Анна Князева - Роман без последней страницы Страница 3

Дайнека снова спросила:

– Из артистов кто будет сниматься?

– Короткин, Васильченко, Ветров, Филонова, – перечисляя, Родионов поднимался по лестнице, последнюю фамилию назвал, сворачивая за сетчатый корпус лифта.

Ни одного из артистов Дайнека не знала, но ее восхищение от этого не умерилось.

– А из знаменитых кто будет?!

– Полежаева.

– Спасибо! – прокричала она и услышала в ответ:

– Чего ты здесь разоралась? – Рядом с ней стояла Нина, ее подруга. Она сняла пуховик и энергично встряхнула его. – Снег.

Дайнека поежилась. В подъезде гулял сквозняк.

– Холодно.

– Входная дверь открыта, ее камнем приперли. Видела, что творится во дворе?

– Киношников кормят.

– Уже знаешь… Вера Ивановна с первого этажа подписи собирает. К тебе не заходила?

– Нет. – Дайнека полюбопытствовала: – А зачем?

– Подписи? Чтобы их выгнать. – Нина окинула ее взглядом. – Замерзла? Идем лучше к тебе.

Соседняя дверь открылась. На лестничную площадку вышла старая дама в бежевом платье с белоснежным воротником, сколотым крупной камеей.

– Здравствуйте, Эльза Тимофеевна, – сказала Дайнека.

– Как чувствуешь себя, Людочка? – Старуха называла ее по имени, а не по фамилии, как предпочитала девушка.

– Хорошо! – жизнерадостно сообщила Дайнека.

– Мне кажется, ты простужена.

– Со мной все в порядке.

– Бабуль, я зайду к Людмиле, потом сразу домой, – Нина обняла старуху за плечи. – Завари, пожалуйста, чай.

– И все-таки, Людочка, прими аспирин. – Эльза Тимофеевна с достоинством удалилась.

Дайнека впустила Нину в прихожую, захлопнула дверь и помогла повесить в шкаф ее пуховик. Они вместе прошли в гостиную.

– У тебя есть градусник? – спросила Нина.

– Зачем?

– Смерь температуру.

– Я здорова, – возразила Дайнека, но все-таки нашла градусник.

Нина стряхнула его и сунула ей под мышку.

– Если бабуля сказала, значит, ты заболеваешь. Она на три метра под землей видит.

Дайнека уселась в кресло и спросила:

– Где ты была?

– Да так… Бабуле сказала, что ночую у матери, маме – у бабули. К счастью, они редко созваниваются. Чего ты орала на лестнице?

– Когда?

– Только что.

– А… Это ко мне директор приходил.

– Киношник? Зачем?

– Про сериал рассказывал.

– Только за этим?

– Извинения приносил. А мне, знаешь, нравится, что в нашем подъезде кино снимают.

– Сериал, – поправила ее Нина.

– Какая разница?

– Большая. Теперь столько мусора развелось. Этот как называется?

– «Аромат алой розы».

Нина забрала градусник и, взглянув на него, озабоченно свела брови.

– Лекарства у тебя есть?

– А зачем мне лекарства? – спросила Дайнека.

– У тебя температура тридцать восемь и пять!

– В аптечке наверняка что-то валяется.

– Бабуля велела пить аспирин, но я думаю, лучше – антибиотик. – Нина прислушалась. – Тебе не кажется, что стучат?

– Они целый день стучат и что-то там перетаскивают.

– Да нет, в дверь…

Дайнека вскочила с дивана, однако Нина остановила ее:

– Сиди, я открою. – Немного погодя из прихожей раздался ее голос: – У тебя есть фартук или передник?

– Зачем? – Не в силах усидеть, Дайнека прошла к двери.

На пороге стоял молодой симпатичный парень.

– Фартук нужен в качестве реквизита, – вежливо разъяснил он. – Мы снимаем сцену на кухне.

– У меня только с Дедом Морозом, – сказала Дайнека.

– Прекрасно.

– Но ведь у вас в фильме – восьмидесятые.

– В восьмидесятых тоже были фартуки с Дедом Морозом.

Нина прошла на кухню и быстро вернулась с передником.

– Этот? – спросила она у Дайнеки и развернула его.

Паренек деликатно взял фартук из Нининых рук.

– Спасибо. – И спросил у Дайнеки: – Ну, я пошел? – Не дожидаясь ответа, выскочил из прихожей и побежал вверх по лестнице.

– Если что, заходите! – проорала она в открытую дверь.

– Угомонись, – велела Нина и взяла свой пуховик. – Пойду я.

– Не посидишь? – с сожалением проронила Дайнека.

– Спать хочу.

– Не буду спрашивать, что ты делала ночью.

– И не надо…

С этими словами Нина закрыла дверь, и Дайнека осталась одна.

К вечеру она совсем разболелась. Съела пару таблеток, спать легла рано.

Глава 3

Одной лучше

Всю ночь у нее был жар. Температура поднялась до тридцати девяти, а под утро тело покрылось испариной. Дайнека переоделась в сухое, и ей стало легче.

Утром приехал отец и, не снимая пальто, заглянул в ее комнату.

– Здравствуй, папа. Кажется, я заболела… – сообщила она.

– Я будто чувствовал.

– Температуры уже нет…

– И как я тебя одну оставлю? – Отец сел на кровать рядом с ней.

– А в чем сложность? Жила же я одна до сих пор.

– Сложность в том, что тебе нужен уход. Надо чем-то питаться.

– Купи мне продуктов. До холодильника я как-нибудь доберусь.

Вячеслав Алексеевич пристально посмотрел на дочь. Худенькая фигурка, бледное, осунувшееся от болезни лицо. Короткие темные волосы ежиком торчат в разные стороны.

– Нет, – он решительно встал с дивана. – Сейчас же соберу твои вещи.

– Я не поеду на дачу! – крикнула Дайнека, когда он направился к шифоньеру. – Говорю тебе, я отлично справлюсь сама!

Вячеслав Алексеевич обернулся.

– Мы опять возвращаемся к старому разговору, – строго сказал он. – Если ты не хочешь встречаться с Настей…

– Нет, папа, дело не в этом.

– Не ври. Я знаю, что это так.

– Ну, если знаешь…

– Тысячу раз тебе говорил, Настя полноценный член нашей семьи. Как и Серафима Петровна. – Он стал беспокойно ходить по комнате. – Не моя вина, что мама от нас ушла…

– Папа, не надо, – жалобно попросила Дайнека.

– Прости, не буду. – Он снова сел на кровать и взял ее за руку. – Ну, как ты здесь будешь одна?

– Эльза Тимофеевна и Нина живут в соседней квартире.

– Они всего лишь соседи. Эльзе Тимофеевне впору самой помогать. Ей лет девяносто.

– Она еще вполне ничего, – возразила Дайнека.

– Хорошо, – Вячеслав Алексеевич встал и направился к выходу. – Сейчас куплю продуктов. Позвони, если тебе еще что-то понадобится.

Хлопнула дверь, Дайнека осталась одна. Схватившись за телефон, набила отцу эсэмэску:

«Купи, пожалуйста, газировки».

Она давно простила отца за его привязанность к этим женщинам: гражданской жене и ее матери. Они создали для него комфортный, уютный мир, в котором не было места для нее, его дочери. Впрочем, Дайнеке не очень-то туда и хотелось. Она отпустила отца с Богом и стала привыкать жить одна, тоскуя о матери, которой тоже не было в ее жизни.

Теперь настало время подумать, как отнестись к встрече с гадалкой. Проще всего решить, что ее предсказания – дешевое надувательство. Все изменила одна фраза, которую Дайнека услышала сначала от нее, а потом на кухне, когда стояла на стуле у воздуховода. Мужчина, который расхаживал по квартире над ней, отчетливо произнес слова: «Светлый путь». То же самое она услышала от гадалки. Могло ли это быть простым совпадением? Могло. Только Дайнека в это не верила.

Теперь ей было ясно: мужчина, которого она слышала, приехал сюда в золотистом «Бентли». Это его охранники не пустили ее в лифт, а потом на третий этаж. И как этого богатея соотнести с теткой, гадающей у метро?

О том, что предсказала гадалка, Дайнека решила не думать. Просто сказала сама себе:

– Поживем – увидим.

Вячеслав Алексеевич вернулся из магазина, выложил в холодильник продукты и снова сел на кровать рядом с дочерью.

– Я зашел к Эльзе Тимофеевне, сообщил, что ты заболела. Тебе поможет ее внучка. Или кем там она ей приходится…

– Нина – ее правнучка.

– Ого… – Он помолчал, потом заговорил очень решительно: – Через два месяца тебе исполнится восемнадцать. Купим машину – сразу переедешь на дачу. До университета оттуда ехать не больше часа.

Дайнека не возражала, она не собиралась продолжать бессмысленный спор. Просто для себя решила, что будет жить в московской квартире.

Посидев с ней еще немного, Вячеслав Алексеевич уехал на дачу. Когда прощался с дочерью, вид у него был виноватый. Впрочем, как и всегда.

Убедившись, что он ушел, Дайнека тихо сказала:

– Лучше быть больной и голодной… Лучше одной, чем с Настей и Серафимой Петровной.

Глава 4

Окно во двор

Ближе к вечеру Дайнека окончательно поняла, что ей нечем себя занять. Она легла в постель и какое-то время слушала, вернее прислушивалась, что делается наверху. Отчетливо звучали шаги, и было ясно, что там много народа.

Больше всего на свете Дайнеке хотелось оказаться в самой гуще кинематографических событий. Села бы в уголке и сидела так, чтобы ее никто не замечал и, главное, не прогонял.

Представив себя на съемках, она тут же стала выдумывать, как ей туда пробраться. На ум пришла фамилия лысого: Родионов.

Что, если прийти и сказать:

– Где тут у вас Родионов? – А когда он отыщется, прищуриться и процедить с укоризной: – Что же вы, Алексей Петрович, не предупредили меня?