Дик Фрэнсис - Испытай себя Страница 29

— Вез всяких разговоров, — согласился я.

Индустрия скачек вновь набирала темп, уже в среду открывался ипподром в Виндзоре. Тремьен заявил к скачкам четырех своих лошадей и желал, чтобы я отправился туда вместе с ним и полюбовался на результаты его работы.

— С удовольствием, — ответил я.

Еще он сказал, что собирается вечером пойти к друзьям поиграть в покер, и спросил, не смогу ли я приглядеть за Гаретом.

— Разумеется, — сказал я.

— Он вполне взрослый и может сам о себе позаботиться, но… вот…

— В компании веселее. Всегда лучше, когда кто-то рядом.

Он кивнул.

— Всегда к вашим услугам, — заверил я его.

— Ди-Ди считает, что мы злоупотребляем вашей любезностью, — прямо заявил он. — Это так?

— Нет, — удивился я. — Мне нравится то, что я делаю.

— Кухарка, нянька, бесплатный шофер, бесплатный конюх?

— Вполне подходит.

— Вы имеете право отказаться, — неуверенно промычал он.

— Как только мне надоест, я сразу же извещу вас. Что до настоящего момента, то мой статус меня вполне устраивает, мне приятно быть полезным. О'кей?

Тремьен кивнул.

— К тому же это помогает мне лучше узнать вас. Для нашей книги.

Впервые за все время нашего знакомства я заметил на его лице слабую тень беспокойства — он, видимо, не хотел выставлять всего себя напоказ толпе, хотя я и не собирался раскрывать каких-либо секретов без его на та соизволения. Меня пригласили не для того, чтобы я все кругом вынюхивал, а затем забавлял публику жареными фактами; от меня требовался всесторонний портрет человека, подтверждающий неукротимую жажду жизни. Можно, конечно, упомянуть об одной или двух бородавках, но нельзя выпячивать самые незначительные огрехи.

День катился по намеченному курсу; кроме того, по дороге в Ньюбери Тремьен пронесся галопом по своим постъюношеским годам и поведал о своем знакомстве с тотализатором (естественно, с подачи отца). Он поведал, что отец советовал ему делать максимальные ставки, поскольку в ином случае не почувствуешь ни радости победы, ни горечи поражения.

— Отец был, естественно, прав, — говорил Тремьен. — Но я более осмотрителен. Я играю в покер, беспокоюсь о своих лошадках, делаю скромные ставки, немного выигрываю, немного проигрываю — мой пульс от этого не скачет. Я знаю некоторых владельцев, которые во время забегов бледнеют и трясутся. Их вот-вот хватит кондрашка от неуверенности, выиграют они крупную сумму или все проиграют. Мой папаша был из этой породы, я же подобного не понимаю.

— Вся ваша жизнь — тоже азартная игра, — сказал я.

На секунду он застыл в недоумении.

— Вы подразумеваете мою тренерскую работу? Здесь вы правы. Когда победил мой Заводной Волчок, я дрожал от восторга, но ведь и горечи поражений я тоже испытал немало. Так что можно сказать, что я в большей мере делаю ставку на свой душевный покой, чем на денежный выигрыш.

Я записал этот пассаж. Тремьен, автоматически крутя баранку, покосился на мой блокнот, и я подумал: «Он явно доволен, что эта цитата может попасть в книгу».

Мне это показалось логичным — пусть сам герой напрямую беседует с читателем, я же буду ему лишь немного помогать.

Вечером, когда Тремьен ушел играть в покер, Гарет попросил меня научить его готовить.

Эта просьба поставила меня в тупик.

— В этом нет ничего сложного.

— А как вы сами научились готовить?

— Не знаю. Возможно, наблюдая за своей матерью. — Я взглянул на его лицо и осекся. — Извини, я совсем забыл.

— Мне было нелегко с моей матерью. Она всегда говорила, что я путаюсь у нее под ногами.

Моя же мать всегда разрешала мне, насколько я помнил, вылизывать из миски остатки сладкой массы, приготовленной для кекса. И еще она любила поболтать со мной, пока возилась на кухне.

— Ну, так что же ты хотел приготовить?

Мы проследовали на кухню, и Гарет настоятельно попросил меня испечь картофельный пирог с мясом, причем настоящий, а не тот, что продается в магазине и воняет коробкой и которым невозможно накормить даже пигмея.

— Будем делать пирог, согласен. Но прежде найди того пастуха, — усмехнулся я.

Моя шутка вызвала и у него улыбку, он внимательно начал наблюдать за тем, как я рублю мясо, режу лук, развожу сухую подливку и готовлю приправу.

— Порошковая подливка сокращает время готовки, — объяснил я. — Твоя мать пришла бы в ужас, но, кроме того, она размягчает мясо и придает ему особый вкус.

Я растворил в воде часть порошка, вылил раствор в мясо, добавил кусочки нарезанной луковицы и сдобрил все это сушеной зеленью. Затем накрыл кастрюлю крышкой и поставил на слабый огонь.

— А теперь мы должны решить, — предложил я, — брать ли картошку в клубнях или измельченные гранулы. Свежий картофель не пойдет? Нет? Тогда гранулированный.

Он кивнул.

— Будем готовить в соответствии с инструкциями на пакете.

— Давай вскипятим восемь унций воды и четыре унции молока, — прочитал я.

Гарет поднял на меня глаза.

— Вы говорили, что воду следует кипятить. А в чем это лучше делать?

Я улыбнулся.

— Лучше всего для этого дела подойдет жестянка из-под кока-колы. Их везде навалом, все привыкли бросать их где попало; стоит промыть их водой, смыть всех пауков — и в них можно готовить. Эти жестянки всегда чистые.

— Шикарно, — оценил он мой совет. — Но для нашей картошки нам потребуются масло и соль… А не могли бы вы записать то, что купили на прошлой неделе, чтобы я имел возможность все это снова купить?

— Безусловно.

— Мне бы хотелось, чтобы вы не уезжали.

В его голосе я услышал страх одиночества.

— Я еще пробуду здесь три недели, — обнадежил его я. — А тебе не хотелось бы совершить со мной в следующее воскресенье, если выдастся хороший день, небольшую прогулку по близлежащим полям и лесам?

Он просиял. Мое предложение ему явно пришлось по вкусу.

— Можно, я захвачу с собой Кокоса?

— Естественно.

— Исключительно стремно!

С этими словами он радостно высыпал сушеный картофель в кипящую воду, после чего мы все это варево положили на противень с уже поджаренным мясом, затем поставили блюдо в гриль, чтобы подрумянить верх.

Этот наш кулинарный изыск удовлетворил нас обоих.

— А в наш поход мы захватим спасательный набор? — спросил он.

— Конечно.

— И костер разожжем?

— Если только на вашей земле, при условии, что твой отец разрешит нам. Ведь у нас в Англии не разрешается разжигать костры где заблагорассудится. Во всяком случае, без крайней на то необходимости. В любом случае всегда следует получить согласие владельца частной собственности.

— Отец разрешит нам.

— Я тоже так думаю.

— Я сгораю от нетерпения.

Во вторник утром патологоанатом положил свой отчет на стол старшего инспектора Дуна.

— Кости принадлежат взрослой молодой женщине примерно четырех или пяти футов ростом. Возраст — около двадцати лет, плюс-минус два года. На черепе остатки волос, по которым невозможно определить их истинную прижизненную длину.

— Когда примерно она умерла? — спросил Дун.

— Полагаю, прошлым летом.

— А каковы причины смерти? Наркотики? Солнечный Удар?

— Если это наркотики, то нужно будет брать остатки волос на анализ, чтобы понять, с чем мы имеем дело. Но травка здесь явно не замешана, как мне кажется. Дело в другом.

— А в чем же может быть дело? — вздохнул Дун.

— У нее раздроблена челюстная кость, — ответил врач.

— Это точно?

— Абсолютно. Ее задушили.

Жизнь в усадьбе Тремьена шла своим чередом: утренняя проездка, завтрак, вырезки из газет, обед, ужин, обработка материала, небольшая выпивка.

Утром следующего дня я застал в конторе плачущую Ди-Ди и предложил ей платок.

— Не обращайте внимания, — сказала она, всхлипывая.

— Могу я предложить свою жилетку?

— Не пойму, почему я с вами так откровенна?

— Слушаю вас.

Она промокнула слезы и бросила на меня быстрый извиняющийся взгляд.

— Видимо, оттого что я старше вас. Мне ведь уже тридцать шесть. — По тому, с каким отчаянием это было сказано, я понял, что она явно тяготится своим возрастом, будто сама цифра 36 вызывает у нее ужас.

— Тремьен сказал мне, что вы испытали разочарование на личном фронте? — неуверенно спросил я. — Но он этого никак не уточнил.

— Разочарование?! Ого? Я любила эту скотину. Я даже гладила ему рубашки. Мы много лет были любовниками, а он постоянно относился ко мне, как к игрушке, которую в любой момент можно выбросить. И вот сейчас Мэкки готовится стать матерью. Ее глаза вновь наполнились слезами, в которых нельзя было не прочитать тоску по давно желаемому материнству. Такую боль в лице мне приходилось видеть только у женщин, похоронивших любимого человека.