Камилла Лэкберг - Вкус пепла Страница 3

В теории, когда Никлас предложил ей такой вариант, все казалось прекрасно. Во Фьельбаке открылась вакансия доктора, а после пяти лет, проведенных в Лиддевалле, обоим хотелось сменить обстановку. Вдобавок ожидалось рождение Альбина, на которое они решились как на последнее средство, чтобы спасти свой распадающийся брак. Никлас говорил: отчего бы в таких обстоятельствах не поменять заодно и все остальное, чтобы уж начать жизнь заново? Чем дольше она его слушала, тем заманчивее казалось это предложение. Тем более тут в случае чего есть на кого оставить ребенка, а в ожидании второго это далеко не лишнее. Но действительность быстро разрушила эти радужные надежды. Шарлотте хватило нескольких дней, чтобы вспомнить, почему она в свое время так стремилась поскорее съехать от родителей. Правда, обнаружились и кое-какие благоприятные перемены. Но как бы ей ни хотелось, ни о чем из этого она не могла поговорить с Эрикой. Это приходилось держать в тайне, чтобы не разрушить свою семью.

Голос Эрики прервал ее размышления:

— А как там с маменькой? Доводит тебя до сумасшествия?

— Мало сказать! Что бы я ни делала, все ей не так. Я слишком строга с детьми, слишком распустила детей, я недостаточно тепло их одеваю, слишком их кутаю, я их недокармливаю, я их перекармливаю, я слишком толстая, слишком неряшливая… Конца нет этому списку, я уже сыта этим по горло.

— Ну а Никлас?

— Никлас! Никлас в глазах маменьки — совершенство. Вокруг него она пляшет и нахвалиться не может и жалеет его, что ему досталась такая непутевая жена. Для нее он всегда прав и никогда не ошибается.

— Неужели он не видит, как она к тебе относится?

— Я же говорю — он никогда не бывает дома. А при нем она не дает себе такой воли. Знаешь, что он мне сказал вчера, когда я набралась смелости ему пожаловаться? «Дорогая! Неужели ты не можешь проявить немного терпения?» Если я стану еще терпеливей, то вообще сровняюсь с землей! Я так возмутилась, что после этих слов перестала с ним разговаривать. А теперь он сидит на работе и, наверное, жалеет себя, что ему попалась такая упрямая жена. Неудивительно, что у меня с утра началась жуткая мигрень.

Сверху послышался какой-то звук, и Шарлотта нехотя встала.

— Знаешь, мне, кажется, пора наверх забирать Альбина. Иначе, если я не приду, маменька потом весь день будет строить из себя мученицу. Слушай, я забегу к тебе немного попозже, и мы с тобой покофейничаем. А то я все о себе да о себе, а о тебе даже не спросила. Но я заскочу попозже.

Шарлотта положила трубку, торопливо расчесала волосы и, набрав в грудь побольше воздуха, стала подниматься по лестнице.

Что-то у нее пошло не так. Совсем не так, как должно. Эрика перечитала столько книг о том, как все бывает, когда появляются дети и люди становятся родителями, но ничего из прочитанного не подготовило ее к тому, с чем она столкнулась в действительности. У нее даже сложилось впечатление, будто все написанное — это части одного огромного заговора. Авторы писали о гормонах счастья, и что женщина чувствует себя на седьмом небе, когда ей дают на руки ее новорожденного младенца, и, разумеется, что каждая женщина с первого взгляда испытывает огромную всепоглощающую любовь к своему малютке. Конечно, вскользь иногда упоминалось о том, что ты будешь порой уставать больше обычного, но даже это в книгах окружалось романтическим ореолом, словно было неотъемлемым приложением к радостям материнства.

«Чушь собачья!» — поняла Эрика после двух месяцев материнских радостей. Вранье, пропаганда и полная ерунда! Никогда в жизни она еще не чувствовала себя такой измученной, усталой, злой, несчастной и измотанной, как все это время после рождения Майи. И не ощутила она никакой такой всепоглощающей любви, когда ей на грудь положили красное, орущее и — что уж тут скрывать — безобразное существо. И хотя материнское чувство незаметно начало у нее развиваться, все равно оставалось впечатление, словно какой-то чужак вторгся в их с Патриком дом, и порой она почти жалела, что они решили завести ребенка. Ведь было так хорошо вдвоем, пока их не одолел человеческий эгоизм и желание воспроизвести свои замечательные гены, и это одним махом изменило всю жизнь, превратив Эрику в круглосуточно работающую молочную фабрику.

Она просто не могла понять, как такой крохотный ребенок ухитряется быть таким ненасытным. Малютка непрерывно сосала разбухшую от молока грудь, настолько увеличившуюся в размере, что Эрике казалось, будто она превратилась в одну сплошную пару ходячих грудей. Ее физический облик вообще не вызывал никакого восторга. Вернувшись из родильного дома, она по-прежнему выглядела как беременная. Единственным утешением было то, что за время ее беременности и Патрик набрал лишний вес — он ел за троих и теперь тоже заметно раздался в талии.

Слава богу, теперь у нее почти ничего не болело, но зато она постоянно ощущала себя потной, толстой и растрепанной. Ноги она не брила уже несколько месяцев, и ей давно пора сходить в парикмахерскую, подстричься, сделать завивку и, может быть, еще и мелирование, чтобы избавиться от этого мышиного оттенка своих светлых волос до плеч, которые она носила распущенными. В глазах Эрики появилось мечтательное выражение, но тотчас же она вернулась к действительности. Что придумать, как осуществить эти планы? Ах, до чего же она завидовала Патрику, который хотя бы восемь часов в день мог проводить в нормальном мире взрослых людей! В отличие от него, ей в основном приходилось довольствоваться обществом Рикки Лейк[1] и Опры Уинфри, нажимая какие попало кнопки на пульте, пока Майя сосет, сосет и сосет.

Патрик уверял ее, что предпочел бы не ходить на работу, а сидеть дома с ней и с Майей, но она по глазам видела, что он чувствует облегчение, вырываясь на время из их маленького мирка. Она вполне его понимала! И в то же время это вызывало у нее чувство обиды. Почему ей выпало одной тащить тяжелую ношу, свалившуюся на нее в результате их совместного решения, тогда как по справедливости этот проект следовало воплощать в жизнь вдвоем? Разве не правильнее было бы поровну разделить общее бремя?

Поэтому она каждый день с пристрастием следила за тем, чтобы Патрик вовремя возвращался домой. Если он опаздывал хотя бы на пять минут, в ней начинало расти раздражение, а если он задерживался еще дольше, то его ждала основательная головомойка. Едва он переступал порог, она совала ему на руки Майю, если только его возвращение совпадало с одним из редких перерывов между кормлениями, сама же плюхалась в постель, заткнув уши берушами, чтобы хоть немного отдохнуть от детского крика.

Задумавшись с телефонной трубкой в руке, Эрика вздохнула. Все выглядело так безнадежно! Но часок, который она проводила за болтовней с Шарлоттой, вносил приятное разнообразие в ее тоскливую жизнь. Так как Шарлотта являлась матерью двоих детей, ее обнадеживающие слова заслуживали доверия. И хотя Эрике было стыдно в этом признаться, ей даже нравилось слушать жалобы Шарлотты на разные неприятности, так как это отвлекало ее от собственных переживаний.

Правда, между ними имелось еще одно различие. Сестрица Анна. После рождения Майи Эрика говорила с сестрой только однажды, и у нее осталось такое чувство, будто у той что-то неладно. Голос Анны по телефону звучал так глухо, словно доносился откуда-то издалека, однако она уверяла, что все в порядке. А Эрика жила тогда как в тумане и не стала добиваться правды. Однако что-то у сестры не складывалось, в этом она была совершенно уверена.

Прогнав тревожные мысли, Эрика поменяла грудь, чем тотчас же вызвала недовольное хныканье Майи, потом механически взяла телевизионный пульт и переключилась на канал, по которому скоро должен был начаться «Гламур». Единственным приятным событием, которое ожидало ее сегодня, была встреча с Шарлоттой за чашкой кофе.

Резкими движениями она помешала в кастрюльке с супом. Всю работу в доме приходится делать ей одной! Готовить еду, прибираться, за всеми ухаживать! Хорошо хоть Альбин наконец-то заснул! Лицо Лилиан смягчилось при мысли о внуке. Малыш — настоящий ангелочек! Редко когда пищит. Совсем не похож на ту, другую. На лбу женщины проступила морщина, а ее движения сделались еще более порывистыми, отчего две ложки кипящего бульона выплеснулись на плиту. Послышалось шипение, и запахло горелым.

Лилиан уже приготовила на столе поднос: на нем стоял стакан, глубокая тарелка и лежала столовая ложка. Осторожно сняв кастрюльку с огня, она налила горячий бульон в тарелку; потянув носом, вдохнула аромат, распространявшийся от кастрюли с облаками пара, и удовлетворенно улыбнулась. Бульон из цыпленка! Любимое блюдо Стига. Уж это он, наверное, поест с аппетитом!

Осторожно балансируя с подносом в руках, она локтем отворила дверь, ведущую на верхний этаж, и с раздражением подумала: «Вечно эти лестницы!» В один прекрасный день она свалится со сломанной ногой, и тогда все увидят, как трудно им будет управляться без нее, потому что она все за всех делает и ишачит на них, как рабыня! Вот сейчас, например, Шарлотта валяется в постельке, потому что у нее якобы мигрень. «Как же! Мигрень у нее! Не очень-то верится в эти отговорки! Уж если кому страдать мигренью, так это скорей мне самой!» И как только Никлас все это терпит! Он целый день трудится не покладая рук в амбулатории, старается обеспечить семью, а вечером возвращается в подвальную квартиру, где все вверх дном, словно там взорвалась бомба. Хотя бы за то, что их пустили туда жить, можно, казалось бы, претендовать на то, чтобы его там встречал уют и порядок! А у Шарлотты еще хватает наглости требовать, чтобы он после работы помогал ей ухаживать за ребенком! По-настоящему она должна бы дать ему отдохнуть после тяжелого рабочего дня, посидеть перед телевизором, а детей чем-нибудь занять, чтобы не мешали отцу. Ничего удивительного, если старшая девочка ведет себя просто безобразно. Она же видит, как маменька без всякого уважения относится к папе, так чего же другого можно ждать от ребенка!