Марина Серова - Карамельные сны Страница 29

Вот и сейчас, как только я, пройдя многоступенчатые проверки на постах, открыла дверь в его кабинет, Антон Иванович грузно поднялся со стула и пошел на меня, здоровый, как кит, широко расставив руки:

— Же-енечка! Милая ты моя! Сколько лет, сколько зим! И как всегда без предупреждения!

Мы троекратно расцеловались, и Караваев предложил мне присесть, деликатно объяснив, что говорить «садитесь» в этом учреждении не принято. И тотчас на его девственно-чистом рабочем столе появилась бутылка «Столичной» и два стакана.

— Нет, дядя Толя, нет. Я на работе.

— Ну и что? — Караваев посмотрел на меня, как на восьмое чудо света. — Когда это водка мешала нашей работе, я не понимаю?!

Вообще-то он был прав. Да и напряжение последних дней сказывалось на мне не лучшим образом. Расслабиться было определенно необходимо…

Два «булька» на стакан — и мы чокнулись «за все хорошее», глядя друг на друга с симпатией и даже с некоторой ностальгией. Закусили яблоком. Вытерли выступившие от водки слезы и улыбнулись друг другу. Нам было что вспомнить.

Югославия… Чечня… Северная Осетия…

Э, да мало ли «горячих точек» было пройдено совсем недавно!

— А помнишь, Женя-дорогая…

Да, черт возьми, отлично помню! И в другое время охотно бы подхватила эту строчку, знакомую, как песня: «А помнишь…» Но сейчас — не было времени.

— Дядя Толя, я по делу, — напомнила я и добавила, глядя, как он расстроился: — Даю честное слово, что не позднее, чем через неделю, обзвоню ребят, и мы нагрянем к тебе не только с этим, — я кивнула на водку, — но и с хорошей поляной, и мы все-все-все вспомним, посидим и даже, я тебе обещаю, споем… Но именно сегодня ты, дядя Толя, нужен мне по делу.

— Я слушаю.

— Понимаешь, мне срочно нужно узнать, где отбывает срок некто Иосиф Френкель, 1966 года рождения, осужден за хранение наркотического вещества в особо крупных размерах четыре года назад… Ну и все, что касается этого человека — характеристика, отзывы, условия отбывания наказания, ну в общем, ты и сам знаешь.

— Хм… За справки такого рода, данные частному лицу… меня по головке не погладят, сама знаешь.

— Все останется между нами, — заверила я его.

Подумав секунду, дядя Толя встал и, присев за свой рабочий стол, подвинул к себе один из внутренних телефонов. Он продиктовал кому-то на том конце провода все, что меня интересовало, и, положив трубку, посмотрел на меня с любовью и умилением.

— Ответ будет через полчаса. Выпьем еще, Женечка?

— Не могу, дядя Толя, я за рулем.

— Эх!

Водка опять щедро плеснулась в стакан, но на этот раз мой бывший сослуживец пил один. Крякнув, он отставил пустой стакан, подпер щеку рукой и сказал:

— Вот у тебя, Женечка, жизнь — это я понимаю. Погони, перестрелки, интересные дела, хорошие заработки. А у меня? Я стал, Женечка, обыкновенной канцелярской крысой. И задача такая же: где бы чего добыть. Робы подешевле, продуктов побольше, постельного белья поцелее… И мысли: как накормить арестанта на отпущенные казной тридцать рублей в день. И еще — как за ними уследить при вопиющем кадровым дефиците. Ведь зэк, он что? Он думает. Двадцать четыре часа в сутки думает о том, как ему обмануть начальство. А начальство — это я. И при всем этом такая тоска иногда накатит, Женечка, — прямо хоть беги отсюда, хоть волком вой…

Он хлопнул еще полстакана и вдруг запел хоть и гнусавым, но не лишенным приятности баритоном:

В том саду, где мы с вами встретились,Ваш любимый куст хризантем расцвел,И в моей груди расцвело тогдаЧувство яркой нежной любви…

— Что это за песни вы нынче поете, дядя Толя? — поразилась я. Никогда я еще не видела своего старого боевого товарища поющим, да еще такие смешные бабские песни.

— Это теперь модно, про хризантемы, — пояснил дядя Толя. — В нашей, конечно, системе. И какие мастера поют! Муслим Магомаев разрыдался бы от досады, услышав эти голоса…

Отцвели-и уж давно-о хризантемы в саду,Но любовь все живео-от в моем сердце больном…

Фольклорное пение звучало все громче и перешло уже в какое-то тоскливое завывание. Вот-вот оно должно было вырваться из стен кабинета. Здешние порядки я не знала — а вдруг за распевание арестантских песен работнику ГУИН дяде Толе грозило служебное взыскание? Нужно было срочно заводить какой-нибудь отвлеченный разговор.

— Дядя Толя! А вот скажи ты мне, арестанты ваши, или, как вы их называете, зэки, бегут из лагерей? Ну то есть я знаю, конечно, что бегут, однако как часто?

Караваев оживился. Видно было, что эта тема интересует его не меньше меня.

— А как же! Бегут, родимые, бегут, как тараканы от борной кислоты. И все время с выдумкой, все время с изюминкой! Прогресс, Женечка, он и на зоне идет семимильными шагами. Побеги все чаще бывают технически оформленные. Например, в одной из колоний зэки в промышленной зоне до чего додумались — сварили из остатков металлолома некий такой колокол. Под него залез жулик, и сверху все закидали ржавыми железяками. Потом это все вывезли за ворота как утиль… А еще был случай — в одной колонии заключенным разрешили разбить возле бараков маленький такой огородик, и столько мастеров выявилось по этому делу! Все сплошные мичуринцы! И никто из охраны не заметил, что со временем грядки не оседают, как им положено, а растут ввысь! Курганы! Потом спохватились, да поздно: оказывается, зэки вырыли подземный ход из спального помещения прямо за ворота. Лишнюю землю как раз и ссыпали на грядки, а что не вместилось — носили в «очко».

Но эти хоть сообща действовали, единой командой. А есть и другие случаи. Один зэк, осужденный на двадцать лет за серию убийств, умудрился вырыть вполне комфортный тоннель шириной метра полтора и длиной — двадцать два! И это при том, что из орудий труда у него были только алюминиевые ложка и тарелка. И обнаружили-то подкоп случайно. А всего он собирался прорыть ход в полкилометра — расстояние между камерой и забором за вышками с часовыми.

В другом месте арестанты обманули охранников, использовав самодельные чучела. Набили мешки соломой и положили на нары. А на стенах висели фотографии кинозвезд. Все думали — для красоты, оказалось — с практической целью: фотки эти отверстия в стене закрывали. Ночью арестанты вытащили бетонные блоки из двух стен, пролезли в отверстия, спрыгнули на крышу и перелезли через забор высотой двадцать пять метров с колючей проволокой, а оттуда — на железнодорожное полотно.

Один заключенный совершил побег из тюрьмы, спрятавшись в бильярдном столе, который благополучно пронесли мимо охранников. Самое смешное — это случилось всего спустя год после того, как другой осужденный сбежал из той же самой тюрьмы, спрятавшись в платяном шкафу. 19-летняя зэчка в пермской колонии вообще сбежала, спрятавшись в чемодане, который вынесла ее отбывшая свой срок сокамерница…

А сколько я могу тебе, Женечка, рассказать о всяких там самодельных планерах, мотодельтапланах, аэростатах и прочих вертолетах, на которых зэки в прямом смысле слова улетают через заборы! И знаешь, из чего такие планеры готовят? Легким движением руки из бензопилы «Дружба». Думаешь, шучу? Сходи в Музей криминалистики МВД, тебе там покажут один такой пило-дельтаплан — несколько ушлых зэков пытались удрать на нем с лесоповала. Да они тебе и без бензопилы улетят — было бы желание. Один такой летун вот что придумал: шестеро подельников нагнули сосну, она залез на верхушку и пристегнул себя монтажным ремнем. Сосну отпустили, зэк в полете расстегнулся — и парил, как белка-летяга, пока не приземлился… правда, ровнехонько на станции, точно под колеса идущего поезда.

Вот какие у нас мастера бывают. А ты говоришь…

Я слушала с интересом. Но с еще большим интересом я посматривала на служебный телефон, который должен был вот-вот зазвонить и поведать мне о судьбе заключенного Иосифа Френкеля. Оставалось надеяться, что он не устроил себе побег, воспользовавшись ручкой от швейной машинки или подстаканником…

И телефон зазвонил. Дядя Толя поднял трубку и выслушал то, что ему сказали, суровея лицом. Затем медленно опустил трубку на рычаг и обернулся ко мне, твердо глядя в глаза:

— Женечка, я надеюсь, что этот человек тебе не родственник и добрый знакомый. Знаешь, всяко бывает. У меня очень неутешительные новости.

— Бежал?! — вскричала я.

— Нет, но… В общем… он погиб.

— Погиб?

— Да. Какая-то нелепая случайность, как раз из тех, над которыми так любят рыдать сами зэки… Все произошло год назад, даже меньше. Заключенному № 185/07 Иосифу Френкелю, отбывающему наказание в колонии под Иркутском, стало плохо, тюремный врач поставил диагноз — «гипертонический криз» и распорядился перевести его в лазарет. Той же ночью в лазарете произошло замыкание электропроводки, вспыхнул пожар… Крыша загорелась и рухнула. Восемь человек спасти не удалось. В том числе и твоего подопечного. После разбора завалов нашли только их обугленные останки… Мне очень жаль, Женечка. Иосифа Френкеля больше нет в живых…