Алена Алтунина - Убийство с хеппи-эндом Страница 3

Я вышла из ванной с ощущением невесомости, хотелось парить и петь, но сложившиеся обстоятельства не способствовали этому. Во время рассказа Бони я, кажется, дремала и при этом прекрасно слышала, о чем она говорила.

Я завернулась в пушистый, уютный халат, который оказался мне длинноват. Надо же, я раньше не обращала внимания на то, что Бони высокого роста. Присмотревшись к ней внимательней, поняла, что и хрупкой ее никак не назовешь, скорее, стройной и поджарой, вон, мышцы под футболкой видны. Наверное, она активно занимается спортом. Молодец все-таки, чтобы так следить за собой, нужна огромная сила воли. Мне вот всегда некогда, вернее, недосуг, всегда найду, чем оправдать свою лень. К тридцати годам я растеряла запасы своей природной привлекательности, поэтому, наверное, Данила и ушел от меня, хотя нет, он всегда принимал меня такой, какая я есть. Не заставлял худеть, что-то в себе менять. Он вообще относился к людям непредвзято. Никогда никого не обсуждал, не пытался переделать. За это я его и любила. И еще за ум, надежность и верность. Хотя последний поступок опровергает эти качества. Ну вот, опять я за старое. Однако сейчас эти мысли не причинили мне прежней боли, видимо, кризис миновал. Или в предчувствии опасности смещаются акценты, и то, что было важно несколько часов назад, отодвигается на задний план?

Из раздумий меня вывел голос Бони:

– Уже четыре часа. У нас совсем мало времени. Я думала, ты успеешь поспать, тебе бы это не помешало, но, наверное, придется обойтись без сна, еще много чего нужно сделать.

– Не беспокойся, за последние две недели я так выспалась, что еще долго смогу обходиться без сна.

– Вот и отлично. Сейчас я сварю кофе и сооружу бутерброды, тебе необходимо поесть. А потом продолжим. Я думаю, времени у нас достаточно часов до семи, вряд ли кто-нибудь выйдет и обнаружит трупешник.

– Трупешник?! Что-то ты очень спокойно стала к этому относиться.

– Это нервное. Ты представить себе не можешь, как я боюсь. Позже поймешь почему. Только дослушай историю до конца.

– Ладно, валяй, если для тебя это так важно.

Кажется, я пребывала в самом благостном настроении. Бони просто волшебница, в буквальном смысле возродила меня из пены.

Она принесла бутерброды с каким-то неизвестным, но очень вкусным сыром и ароматный, крепко заваренный кофе. От этого я совсем возлюбила всех и вся, а Бони особенно. Так меня баловать… Хотя что ей остается делать, своего дублера нужно холить и лелеять, иначе кого подставишь вместо себя в минуты опасности. Ладно, даст бог, все обойдется. И потом это приключение, похоже, идет мне на пользу, ишь как воспряла, ирония проснулась, жажда жизни. А себя мне нужно беречь, у меня сын растет, моя дорогая крошка. Кто его будет любить больше меня? Ради него стоит побороться за свою физическую оболочку.

Мне очень хотелось посмотреть на себя, но Бони сказала, что еще рано. В ванной зеркало было запотевшее, а в комнате она посадила меня так, чтобы я не могла себя видеть. Только я думаю, что сделать меня хуже, чем я была, невозможно, поэтому пусть творит, гляди что-нибудь да выйдет, главное, что физически я себя чувствую великолепно. Бони принялась сушить и укладывать мои волосы, кое-где орудуя ножницами, и продолжала свой рассказ:

– И так прожила Зоя Николаевна еще 23 года. Все в той же квартире, работая все в той же столовой. Это ее вполне устраивало. Зарплата была не очень большой, но на еду и на лекарства хватало (к сорокам годам у нее начали болеть ноги, тяжело им было носить на себе сто сорок килограмм). Вдруг в сорок два года ее размеренную, скучную жизнь нарушило одно событие. Она родила ребенка! Как, когда и при каких обстоятельствах она его зачала, до сих пор остается тайной. Наверное, она и сама не очень-то понимала, как это произошло, потому что до самых схваток не знала о своей беременности. Когда начались боли, подумала, что съела несвежую рыбу, вот и разболелся живот. Хорошо, что все это случилось на работе, опытные в таких делах коллеги поняли в чем дело и вызвали «скорую», а то неизвестно какая участь ждала бы ее слабого семимесячного сына.

Зоя Николаевна предалась материнству со всей страстью, на которую была способна ее одинокая, никогда не знавшая ни любви, ни ласки душа. Она кормила его с утра до ночи, следила, чтобы в детском саду он все съедал до крошки, давала ему в школу необъятные бутерброды и даже завела в доме настоящие медицинские весы и научилась взвешивать свое чадо, чтобы, не дай бог, кровиночка не исхудала. В этом и выражалась ее любовь, так как по-другому она любить не умела. Но все ее попытки раскормить мальчика были тщетны, на его счастье, еда в нем сгорала, как в топке. И этот факт очень огорчал маму Зою. Сын одновременно любил и ненавидел мать. С одной стороны, кроме нее, у него никого не было и какая-никакая, все же мать, а с другой – все ее привычки, весь ее образ жизни были ему ненавистны. Возможно, от деда ему достался хороший вкус, и он не понимал, как можно жрать с утра до вечера и ничем не интересоваться, кроме еды. Он любил кино, знал всех отечественных и зарубежных актеров, любил читать и занимался спортом. Он был записан в несколько библиотек – денег на покупку книг ему мать не давала. Часами просиживал в читальном зале, где впервые увидел журналы мод и «заболел». «Заболел» миром красивых, хорошо одетых, неземных женщин, так непохожих на его мать. Он пытался ей привить любовь к прекрасному, приносил журналы, водил в кино, но она оставалась безучастной. Зато он, глядя на экран, запоминал и копировал красивые жесты, движения, манеру поведения любимых актеров, а в особенности актрис, которые так разительно отличались от его матери. А дома он окунался в мир, который вызывал у него чувство брезгливости. Мать не только непомерно ела, она еще и не стеснялась в своих физиологических проявлениях. Чтобы было понятно, объясняю, она могла громко рыгнуть, выпустить газы, никогда не закрывала дверь, когда мыла свое слоноподобное тело или сидела на унитазе. Но даже все это мог простить ей мальчик, только не то, как она назвала его. Вся его тонко организованная сущность вопила от праведного гнева, ведь более несуразное имя тяжело было придумать. Фамилия их была Говоровы, а имя она дала ему, подумать только… – Бонифаций! Где она могла его услышать, непонятно (я знаю только одного Бонифация – льва, из мультфильма), а отчество – Альфредович, так как была вольна написать любое, ведь отец был никому неизвестен, кроме нее одной. Наверное, такое сочетание ФИО казалось ей необыкновенно красивым.

– Надо же, твое имя Бони похоже на Бонифаций, кстати, все время хочу тебя спросить – это твое настоящее имя или как?

– Или как! – огрызнулась Бони. – Позже объясню.

– О’кей! Только не психуй, продолжай, очень интересно.

– Так вот, еще в школе Бонифаций научился шить. И достиг на этом поприще неплохих результатов. Сначала брал старенький «Зингер» у соседки, а позже купил новую электронную машинку. Его увлечение стало приносить ему неплохую прибыль. Сначала соседи, а и потом одноклассники, их родители, и даже учителя приходили к нему с заказами. Несмотря на то что на дворе были не совковые времена, в магазинах и на рынках появился огромный выбор товаров на любой вкус, они предпочитали шить эксклюзивные вещи у Бонифация. Кстати, никто и никогда не шутил над его именем, наоборот, относились с сочувствием. И в шестнадцать лет, когда пришло время получать паспорт, классный руководитель осторожно спросила, не хочет ли он сменить имя. Само собой, что он очень хотел. Благодаря стараниям директора школы и участкового и вопреки протестам матери, в паспорте было написано Говоров Борис Алексеевич. Но все по привычке продолжали его звать Бони…

– Как «Бони»? Что это значит? Что-то я никак не пойму, к чему ты клонишь? – заорала я, вскакивая со стула.

– Это значит, дорогая, что это моя история, обо мне.

– Нет, ты явно психопатка! Ты что, этот, как их там, трах, ой нет, транссексуал?

– Нет.

– А, понятно, пе…, ой, гей, да?

– Нет.

– Ну тогда гермафродит, точно. Тебя ведь не отличить от женщины, да ты и есть настоящая женщина, да?

– Спасибо, Геля. Это наивысшая похвала для меня и признание моего таланта перевоплощения. Но только должен тебя огорчить, я – мужчина, может, не совсем обычный, потому что мне нравится переодеваться в женщину. Только так я могу воплотить свои детские мечты и создать совершенную женщину. В сексе я абсолютно натурален, мне нравятся исключительно женщины. И все эти переодевания не более чем игра.

– Воистину сегодня сумасшедшая ночь или, может, у меня уже белая горячка. – Я потрогала лоб. – Значит, ты мужчина, а я у тебя на глазах валялась в ванной голая, как младенец.

– Не волнуйся, я никогда не позволю себе за тобой волочиться, я помню ваши трепетные отношения с Данилой и всегда вам по-доброму завидовал. Уходя, он попросил меня приглядывать за тобой. Вот почему я каждый день к тебе заходил под разными предлогами, мне нужно было удостовериться, что с тобой все нормально.