Энн Перри - Чужое лицо Страница 3

Коридором, стены которого были обшиты панелями и увешаны сентиментальными картинками, они прошли к лестнице и, поднявшись по ступеням, оказались на просторной площадке. Хозяйка сняла с пояса связку ключей и отомкнула одну из дверей.

— Свой ключ вы, верно, потеряли, иначе бы не стучали на крыльце, так ведь?

— Мой ключ? — спросил он, входя, и лишь потом сообразил, что вопрос выдает его с головой.

— Боже милосердный, конечно, ваш, чей же еще! — удивилась она. — Уж не думаете ли вы, что я днем и ночью бегаю вверх-вниз по лестнице, впуская и выпуская жильцов! Добрые христиане еще и спать должны иногда. Вы-то сами, прости господи, живете как язычник. Не иначе — потому, что охотитесь за теми, кто еще хуже язычников. — Она снова оглядела Монка. — Нет, вы все-таки еще больны. Верно, расшиблись ужасно. Посидите пока у себя, а я принесу вам поесть. — Она одернула фартук и фыркнула. — В больнице ведь за вами никто и не присматривал. По-моему, там половина народу мрет не от хвори, а от голода.

И, возмущенно передернув плечами под черной тафтой, хозяйка выплыла из комнаты, оставив дверь открытой.

Монк прикрыл дверь, после чего оглядел комнату. Она была просторной, обшитой темными коричневыми панелями и оклеенной зелеными обоями. Подержанная мебель. В центре — массивный дубовый стол и четыре стула — все в якобитском стиле, с гнутыми ножками на резных когтистых лапах. У дальней стены располагался сервант, однако, открыв его, Монк не обнаружил ни фарфора, ни ножей, ни вилок. Впрочем, в нижнем ящике лежали свежевыстиранные скатерть и салфетки. Еще в комнате было бюро с двумя тумбами, внутри которых находились плоские выдвижные ящички. Тут же помещался изящный книжный шкаф. Монк не знал, был ли шкаф частью обстановки или принадлежал ему самому. На книги он решил взглянуть чуть позже.

Окна были задернуты зеленоватыми плисовыми шторами с бахромой. Орнамент, украшавший газовые рожки, местами облупился от времени. Потертые подлокотники кожаных кресел, плоские подушки на диване, потемневший, затоптанный ковер. На стенах — несколько ярких картин, над каминной полкой — грозная надпись: БОГ ВИДИТ ВСЕ.

Интересно, картины тоже принадлежат ему? Вряд ли, поскольку они показались ему слащавыми до отвращения.

Что ж, удобная жилая комната, но какая-то безликая: нигде ни фотографий, ни сувениров — ничего, что могло бы поведать о личности хозяина. Монк еще раз огляделся, но в памяти его так ничего и не шевельнулось.

И в спальне то же самое: удобная старая мебель и более ничего примечательного. В центре — большая кровать, на ней чистые простыни и пуховое стеганое одеяло с оборками по краям. На туалетном столике — довольно изящный фарфоровый тазик и кувшин для воды. На высоком комоде — оправленный в серебро гребень.

Монк провел пальцем по дереву. Подушечка пальца осталась чистой. Надо полагать, миссис Уорли была хорошей хозяйкой.

Он уже собирался приступить к осмотру содержимого выдвижных ящиков, когда дверь в комнату открылась. Это вернулась миссис Уорли с подносом, на котором дымилось блюдо с бифштексом и почками, вареной капустой, морковью и фасолью.

На другом блюде красовался пирог с заварным кремом.

— Вот, — удовлетворенно произнесла хозяйка, водружая еду на стол. Особенно обрадовали Монка нож, вилка и стакан сидра. — Поешьте как следует, и вам сразу станет легче.

— Благодарю вас, миссис Уорли! — Его признательность была чистосердечной. Он давно уже не ел ничего по-настоящему вкусного.

— Это мой христианский долг, мистер Монк, — ответила она, слегка качнув головой. — Кроме того, вы всегда исправно платили за квартиру. А теперь поешьте и ложитесь отдыхать. Это лучшее, что вы сейчас можете сделать.

— А куда мне потом деть… — Он взглянул на поднос.

— Выставьте за дверь, как обычно! — Она чуть приподняла брови. Затем посмотрела на Монка пристальней и вздохнула. — А если почувствуете себя ночью плохо, позовите — и я приду приглядеть за вами.

— Не надо, я не настолько слаб.

Она фыркнула, смерила его недоверчивым взглядом и вышла, звучно прикрыв за собой дверь. И тут только Монк понял, насколько он сейчас был невежлив. Хозяйка выразила готовность пожертвовать ради него своим ночным отдыхом, а он просто от нее отмахнулся. Впрочем, кажется, она не была удивлена или обижена его поведением. Неужели он всегда отличался такой бесцеремонностью? За квартиру платил аккуратно — это она сказала сама. Стало быть, у них сложились вполне нормальные отношения: жилец, не влезающий в долги, и хозяйка, заботящаяся о нем из христианского сострадания. И только?

Не слишком-то привлекательная картина.

Он принялся за еду. Пища была простой, но отлично приготовленной. Щедрые порции также говорили в пользу миссис Уорли. В голове промелькнула тревожная мысль: сколько же ему придется платить за все эти удобства? Нет, надо как можно скорее восстановить силы. Чем раньше он вернется на службу, тем лучше. После намеков хозяйки и своей ответной бестактности просить ее о кредите, по всей видимости, невозможно. Остается надеяться, что он не сильно задолжал, пока лежал в больнице!

Расправившись с едой, Монк выставил поднос за дверь и, вернувшись в комнату, опустился в кресло. Он собирался осмотреть ящички бюро, но в кресле было так мягко и удобно, что Монка быстро сморил сон.

Проснулся он от холода и боли в боку. Встал, зажег газовые рожки. Тело по-прежнему ломило от усталости, и самым разумным сейчас было бы перебраться в постель и снова уснуть. Однако Монку было необходимо изучить свои личные документы.

Он зажег лампу над бюро. Обтянутая кожей доска с чернильницей и дюжина выдвижных ящичков.

Монк начал с верхнего левого. Должно быть, методичность давно вошла у него в привычку. Здесь лежали деловые бумаги, несколько газетных вырезок со статьями о зверских преступлениях и блестящей работе полиции, три железнодорожных расписания и счета от портного.

От портного. Так вот на что он в основном тратил деньги! Надо будет взглянуть на гардероб — поинтересоваться собственными вкусами. Судя по счетам, костюмы он заказывал роскошные. Полицейский, желающий выглядеть джентльменом! Монк внезапно засмеялся: крысолов с претензиями — надо же! Довольно забавная фигура. Мысль была неприятна, и он ее отбросил.

В других ящиках лежали конверты, писчая бумага, и все отличного качества. А он, оказывается, тщеславен. Кому же он писал? Там же обнаружились сургуч, бечевка, перочинный нож, ножницы и еще масса подобных мелочей. Дойдя до десятого ящика, Монк наконец наткнулся на личную переписку. Послания были написаны одним и тем же почерком. Судя по старательно выведенным буквам, отправителем был либо ребенок, либо особа не слишком грамотная. Других писем Монк не нашел. Ему или больше никто не писал, или он хранил только эти послания. Он вынул одно из конверта и разозлился, заметив, что его руки дрожат.

Письмо начиналось с простого обращения «Дорогой Вильям», содержало домашние новости и заканчивалось словами: «Твоя любящая сестра Бет».

Монк отложил листок. Круглые буквы стояли перед глазами, он чувствовал радость, облегчение и, возможно, легкое разочарование. У него была сестра. Он снова схватил письмо и, чуть не порвав его от нетерпения, перечитал. Оно было незатейливым и добрым, в каждой строке сквозило беспокойство о близком человеке.

Однако в послании не было ни намека на то, что сам Монк хоть изредка отвечал сестре. Неужели он не отправил ей ни единой весточки? Значит, и с этой женщиной он обращался с надменным равнодушием?

Что же он за человек? Должна существовать причина, объяснявшая его замкнутость и холодность. Но как найти себе оправдание, если не помнишь своего прошлого? Монк чувствовал себя подсудимым, у которого нет адвоката. Он взял конверт, но почему-то долго не мог заставить себя взглянуть на обратный адрес. Наконец решился. К его удивлению, письмо было отправлено из графства Нортумберленд. Он несколько раз повторил это название вслух. Звучало знакомо — но не более того. Монк подошел к книжному шкафу и отыскал Нортумберленд в атласе. Оказалось, что его сестра живет на самом побережье, в маленькой рыбацкой деревушке.

Интересно, как Бет там оказалась? Вышла замуж и уехала к морю? Фамилия на конверте — Баннермен. Или сам Монк родился в Нортумберленде, а потом уже перебрался в Лондон? Он снова засмеялся. Тогда понятна причина его тщеславия. Амбициозный сын рыбака из захолустья.

Когда он покинул родные места? И тут Монк осознал, что даже не знает, сколько ему лет. Он ведь еще ни разу не смотрел на себя в зеркало. Почему? Боялся? Какая разница, как выглядит мужчина! Тем не менее Монк почувствовал легкую дрожь.

Он сглотнул и поднял с бюро масляную лампу. Затем прошел в спальню и поставил лампу на туалетный столик. Где-то здесь должно быть зеркало, достаточно большое, чтобы перед ним можно было бриться.