Марина Серова - Любовь кончается в полночь Страница 29

– Всего доброго! – сказала завуч таким тоном, каким обычно говорят: «Да пошла ты!..»

Я положила трубку и чуть не крикнула: «Ура!» Завтра я встречусь с сотрудницей Ирины и поговорю с ней. А зачем мне это надо? А затем, что эта Ирина – весьма загадочная женщина. При нашей первой встрече, когда я спросила ее, в какой гимназии она работает, она мне этого так не сказала. Отшутилась. И это меня тогда немного насторожило. Если человеку нечего скрывать, почему он не называет место своей работы? Боится, чтобы чего-то о нем не узнали? Во всяком случае, это выглядит подозрительно. Если человек не хочет, чтобы я пошла к нему на работу, значит, надо обязательно туда пойти! Это раз. И еще. Когда я сказала, что у Ирины красивая фигура, потому что она еще не рожала, а когда, мол, она родит – поправится, на ее лице промелькнула некая тень. Легкая такая тень, но – промелькнула! Ей был неприятен разговор о ребенке. Почему? Что-то здесь скрывается, не иначе. А раз Ирина что-то скрывает, надо вытащить это наружу. Обязательно! И хорошо бы пообщаться с ней еще разочек. Часто человек при второй встрече говорит совсем не то, что он утверждал при первой, и на этих расхождениях его можно поймать. Но это – уже потом, когда мне завуч расскажет про Ирину хоть что-то конкретное.

Утром я еще раз позвонила Елизавете Андреевне, она назвала мне свой адрес, и я поехала к ней домой. Это был старый двухэтажный дом на улице Миклухо-Маклая. Довольно обшарпанный снаружи, он тем не менее имел достаточно ухоженный вид внутри. Чувствовалось, что здесь недавно сделали ремонт. Квартира, в которой жила бывшая завуч, находилась на втором этаже. Еще перед дверью я уловила какой-то подозрительный запах. Просторная прихожая встретила меня антикварным шкафом и резким неприятным запахом… боюсь даже сказать, чего. Елизавета Андреевна сама открыла мне дверь. Это была пожилая, лет шестидесяти на вид, женщина, в старомодном темно-коричневом платье с кружевами. На шее у нее красовалась золотая цепь довольно внушительных размеров. В ушах – сережки, старинные, с изумрудами, на пальце – такой же перстень. Волосы ее были выкрашены в сиреневый цвет. Ну, что ж, в понятие «красиво» каждый вкладывает свой смысл.

Следом за хозяйкой встречать меня вышли кошки. Их было целых шесть! Это и были, как я поняла, «деточки» Елизаветы Андреевны: три девочки – Мотя, Анфиса и Раиса, и три мальчика – Буржуй, Нафаня и Пират. Именно так мне представила их хозяйка. Буржуй был толстый, рыжий, Пират – весь черный и лохматый, с одним глазом, а Нафаня – ласковый и разноцветный. Кошечки же были белые с серым или серые с белым. Вся эта лохматая банда дармоедов следовала за хозяйкой по пятам. Если она выходила из комнаты, кошки выходили за ней. Если она садилась в кресло, кошки прыгали ей на колени, и хозяйка их гладила, а они, довольные, мурлыкали. При виде кошек мне стало понятно, что за запах царил в квартире бывшей учительницы.

– Так вы и есть Татьяна? – строго, словно провинившуюся школьницу, спросила меня Елизавета Андреевна. Я поняла: сказывалась многолетняя привычка учителя.

– Да, – подтвердила я, – частный детектив.

– Так… пройдемте в гостиную. – И она величественно, как английская королева, прошествовала в большую комнату с высокими потолками и двумя окнами. Здесь она опустилась в старое кресло времен царя Гороха и накинула на плечи белую шаль, хотя в такую жару это выглядело довольно нелепо. Все кошки прибежали за ней следом и расположились у хозяйки на коленях или рядом с ней. Елизавета Андреевна стала гладить одну из них. Мне она предложила сесть на такой же старый, как кресло, диван. Что я и сделала.

– Мои деточки, – с нежностью в голосе сказала хозяйка, – всюду следуют за мной! Очень меня любят, и я их тоже. Сейчас вот получу пенсию, куплю им рыбки и колбасы. Ну, что, Мотя, девочка моя, будешь колбаску?

Кошка, сидевшая на подлокотнике справа, преданно мурлыкнула, выражая готовность сожрать хоть килограмм колбасы. Лишь бы дали!

– Хорошие мои, ласковые мои… Я их на улице подобрала, отмыла, откормила, девочек отнесла к ветеринару, он им сделал перевязку труб, чтобы они котят мне не приносили… Да, моя маленькая, да, я про тебя говорю… Хорошо с ними, душа отдыхает. Я где-то прочитала, что, если с утра погладить кошку, в этот день инфаркта не случится. Организм расслабляется. Я уже два года обхожусь без лекарств от давления. У меня его просто нет! Глажу моих деточек, успокаиваюсь… Да, вот так, вот так… А плохие люди говорят, что у меня в доме кошками воняет! Злыдни! Татьяна, скажите, у меня воняет кошками?

Я несколько раз потянула носом воздух, подняла глаза к потолку и сказала удивленно:

– Я ничего не чувствую…

– Вот и я говорю: запаха нет! А они мне: с вами жить невозможно на одной площадке, такая вонь!

– Ну, соседи явно преувеличивают, – сказала я, а про себя подумала: хорошо, что эти соседи меня сейчас не слышат. Побили бы!

– О чем же вы хотели меня спросить? – Интонации бывшей учительницы явно потеплели.

– Елизавета Андреевна, вы ведь в гимназии давно начали работать?

– Давно, – не без гордости ответила хозяйка, – со дня открытия. Я тогда еще не была завучем, просто преподавала русский язык. Но сумела показать себя так, что через три года меня назначили завучем. Я была очень строга с учениками! Я умела спрашивать, чего многие учителя сегодня просто не умеют или не хотят делать. Мои ученики… дисциплина прежде всего… умею находить общий язык…

Я слушала ее и понимала: это надолго. Я, конечно, обожала устные мемуары учителей на пенсии, но ее воспоминания грозили затянуться. Надо было как-то прервать ее поток хвалебных псалмов себе самой, и я вежливо сказала:

– Елизавета Андреевна, вы меня, пожалуйста, извините… Мне, конечно, очень хочется послушать ваши воспоминания, но я, к сожалению, не имею для этого достаточно времени. Мне бы хотелось задать вам вопрос: Шелестова Ирина Павловна пришла в гимназию при вас?

– Пришла?! Это теперь так называется? Нет, правильнее будет сказать: ее прислали! И не по распределению, как мы в свое время распределялись по школам, окончив педагогический вуз! Очень это было хорошее дело, скажу я вам, когда студента-выпускника направляли на работу в школу, когда не надо было самой бегать, искать, куда бы тебя взяли. Сейчас вот говорят, что в советское время было плохо, а я считаю…

Да, тяжелый случай! Если на каждый мой вопрос я буду полчаса выслушивать лекцию-воспоминание о старых добрых временах, я и до следующего утра отсюда не уйду. Бывшей учительнице, конечно, приятно почитать кому-то нотации, и, если раньше жертвами ее занудства были ученики, то сейчас, за неимением последних, она решила «достать» меня.

– Елизавета Андреевна, это все понятно и… очень хорошо. Но меня интересует другое. Как же все-таки пришла Ирина в гимназию, как она там появилась?

– Да уж не сама!

– По блату? – поспешила я спросить, пока на меня не хлынул новый поток ненужной мне информации.

– И еще по какому! – многозначительно воскликнула она, подняв указательный палец и погрозив кому-то на потолке. После такого я уж боялась и спрашивать, кто же определил Ирину в эту гимназию. Но Елизавета Андреевна, понизив голос, сама сказала:

– Вам фамилия Рожков о чем-нибудь говорит?

– Это который в…

– Там, – кивнула хозяйка, хотя я даже не успела сказать, где именно работает это важное в городе лицо. – Вы меня поняли. Так вот, его супруга, Инесса Леонидовна, позвонила нашей директрисе и сказала, что в гимназию надо взять юное дарование, студентку-выпускницу педагогического вуза, Суровицкую Ирину. Ну, таким людям, понятно, не отказывают. Тогда быстро спровадили на пенсию Ольгу Ивановну, самую старую и самую опытную учительницу гимназии… Ну, что ж, молодым везде у нас дорога, старикам везде у нас пинок! В новом учебном году пришла эта Суровицкая, фифа, вся из себя! Как же, у нее вон какой блат!

– Она так плохо знала свой предмет? Или у нее были какие-то неувязки в работе? – спросила я.

– Да при чем здесь это? Ну, не было неувязок, как вы изволили выразиться, работала она… ну, не скажу, что хорошо, но вполне сносно. Хотя Ольга Ивановна по сравнению с ней – опытнейший педагог! Ее уважали дети, любили родители, она вела общественную работу, она тридцать шесть лет отдала школе!.. И такого человека выпроводили на пенсию, вот как меня сейчас… А мы, учителя старой закалки…

Я прекрасно понимала тех, кто выпроводил Елизавету Андреевну на пенсию. Этот словесный поток лился как из рога изобилия. Наверное, ей некому было пожаловаться, как несправедливо с ней поступили. Кошки, видимо, были неблагодарными слушателями: они засыпали под ее монологи. Вот как сейчас. Поняв, что болтовня хозяйки затянулась надолго, они прикорнули, свернувшись клубочками и мирно посапывая во сне. Счастливые! Им было проще, нежели мне.

Пройдясь по всей системе народного образования, выявив все ее недостатки и подчеркнув достоинства, Елизавета Андреевна наконец перевела дыхание, а я, воспользовавшись этим, вклинилась в ее монолог: