выронив нож, боевик повалился на пол.

Сальников, ногой отпихнул Хассана в сторону. Склонившись над Колчиным, прижал ладонь к его шее. Сердце билось, как часы. Удар, удар… На разорванном свитере расплывались багровые круги. Сальников шагнул вперед, ухватив Хассана за плечо, перевернул его на спину. Пуля попала в спину, прошла навылет через грудь. Хассан, широко раскрыв рот, хрипел и тихо кашлял, на губах выступила пена. Нож с деревянной рукояткой и стальным тыльником валялся у стены.

– Ты, кажется, меня искал? – Сальников сплюнул вязкую слюну пополам с цементной пылью. – Искал? Ну вот, я здесь.

Хассан прижав ладони к ране, молчал. Не тот случай, когда что-то решают слова. Сальников приподнял ствол, добил раненого двумя выстрелами. И снова склонился над Колчиным, подложил ему под голову рюкзак, задрал свитер до самой шеи. Осмотрел пулевое ранение, кончиками пальцев ощупал затылок и шею.

– Как ты? – спросил Сальников.

– Бывало и хуже, – Колчин, оттолкнувшись рукой от пола, попытался привстать. – Царапина на боку. И всех дел. Я думал, ты опоздаешь.

– Машина – с другой стороны корпуса. Сейчас отвезу тебя к одному местному лекарю. Он тебя заштопает. Я тебе помогу дойти до машины…

– Сам дойду. Только голова кружится.

– Пройдет, – сказал Сальников. – Ты сильно приложилась затылком. И крови потерял… Ну, пару стаканов. Или чуть больше. Завтра уже будешь на ногах. На тебе раны заживают быстро.

Глава четырнадцатая

Владимир Федорович Сальников беспокойно вертелся на скамейке, стоявшей у входа в центральную аллею Сокольников. Поглядывая то вправо, то влево, он едва не свернул шею. Но подполковник Сергей Васильевич Беляев, назначивший встречу, опаздывал на добрых четверть часа.

История началась сегодняшним утром. Накануне отец Владимир перебрался из гостиницы при Даниловом монастыре в свою квартиру, решив, что душевного успокоения он не найдет нигде до тех пор, пока не отыщется Максим и его жена. Телефон, стоявший на кухонном столе, зазвонил в тот момент, когда Владимир Федорович вышел из ванной и, решив перекусить, чем Бог послал, залез в холодильник. Беляев сказал, что есть важная информация, которая наверняка заинтересует священника, хорошо бы встретиться и поговорить на нейтральной территории, в парке или сквере.

Священник привел в порядок бежевый выходной костюм, погладил сорочку и, забыв о завтраке, выскочил из квартиры, заперев дверь. Спешить некуда, но Сальников так разволновался, что пришел в условленное место почти на час раньше назначенного времени.

Беляев присел на скамейку, когда священник уже перестал надеяться, что встреча состоится. Ладонь, которую Беляев протянул для пожатия, оказалась холодной и твердой, как доска.

– Хотел сообщить вам следующее. Джип Максима Сальникова появился на автомобильном рынке в Чебоксарах. Наблюдение за продавцом установили, ночью его попытались задержать, но он оказал вооруженное сопротивление и погиб в перестрелке. Личность этого человека установили. Но это почти ничего не дает следствию.

Беляев замолчал, неторопливо вытащил пачку сигарет, потряс, как дитя погремушку, зажатый в кулаке коробок спичек, прикурил. Видимо, ожидал реакции священника на свои слова, Сальников пожал плечами, собираясь с ответом.

– Этого и следовало ожидать, – сверкнул глазами отец Владимир.

– Не понимаю, что вас так рассердило, – Беляев пожал плечами. – Мы доведем дело до конца.

– Доведете, не сомневаюсь, – хмыкнул Сальников. – Пройдет год, а там сбросите все в архив и забудете, будто ничего не случилось.

– Я уже сказал, что мы надеемся на вашу помощь.

Сальников промолчал. Он чувствовал, что сердце заходится, выскакивает из груди, а воротник рубашки стягивает шею, как удавка.

– Преступники потребовали выкуп, – сказал он. – Мне кажется, лучше заплатить деньги. В этом случае у Максима и его жены появится шанс. Или я ошибаюсь?

– Давайте начистоту, – ответил Беляев. – Получив деньги, бандиты, как правило, убивают заложников.

– Возможно, у Максима будет больше шансов выжить, если следственные органы не станут копаться в этом деле, – Сальников хотел выразиться грубо, но сдержался. – Вы просто поможете мне с деньгами. Или это слишком крупная сумма?

– Дело не в деньгах, – покачал головой Беляев. – Жаль, что разговора не получилось. Я еще свяжусь с вами.

Он поднялся со скамейки и ушел, прихрамывая на правую ногу. Сальников высидел еще пять минут, ожидая, когда следователь уберется из парка. Встал и быстрым шагом, едва не бегом, заспешил к выходу. Он жалел, что потерял время на бестолковый разговор с этим мужиком.

На сердце было тревожно, временами казалось, он чувствует приближение собственной кончины. Сальников вернулся домой, подошел к зеркальному трюмо, присел на пуфик и, повернул к себе застекленную фотографию покойной жены в рамке из дуба, сказал:

– Маша, я делаю то, что сделал бы на моем месте любой человек. Делаю все, что могу. Максим нам все рано что родной сын, которого мы когда-то давно потеряли.

Сальников присел к письменному столу у окна, достал из ящика стопку бумаги и чернильную ручку. Около часа он составлял завещание, расписывая, какие вещи в случае его преждевременной смерти или трагической гибели следует продать, как распорядиться тем немногим, что нажито за долгую жизнь. «Деньги, лежащие на моем счету в банке, прошу направить на нужды домового храма святого апостола Иоанна Богослова, где я имел честь служить протоиереем», – писал отец Владимир. Он перечитал завещание дважды, решив, что бумага составлена толково.