Марина Крамер - Закон ее прошлого Страница 3

И – удивительное однообразие и постоянство вокруг. Такое впечатление, что я всегда знаю, что буду делать завтра, послезавтра, через неделю. Как знаю и то, чем будут заняты мои соседи и весь городок. Раньше мне казалось, что в суете и хаосе Москвы я упускаю что-то важное, что-то такое, без чего жизнь моя так и останется неполной, и, будь у меня чуть больше свободного времени и хоть какая-то упорядоченность, то все встанет на свои места. Ничего подобного. Когда я получила все это, оказалось, что суета и хаос – единственное состояние, в котором я могу жить нормально и чувствовать себя полноценной и нужной. А когда каждый новый день похож на прожитый и, что самое страшное, похож на те, что еще только наступят, жизнь начинает напоминать кошмар.

Сегодняшнее утро обещало быть точно таким же, как вчерашнее и как то, что было, к примеру, две недели назад. Я проснулась и, едва открыв глаза, пошла к окну и распахнула его – светило солнце, в кроне дерева пела какая-то мелкая птичка, название которой я не могла определить, сосед со своим бассет-хаундом шел по обычному маршруту – к булочной, оттуда за сыром и обратно, к небольшому белому домику, окруженному кустами сирени. Когда все они распускались, от зрелища невозможно было оторвать глаз – белые, розовые, нежно-фиолетовые гроздья практически закрывали листву, и все это великолепие благоухало так, что мне казалось – даже моя кожа пропитывается этим ароматом и хранит его все время, пока сирень цветет.

Проводив соседа взглядом, я вышла в кухню, сварила кофе и с чашкой вернулась обратно, забралась в постель и придвинула пепельницу. Первая чашка кофе и первая сигарета за день – так начинались все мои утра, где бы я ни жила.

Вторую чашку я обычно выпивала, открыв ноутбук и просматривая новости и почту. Второе сейчас практически отпало – мне никто не писал. Однако сегодня что-то пошло не так, и в ящике светилось непрочитанное письмо. Я щелкнула мышкой и открыла его – это оказалась рассылка концертного агентства, в которую неведомо как попал мой адрес. Я бегло просмотрела афишу концертного зала Плейель, и сердце мое забилось – через три дня там будет выступать маэстро Лемешинский со своим оркестром. Мой бывший муж Светик. В какой-то момент я начала верить в судьбу и знаки – потому что как иначе можно назвать происходящее? Случайное письмо, и в нем – афиша концерта бывшего мужа. Теперь я просто обязана попасть туда. В конце концов, Светик – главный дирижер отличного оркестра, исполняющего как классические, так и современные произведения, почему бы мне не отвлечься от своего полуовощного существования и не посетить концерт? Я не лично к Светику поеду. И даже встречаться с ним не стану – это ни к чему.

К счастью, мне и тут повезло – я успела забронировать один из трех оставшихся билетов. Это, правда, вышло в приличную сумму, потому что места остались только самые дорогие, но пусть. Нужно теперь найти отель в восьмом округе Парижа, где располагался зал Плейель, чтобы не ехать ночью домой. Наконец-то за долгое время у меня появится повод надеть вечернее платье и бриллианты и поужинать в Париже. И позавтракать, кстати, тоже.

Номер в «Принце Уэльском» тоже нашелся, это меня очень обрадовало. Определенно, сегодня был мой день. Может быть, все это везение – не что иное, как добрый знак, сулящий перемены в жизни.

Глава 2. Париж

Иногда мы очень страдаем, но проходит время, и прошлое со всеми его страданиями становится нам дорого.

Я не впервые оказалась в Париже, но чувствовала себя так, словно этот город мне совершенно незнаком. Даже не знаю, в чем было дело – в настроении, в самочувствии или в ожидании предстоящего концерта и бывшего мужа за дирижерским пультом. Я приехала рано утром, оставила в отеле небольшой чемодан с платьем и туфлями и пошла бродить по городу.

В прежние мои визиты Париж казался почти родным, я довольно хорошо знала его и даже любила, но сегодня на меня навалилось какое-то неприятное чувство отчуждения. Раздражало все – уличные музыканты, шумные стайки молодежи, звуки трамвая и запах из подземки. Я не могла понять, что со мной. А больше всего взбесила афиша, с которой на меня смотрел Светик в черном фраке и белой манишке. Фотография была свежая, Светик выглядел отлично, только волосы совсем поседели. Но что-то появилось во взгляде… какое-то острое одиночество, которое невозможно спрятать от камеры. Даже не знаю, почему я вдруг так разозлилась. Ведь Светик был несчастлив со мной – так почему теперь, когда меня нет в его жизни, зато есть сын, он выглядит таким одиноким и брошенным? Должен бы лучиться счастьем.

– Мадам, вы позволите? – раздалось за спиной, и я от неожиданности выругалась по-русски. – Простите, я испугал вас?

Сзади стоял средних лет мужчина в широком свитере крупной вязки и свободных коричневых брюках. На плече его висел этюдник.

– Я не хотел пугать вас, видимо, вы задумались, потому мой голос прозвучал так неожиданно.

– Я не люблю, когда ко мне подкрадываются со спины, – уже взяв себя в руки и испытывая некоторое смущение за мат и несдержанность, пробормотала я.

– Да, я как-то не подумал. Но у вас такой профиль, что я не смог удержаться. Если бы вы уделили мне немного времени…

– Вы хотите написать мой портрет?

– О, как вы удивительно правильно сказали! Написать! Именно – написать, да!

У него был приятный низкий голос, обволакивающий, как кокон, и яркие синие глаза. Не знаю, почему, но я прониклась к нему доверием, чего обычно к незнакомцам не испытывала.

– Если вы уложитесь в полтора часа и не заставите меня идти в помещение, я готова.

– Какое помещение, как вы могли подумать! – прижав к груди руки, воскликнул художник. – Мы выберем чудесную скамью где-нибудь на бульваре, вы удобно сядете, а я устроюсь напротив и в отведенное время напишу ваш портрет. Кстати, я забыл представиться. Меня зовут Луи. Луи Беррагон.

– Варвара. Можете звать меня Барбарой, если так легче. – Этим именем звали меня все соседи.

– Прекрасно. «Барбара, Барбара, Барбара», – пропел он. – Слышали такую песню?

– Нет.

– Это не страшно. Так идемте же, Барбара, искать скамью.

Он как-то аккуратно взял меня за запястье и увлек за собой. Не знаю, почему, но я послушно пошла следом, даже не думая о том, что совершенно незнакомый человек может оказаться вовсе не художником.

Но Луи – к сожалению или к счастью, уж не знаю – действительно оказался художником, к тому же хорошим, насколько мне позволяло судить об этом образование и детские годы, проведенные в походах в Третьяковку, Эрмитаж и прочие доступные музеи двух столиц. Усадив меня на ярко освещенную весенним солнцем скамью возле небольших постриженных кустов, он разложил этюдник и принялся смешивать на палитре краски из тюбиков. Я с интересом наблюдала за его уверенными движениями, в которых чувствовалась и любовь к тому, чем он занимается.

– Барбара, вы живете в Париже? Не возражаете, если мы немного поговорим? Так легче работать.

– Не возражаю. Нет, я живу не в Париже, и даже не в пригороде.

– Что же привело вас сегодня сюда?

– Концерт в зале Плейель.

– О, вы любите классическую музыку?

«Нет, я когда-то любила дирижера», – едва не ляпнула я, но вовремя сдержалась.

– Да. Иногда очень хочется окунуться во что-то вечное.

– Интересное мнение. Нет, не опускайте подбородок, теряется угол.

Я приняла прежнее положение. Мне не было видно то, что появляется на листе, но по выражению лица Луи и его движениям я понимала, что он своей работой вполне удовлетворен. Он наносил мазки, отходил чуть в сторону и, прищурив правый глаз, критически смотрел на этюдник, возвращался и вносил какие-то правки.

– Не волнуйтесь, Барбара, с вами удивительно легко работать, мы уложимся в отведенные вами полтора часа, – сказал он, заметив, как я бросаю взгляд на наручные часы.

– Я в этом не сомневаюсь.

– Да? Обычно принято считать, что художники не в ладах со временем, не замечают его быстрого течения.

– Я не склонна мыслить стереотипами.

– Я почему-то так и подумал. Вы не производите впечатление женщины, склонной к банальностям. Мне кажется, вы должны увлекаться чем-то нетривиальным. И работать тоже должны в какой-то неожиданной сфере. Я прав? – Он на секунду высунулся из-за этюдника, ожидая ответа.

Я пожала плечами:

– По поводу увлечений мне даже как-то неудобно… ничем особым я не увлекаюсь, разве что люблю читать. Работы у меня в данный момент нет, я в продолжительном отпуске, если можно это так назвать.

– А когда отпуск закончится, кем вы продолжите работать?

– Я адвокат.

– Неожиданно, – Луи снова вынырнул из-за этюдника и, прищурив глаз, окинул меня внимательным взглядом. – Я склонялся к чему-то более воздушному. Мне показалось, вы должны работать где-то в сфере искусства.

– Адвокатура тоже своего рода искусство, – улыбнулась я. – Ораторское. Согласитесь, умение убедить судью в том, что виновный вовсе невиновен, вполне достойно называться искусством.