Софи Ханна - Домашняя готика Страница 29

– Мило, – пробурчала Чарли.

– Мол, они любят свои семьи и верят, что делают это для их же блага. В статье Харбард называет их «патологическими альтруистами». Им стыдно, потому что они не в состоянии поддерживать своих жен и детей, в которых видят продолжение себя, а не самостоятельные личности. Их убийства – что-то вроде самоубийства по доверенности.

– Вау! Хочешь присвоить себе лавры профессора Харбарда?

– Да это все из статьи. Комботекра должен был и об этом сказать. Ничто из этого не подходит к случаю Джеральдин Бретерик. Она не мужчина…

– А в статье сказано, что убийцы обязательно мужчины?

– Это подразумевается. Джеральдин не работала – у нее перед семьей не было никакой финансовой ответственности. У Марка Бретерика проблем с деньгами нет. У них деньги только что из ушей не лезли.

– Должны быть и другие случаи, не подходящие под шаблон. Люди, убившие семьи по другим причинам.

– В статье упоминается только одна такая причина – месть. Мужчины, от которых женщины уходят – или уже ушли – к новым партнерам. Тогда это убийство, а не «суицид по доверенности». Мужчина видит в детях продолжение женщины, неверной жены, и убивает их, потому что это даже слаще, чем убить жену. Ей придется продолжить жить, зная, что ее дети убиты их собственным отцом. И конечно, он убивает себя, чтобы избежать наказания и, вероятно, – это уже мои мысли, не из статьи, – вероятно, чтобы символически ассоциировать себя с жертвами. Он говорит: «Смотри, мы все мертвы – и я, и дети, – и это твоя вина».

– То есть он не считает себя убийцей?

– Именно. Настоящая жертва – счастливая семья, а настоящий убийца – неверная жена, так он это воспринимает.

– Какая мерзость, – поежилась Чарли. – Даже не могу с ходу придумать преступления хуже.

– Последнюю часть я сам додумал, – удивленно протянул Саймон. – Я теперь что, социолог?

Он сунул открытки в карман брюк, как будто ему внезапно стало стыдно.

– У Марка Бретерика не было другой женщины, иначе мы бы ее нашли. Он не собирался бросать Джеральдин. Так что с местью тоже не выходит.

– Ладно. – Чарли не понимала, чего он добивается, вываливая на нее всю эту информацию. – Так поговори с Сэмом.

– Пробовал, не получилось. Завтра отпрашиваюсь по болезни и еду в Кембридж, к профессору Джонатану Хэю, соавтору Харбарда. Договорился с ним сегодня утром. Хочу узнать больше.

– Так почему не поговорить с Харбардом? Он ведь для этого и нужен.

– Он слишком увлечен общением с гримерами с Би-би-си, которые напудривают его гениальный лоб, ему некогда трепаться со мной. И он одержим только одним – своим предсказанием, что все больше и больше женщин будут совершать «убийства семьи». Ведь из-за этого люди либо пишут на него жалобы в газеты, либо хвалят за храбрость – и его имя остается в новостях, что позволяет ему маячить в телевизоре. А это он обожает.

– С чего он решил, что все больше женщин будет убивать своих детей? – удивилась Чарли. – И ему позволяют нести такую чушь?

– Попробуй его остановить. У него простой аргумент: во множестве сфер жизни женщины берут на себя функции мужчин. Следовательно, женщины начнут убивать свои семьи. Следовательно, Джеральдин Бретерик убила себя и свою дочь. Пытается ли он согласовать это с собственной статьей, с финансовой ситуацией семьи и с идеей мести? Да ни хрена. Его рассуждения – галиматья. Так что я хочу узнать, набит ли его помощник тем же дерьмом или воспринимает ситуацию по-другому. Не хочешь со мной?

– Куда?

– В Кембридж.

– Но я работаю.

– В жопу работу. Я прошу тебя поехать со мной.

Чарли недоверчиво рассмеялась.

– Слушай, а зачем выдумывать болезнь? Просто скажи Сэму, что хочешь поговорить с этим Джонатаном Хэем. Может, он согласится, что это хорошая идея. Чем больше экспертных оценок, тем лучше, я так думаю.

– Ага, конечно. Когда так рассуждали? Харбард к нам приписан. Я получу очередную лекцию о «персонале и ресурсах», если попрошу еще одного эксперта.

– А Хэй не скажет то же самое, что и Харбард?

– Возможно. А может, и нет. Харбард живет один. Хэй моложе, женат, есть ребенок…

– Откуда ты все это знаешь?

– Магия Гугла.

Чарли кивнула. Отговаривать Саймона смысла не было. Она не расскажет Сэму. Если бы Саймон не посвятил ее в свои планы, рассказывать было бы нечего. Он сделал ее сообщницей. Это проверка?

– Хочу есть, – решительно заявила она. – Надо успеть заказать карри прежде, чем я упаду в голодный обморок. Им сюда ехать не меньше получаса, а у меня нет даже крекеров или арахисового масла. Есть только яйца, консервы и пакет куриных бульонных кубиков.

Саймон молчал. У него на лбу выступили бисеринки пота.

– Хочешь посмотреть на меню? – попыталась привлечь его внимание Чарли.

– Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж.

Он смотрел на нее с таким видом, будто только что признался, что смертельно болен, причем болезнь заразная, и ждал, что она в ужасе отпрыгнет.

– Вот. Теперь ты знаешь.

– Ничего лучше и случиться не могло, – сказал Марк Бретерик.

Сэм Комботекра, по крайней мере, убедился, что человек, сидящий напротив него, действительно Марк Бретерик. Согласно инструкциям Пруста, он проверил это всеми возможными способами. Никаких сомнений. Марк Говард Бретерик, родился двадцатого июня 1964 года, в Силсфорде, Линкольншир. Сын Дональда и Анны Бретерик, старший брат Ричарда Питера Бретерика. Сегодня днем Сэм говорил с учительницей из начальной школы, которая хорошо его помнила. Она абсолютно уверена, что человек в теленовостях и на фотографиях в газетах – тот самый мальчик, которого она учила.

– Я эти глаза где угодно узнаю. Мне они всегда казались грустными. Хотя мальчишка-то был веселый. И очень умный. Неудивительно, что он хорошо устроился в жизни.

Сэм понимал, что она имела в виду, говоря о глазах. Гиббс умудрился раскопать фотографию одиннадцатилетнего Бретерика. Мальчик выиграл школьные соревнования по плаванию, и его фотографию напечатали в местной газете. Сейчас перед Сэмом сидел тот же мальчишка, но постаревший на тридцать два года.

Даже голос у Бретерика был мальчишеский – полный неконтролируемой бойкой энергии, которая сразу настораживает взрослых. Марк Бретерик вызвал Сэма, утверждая, что дело серьезное; произошло, мол, «нечто хорошее». Сэм поспешил в Корн-Милл-хаус, надеясь, что ситуация хотя бы не ухудшилась – впрочем, в случае Бретерика это даже вообразить сложно, – но все равно опасаясь, что маловероятное таки случилось.

– Я начал сомневаться, – заявил Бретерик. – Потому что вы не сомневались вовсе. Мне следовало верить своей жене, а не постороннему человеку. Без обид.

Сэм был даже польщен тем, что Бретерик, оказывается, ему поверил, пусть и ненадолго. Лицо у Бретерика было землистым, глаза красные от недосыпания. Они устроились в кухне, за большим сосновым столом, друг против друга. Зеленый ковер на полу раздражал Сэма, из-за него и вся комната ему не нравилась. Кто, интересно, постелил ковер в кухне? Точно не Джеральдин Бретерик – на вид ковру лет двадцать, не меньше.

Истории Бретерика он поверил. Для лжи она была чересчур подробной и замысловатой, человек с умом Марка Бретерика придумал бы что-нибудь попроще. Выходит, либо это действительно произошло, либо ночью Бретерик начал галлюцинировать. Сэм склонялся к первому варианту.

– Марк, насколько я понимаю, вы пытаетесь мне сказать, что женщина, похожая на вашу жену, украла у вас две фотографии, – осторожно произнес Сэм. – Но я совершенно не понимаю, почему вы так этому рады?

– Я не рад! – оскорбился Бретерик.

– Простите, я неудачно выразился. Но вы сказали – и по телефону, и вот сейчас, – что ничего лучшего произойти не могло. Почему?

– Вы утверждаете, что Джеральдин, судя по всему, убила себя и Люси, ведь других подозреваемых нет.

– Не совсем так. На самом деле я…

– Есть другой подозреваемый. Человек, который притворился мной. Эта женщина рассказала, что провела с ним некоторое время в прошлом году, – не знаю сколько, но у меня сложилось впечатление, что не так уж и мало. Думаю, у них была интрижка. Хотя у нее на пальце обручальное кольцо. По ее словам, он подробно рассказывал о моей жизни, подолгу говорил о Джеральдин и Люси, о моей работе. Зачем бы ей лгать? К чему приезжать сюда и выдумывать всю эту историю?

– Если она украла фото, могла и солгать, – мягко возразил Сэм. – Вы уверены, что она взяла эти фотографии?

Бретерик кивнул:

– И Джеральдин, и Люси. Я собираю их вещи. Выбросить не могу, но и находиться с ними в одном доме не в силах. Джин обещала забрать все, пока я не приду в себя.

– Мать Джеральдин?

– Да. Я положил эти фотографии в один из пакетов. Мои любимые – Джеральдин и Люси в приюте для сов в Силсфорд-Касл. Я держал их на рабочем столе: я ведь проводил на работе больше времени, чем дома. – Бретерик почесал крылья носа указательным и большим пальцами – наверное, украдкой вытер глаза, но Сэм не успел заметить. – Привез их домой вчера. Не могу смотреть на них, каждый раз… как удар током. Описать невозможно. А Джин – наоборот. Пожалуй, даже больше фотографий повесила с тех пор, как они умерли. Все рисунки Люси, которые были в рамах здесь, на стене…