Наталья Андреева - Соло для пистолета с оркестром Страница 29

— Дите-то сама нянчить будешь или родителям подбросишь, как молодежь нынче делает?

— Какое дите? — растерялась та.

— Известно какое. Через положенный срок народится.

Юлия вдруг покраснела:

— Вы, бабушка, ошибаетесь. Я не могу иметь детей.

Дмитрий, услышав это, уронил на пол ложку и поспешил спрятаться под стол, бормоча: «И где она? Куда закатилась?» Вот оно что! Все-таки она не может иметь детей! А бабулька-то враз быка за рога! «Через положенный срок народится…» Когда разогнулся, Кузьминична нараспев сказала:

— Я тебе давеча рассказала, как оно бывает, да ты не поняла. Это, милая, не твоя вина. Знать, мужики у тебя никудышные были. Здеся порода нужна. И дело тут не в случае, а в силе, с которой любовь эта случается. Поняла?

— У меня гормональный баланс в организме нарушен. Я лечилась долго, но все равно ничего не вышло. Забеременеть могу, но потом все равно теряю ребенка. Меня врачи чуть ли не силком к кровати привязывали — не помогает. Мне уже тридцать пять, и — ничего.

— Ни про какие балансы я не знаю, — поджав губы, сказала Кузьминична. — А что сказала, то сказала. Каждому на это свой срок дан.

Юлия с сомнением покачала головой. Дмитрий молчал, боясь даже ненароком стукнуть ложечкой о чашку. Привлечь к себе внимание. Вдруг опять начнет плакать? И чего это Кузьминична полезла со своим разговором о детях? Он покосился на обеих и потянулся за куском хлеба. Вроде все мирно прошло. Юлия пьет козье молоко, бабка чаек прихлебывает. Вприкуску с чесноком. После завтрака он спросил у Юлии:

— Ну что? В город поедем?

— А что нам надо в городе?

— Выяснить, чем занимался писатель после того, как ушел с хутора. Как он вообще попал в Америку? Это не так просто, стать гражданином Соединенных Штатов. Начинал-то он свой путь в маленьком районном центре. Я пойду спрошу у Кузьминичны кое-что, а ты пока собирайся.

Она послушно отправилась в горенку собирать вещи. Глазов же двинулся к кроличьим клеткам, в которые Кузьминична совала охапки свежескошенной травы.

— Бабушка, а вы денег Андрею давали, когда он с хутора ушел?

Та обернулась, привычно поджала губы:

— Что-то ты, милок, все об моем Андрюше выспрашиваешь? Уж не натворил ли он чего?

— Нет, с ним все в порядке. Просто думаю, как в городе на хорошую работу устроиться. Уволили меня.

Кузьминична глянула, словно рентгеном просветила: врешь? Дмитрий глаз не отвел. Та покачала головой:

— На хорошую работу! Андрейка мой после болезни глупость одну поначалу в голову взял.

Денег-то я дала, а он купил какую-то палку с дырочками да насвистывал на ней целыми днями, перед тем как в город уехать.

— Флейту?

— Может, и флейту. Жалобно так насвистывал. Сердце до сих пор щемит, как вспомню. Откуда только выучился? Только, видать, помогла ему та свистелка. Денег мне стал присылать, едва минул годок. Да немалые деньги. Так-то.

— Палочку, значит, с дырочками. — И Глазов едва не рассмеялся. Все сходится! В детстве Аким Шевалье учился играть на флейте! И по сию пору это его излюбленный музыкальный инструмент!

Дмитрий уже мысленно составил для себя план поездки в город. Радостно сказал Кузьминичне:

— Мы сейчас в город едем. Уж не знаю, вернемся к вам или нет'. Дела. А вам огромное спасибо за все!

— Ты, милок, заезжай, ежели что. Твою не приглашаю, ей здесь не место. Не деревенская. А тебе подсоблю. Сила в тебе есть. Земле, ей сила нужна. Заезжай, ежели что.

Глазов кивнул благодарно.

Юлия с сумкой в руке спускалась с крыльца. Подошла к Кузьминичне, что-то вполголоса начала говорить. Глазов не слышал, что именно. Потом хозяйка вышла за калитку, чтобы проводить гостей. Усевшись в машину, Глазов спохватился:

— Бабушка, фамилию-то вашу я забыл спросить! Как у Андрея в паспорте было записано?

— Как себя, так и его записала. Никольским. Андрей Александрович Никольский сынок мой. Так-то.

«Вот и все, — подумал Глазов. — Круг замкнулся. Значит, под этим именем он живет и теперь. Только переделал на английский манер: Андре Никольски. Личность установлена. Так-то…»

Он прощально махнул хозяйке рукой и захлопнул дверцу. Машина плавно тронулась с места. Кузьминична еще долго стояла у калитки, смотрела им вслед…

…В машине он осторожно спросил Юлию:

— Ты почему мне ничего не сказала?

— О чем?

— О том, что у тебя проблемы со здоровьем?

— Думаешь, так просто в этом признаться? Что ты неполноценный человек? Женщина, которая детей иметь не может, все равно что половина женщины.

— Ну! Сказала! Это у тебя комплексы. Можно подумать, ты одна такая. Что ж, твой покойный муж из-за этого любовницу имел? Или ребенка на стороне?

— С чего ты взял?

— Уж очень прохладно ты о нем отзываешься… — Глазов помолчал, потом, вспомнив вчерашний разговор на лесной опушке, без всякого перехода спросил: — И кто он?

— Муж?

— Тот, из большой любви. Что за история?

— Ты уже считаешь, что после этой ночи получил право все обо мне знать? Подробности моей личной жизни?

— А разве нет?

— Откуда ты знаешь, сколько у меня было таких, как ты? Мне что, каждому случайному любовнику исповедываться?

— Вот, значит, как?! — моментально взвился он. Оказывается, все, что он думал раньше, правда. Он для этой женщины личный шофер, охранник, нанятый ею частный сыщик, а теперь еще и случайный любовник. Замечательно! Его довольно-таки резко отшили. Не лезь не в свое дело.

Она замолчала, достала из сумочки темные очки и тут же их надела. До города ехали молча, и Глазов чувствовал повисшее в салоне напряжение. Но терпел. Не хотел он, чтобы все так бездарно закончилось…

…Районный центр, куда они вскоре приехали, оказался маленьким заштатным городишкой, без особых достопримечательностей. Памятники культуры, за районом числившиеся, находились не здесь, а в окрестностях. Днем, да еще в такую жару, улицы были полупустые.

Они проехали в центр, где стоял памятник героям Великой Отечественной. Вокруг памятника был разбит скверик, городские улицы расходились от него лучами. Зелень в скверике чахлая, пыльная. Людей не видно. Проехав по городу, Глазов с удивлением обнаружил, что магазинов и магазинчиков в нем великое множество. Да столько же строится! Словно по плану развития города на каждого его жителя положено было по магазину. Меж тем жилых домов не строилось совсем. А где людям жить? В магазинах?

В целом же городок как городок. Не лучше и не хуже других. Здесь можно обрести покой, научиться экономить, взять дачный участочек, построить домишко в одну комнату, в домишке поставить старую железную кровать. На единственное окно повесить белую занавесочку и по утрам, отодвинув ее, любоваться рассветом, а по вечерам — огненным закатом. Зато — покой.

Эх! Глазов живо представил себе эту жизнь и вздохнул. Потеряв работу, он стал мысленно примерять себя ко всему, прежде чужому. К провинции, к работе, которой доселе не занимался, к браку с другой женщиной… Моделировал всякие ситуации и думал при этом: «А что? Неплохо. По сравнению с тем, когда не имеешь ничего вообще…»

Рассудив, что паспортный стол должен находиться в центре, Глазов припарковал машину возле сквера. Потом стал задавать редким прохожим наводящие вопросы. Мол, как бы мне у вас в городке прописаться? И где? Юлия с ним не пошла. Сказала, что пройдется по магазинам и купить что-нибудь из еды.

Паспортный стол он вскоре нашел. Взяв со стоящего в коридоре стола первый попавшийся бланк, принялся заглядывать в кабинеты. Везде Глазов видел одно и то же: полусонные, разомлевшие от жары женщины либо мыли чашки, либо только собирались приступить к процедуре чаепития. От него лениво отмахивались: скоро, мол, обед! Совершив круиз по учреждению, он услышал вдруг злое:

— Мужчина, чего вы здесь бродите? Чего вам надо?

Женщина со шваброй, которая это сказала, сидела на стульчике и чая не пила. Наверное, именно поэтому настроение у нее было скверное. Тут Глазов вспомнил, что в сумке у него коробка конфет, которые стремительно таяли на такой жаре, бутылка шампанского и несколько шоколадок. Стандартный набор для похода в любое учреждение. Уборщице Глазов протянул шоколадку и вежливо спросил:

— Скажите, а кто у вас дольше всех работает? Та удивилась шоколадке гораздо больше, чем вопросу, но проворно сунула ее в карман халата, поправила платок на голове и сказала:

— Я.

В этом Глазов не сомневался. И тут же сказал, что не подозревает ее в некомпетентности, но хотел бы поговорить с человеком, оформляющим документы на прописку. Не моргнув глазом, уборщица авторитетно сказала:

— Ежели ты взятку хочешь дать, то это к нашей главной надо. Валентина Константиновна тебе нужна, точно. Через нее все бумаги проходят. Уж лет десять как начальником сидит.

Глазов согласился, что ему надо именно к Валентине Константиновне. Спросив, где ее кабинет, нашел обитую дерматином дверь за номером «7» и вошел без стука, как и положено в учреждениях. Начальница, зевая, сидела за столом, на звук открывшейся двери испуганно ойкнула: