Юрий Кларов - Черный треугольник (Розыск - 1) Страница 29

торговаться не привык. Но думаю, что это не

исключено. Видимо, все будет зависеть от того, что

именно вы припомните.

Продолжение допроса владельца

ювелирного магазина гр. А.Ф.Глазукова

заместителем председателя Московского совета

народной милиции Л.Б.Косачевским

К О С А Ч Е В С К И Й. Так что вы припомнили за

эти полтора часа?

Г Л А З У К О В. Да вот, относительно жемчужин.

Жемчужины эти я, верно, не на бирже покупал...

К О С А Ч Е В С К И Й. Ну это и так было ясно.

Г Л А З У К О В. Принес мне эти жемчужины

неизвестный гражданин перед обедом, только двенадцать

пробило. Я в задней комнате сидел, счета проверял.

Слышу - в дверь стучат. Я думал, Вишняков. Отпер.

Гляжу - незнакомый. "Чем могу служить?" - "Да, вот, 

говорит, - имею до вас дело - жемчуг хочу предложить.

Нужда, - говорит, - так бы не продавал". Посмотрел я

эти жемчужины - ясное дело: из ризницы. Хотел тут же

в милицию телефонировать. Но при нем же не будешь!

Говорю: "Подождите в коридорчике, у меня тут

кой-какие конфиденциальные дела". А он ни в какую.

"Или, - говорит, - сейчас покупаете, или я тут же

ухожу". И к двери. Что тут будешь делать? И так и

так, думаю, плохо. Ну, меня черт и попутал:

согрешил... Запросил он у меня десять тысяч золотом.

Я ему объяснил, что таких денег не имею, предложил

две. Сошлись на двух с половиной...

К О С А Ч Е В С К И Й. Дальше.

Г Л А З У К О В. Чего дальше? Вот теперь каюсь,

казнюсь, места себе не нахожу. Точит грех душу,

гражданин Косачевский, точит...

К О С А Ч Е В С К И Й. Все?

Г Л А З У К О В. Все.

К О С А Ч Е В С К И Й. Стоило из-за этого

дежурного тревожить. Ну что ж, не смею вас больше

задерживать, Анатолий Федорович. До завтра.

Г Л А З У К О В. Минуточку, гражданин

Косачевский. Я хотел еще внешность его описать.

Припоминал и припомнил.

К О С А Ч Е В С К И Й. Слушаю.

Г Л А З У К О В. Мужчина в зрелых годах, лет

этак тридцати. Держался степенно, с достоинством,

будто и не жулик. Помнится, брюнет. Ну что еще?

Пальто не без элегантности, шалевый воротник из

серого каракуля... Шапка каракулевая - пирожок, тоже

серая. Усики. Вот так.

К О С А Ч Е В С К И Й. Так в Москве тысячи

выглядят. Меня особые приметы интересуют.

Г Л А З У К О В. Уж вы извините, я в сыскном

деле не разбираюсь. Это какие особые?

К О С А Ч Е В С К И Й. Ну, например, шрам на

лице.

Г Л А З У К О В. Шрам?

К О С А Ч Е В С К И Й. Вот именно - шрам.

Г Л А З У К О В. Это вам Вишняков, что ли,

говорил?

К О С А Ч Е В С К И Й. Вопросы задаю только я,

Анатолий Федорович. Так был шрам на лице или его не

было?

Г Л А З У К О В. Да будто был, маленький,

неприметный. Я только сейчас вспомнил.

К О С А Ч Е В С К И Й. Где именно?

Г Л А З У К О В. Над бровью. Над правой бровью.

К О С А Ч Е В С К И Й. А теперь, будьте любезны,

назовите мне фамилию этого гражданина и расскажите,

когда и при каких обстоятельствах вы с ним изволили

познакомиться.

Г Л А З У К О В. Да в первый раз я его видел,

гражданин Косачевский!

К О С А Ч Е В С К И Й. Зачем же так волноваться?

Готов вам поверить. Но... Представляете, какой будет

пассаж, если, допустим, эта бестия Вишняков возьмет

да и заявит, что "неизвестный" и раньше к вам

захаживал? А мне бы очень не хотелось, чтобы у

кого-либо возникли сомнения в вашей искренности.

Кстати, когда вы в последний раз виделись с

Арставиным?

Г Л А З У К О В. С каким Арставиным?

К О С А Ч Е В С К И Й. С сынком купца Арставина.

С тем самым Михаилом Арставиным, который был замешан

в афере с фальшивым бриллиантом "Норе".

Г Л А З У К О В. Путаете вы меня, гражданин

Косачевский. Не желаю я больше отвечать на ваши

вопросы. Уж пусть лучше меня обратно в камеру

отведут.

К О С А Ч Е В С К И Й. Ничего не имею против.

Может быть, хотите через меня передать какие-либо

распоряжения приказчикам? Я к вашим услугам.

Г Л А З У К О В. Приказчики... Да пропади они

пропадом! Змеи они подколодные, а не приказчики!

К О С А Ч Е В С К И Й. Не смею спорить: вам

лучше знать своих служащих. До завтра, Анатолий

Федорович.

Глава шестая

Председатель

"Союза анархистской молодежи"

товарищ Семён

I

Вечерний допрос владельца ювелирного магазина с Верхних торговых рядов, безусловно, был удачей. Удачей тем более приятной, что она пришла неожиданно, как говорится, нежданно-негаданно. Кто знает, как бы развернулись дальнейшие события, если бы на Глазукова не произвело такого сильного впечатления мое упоминание о шраме. А ведь шрам я привел только в качестве примера. Я не предполагал, что жемчуг Глазукову продал не кто иной, как мнимый голландец, которого Михаил Арставин ловко и вовремя подсунул своему отцу вместе с бриллиантовым стразом. И вот пожалуйста, исчезнувший было в небытие жулик вновь всплыл на поверхность, на этот раз не со стразами, а с настоящим жемчугом.

Правда, Глазуков, испугавшись собственного признания, внезапно оборвал беседу, которая становилась все более интересной. Но сказавший "а" должен в конце концов сказать и "б". Кроме того, в отличие от барыги с Сухаревки, того самого "вышеозначенного", Глазукову было что терять, и вряд ли он имел большой опыт в скупке краденого.

Я не сомневался, что наша беседа будет иметь продолжение. Обстоятельства вынуждали члена союза хоругвеносцев быть откровенным до конца. И действительно, когда я на следующий день приехал в розыск, дежурный инспектор доложил, что Глазуков хочет сделать какое-то важное заявление.

В дежурке было холодно и неуютно. На столе инспектора рядом с кружкой остывшего чая и журналом регистрации происшествий лежала только что принесенная газета. На первой странице чернели набранные крупным шрифтом слова "Отечество в опасности".

"...До того момента, как поднимется и победит пролетариат Германии, священным долгом рабочих и крестьян России является беззаветная защита Республики Советов против полчищ буржуазно-империалистической Германии, прочел я. - Совет Народных Комиссаров постановляет: 1) Все силы и средства страны целиком предоставляются на дело революционной обороны. 2) Всем Советам и революционным организациям вменяется в обязанность защищать каждую позицию до последней капли крови. 3) При отступлении уничтожать пути, взрывать и сжигать железнодорожные здания..."

От газетных строк пахло порохом, ружейным маслом, гарью пожарищ и потом натруженных солдатских ног, месивших снег на прифронтовых дорогах. Сейчас там, в Петрограде, надрывно и тревожно гудели гудки заводов и фабрик, мчались грузовые автомобили с рабочими и матросами, тянулись подводы, груженные военным снаряжением...

- Поспешать надо, - сказал дежурный.

- Кому поспешать? - не понял я.

- Известно кому, товарищу Карлу Либкнехту, - веско сказал он.

Да, революция в Германии, которую мы ожидали со дня на день, запаздывала. Между тем немецкие колонны все дальше и дальше продвигались на восток.

По Москве ползли слухи о захвате Луцка, Ровно, Борисова, Смоленска. Со вчерашнего дня в город стали прибывать эшелоны с беженцами, и после этого слухи стали еще более зловещими.

Буржуазные газеты захлебывались от восторга. Корреспондент "Русских ведомостей", тот самый, который пытался у меня получить интервью по поводу ограбления ризницы, писал: "Революция умирает. Гибнет то, что они считали великой революцией и что было на самом деле великим уродством, бесноватостью, злым гением и проклятием русского освобождения. Умирает, догорая в дыму и чаду, российская пугачевщина..."

Не слишком ли торопитесь с похоронами, господа?

Дежурный удивленно посмотрел на меня: кажется, последние слова я сказал вслух.

- Так распорядиться насчет Глазукова? - спросил он.

Глазукова привели минут через десять.

- Хочу вам всю правду рассказать, гражданин Косачевский.

И он начал рассказывать, перемежая свое повествование вздохами, призванными символизировать раскаяние.

На этот раз он как будто не лгал, а если и лгал, то самую малость, чтоб сгладить слишком острые углы.

По его словам, с Михаилом Арставиным он познакомился в доме его отца, который финансировал некоторые закупки полудрагоценных камней на Урале. Михаил производил впечатление полного оболтуса. "Эдакая толсторожая скотина", - со злостью сказал Глазуков. Казалось, что он ничем не интересуется, кроме публичных домов и тотализатора. Поэтому Глазуков был крайне удивлен, когда этот недоросль пожаловал к нему в магазин с сугубо деловым предложением. "Я знаю, как возвращать утраченный блеск жемчугу, сказал он Глазукову, - но я не знаю, где раздобыть денег. Вы покупаете "туманный жемчуг" и отдаете мне, а я его обрабатываю". - "Как обрабатываете?" - "А это уж не ваша забота, уважаемый Анатолий Федорович, как я его обрабатываю". - "Что же тогда моя забота?" - спросил Глазуков. "Прибыль, Анатолий Федорович. Три четверти мне - четверть вам. По рукам?" Глазуков не поверил Михаилу, но риск был невелик: порченый жемчуг стоил недорого. На первый раз он передал Михаилу втайне от купца Арставина (Михаил не хотел, чтобы об их сделке знал отец) несколько довольно крупных бракованных жемчужин. Отдал и забыл. А через несколько дней Михаил принес ему одну из них. Глазуков осмотрел ее - и глазам не поверил: ни малейшего изъяна. Эту жемчужину ювелир вскоре продал по очень дорогой цене. "Я не новичок, господин Косачевский, - говорил мне Глазуков. - В камнях я дока. Я знаю, что для того, чтобы скрыть пикэ в изумруде, надо его проварить в прованском масле, добавив туда краски и некоторых химикатов, а нагрев, к примеру, сапфир, можно его обесцветить или же, наоборот, усилить окраску. Я знаю, как придать яркость бирюзе, как улучшить с помощью оливкового или льняного масла тон мадагаскарских аквамаринов. Но жемчуг... Правда, иной раз, воздействуя на жемчужину слабым раствором кислот, удается вернуть ей блеск. Но это в одном случае из ста. Да и обновленная-то прежней не станет. Некоторые ее достоинства исчезнут. Такая жемчужина вроде выстиранного и выглаженного поношенного платья: и то и не то... А жемчужина, которую мне принес Арставин... Я даже было подумал, что это другая. У ювелиров поверье есть: жемчужине, дескать, можно вернуть первозданную, так сказать, красоту, только ежели непорочная девица 101 раз с ней в море искупается. Но моря-то в Москве-матушке нету, а Мишку за непорочную девицу не представишь. Уж он больше на девку публичную, прошу прощения, смахивает..."