Наталья Андреева - Смерть по сценарию Страница 3

— Что в стаканах?

— Зеленое — мятный ликер. В другом полном — водка.

— А яд, конечно, в вине.

— Откуда вы знаете? — Михин опять с подозрением посмотрел на Леонидова. Его лицо стало похожим на хищную мордочку хорька.

— In vino veritas — латынь: «Истина в вине». Вы что, хотите, чтобы поэт умер, отравившись такой гнусностью, как водка? Это было бы пошло — подсыпать яд, скажем, в суп или в чайник. Видимо, убийца очень уважал покойного, был снисходителен к его слабостям, а главное, к призванию. Ликер, судя по всему, для дамы. Для дамы, которая носит и любит все зеленое. Осталось выяснить, для кого водка. Соображали, конечно, на троих, но как по-разному соображали! Один смаковал, другой хотел напиться, третий рисовался и по нечаянности или злому умыслу хлебнул вместе с божественным нектаром яд. Вино-то не из дешевых, такие бутылки покупают только к праздничным датам, если не зарабатываешь бешеных бабок.

— Это вы, конечно, не про себя? — Михину не нравились рассуждения Леонидова, он разглядывал Алексея, как бабочку, на которую обязательно надо накинуть сачок, чтобы пополнить коллекцию редким изворотливым экземпляром.

Алексей взял сосуды с жидкостью, внимательно осмотрел и понюхал: они были из дешевого набора, состоящего из графина и шести стаканчиков простого белого стекла, украшенного аляповато нарисованными цветочками. Три стакана стояли на столе, три других вместе с графином — за стеклом старого буфета. Леонидов открыл дверь, принюхался, насторожился, потом чуть ли не носом влез в графин и обнюхал оставшиеся чистые стаканы:

— Эти почему не берете на экспертизу?

— Они же чистые.

— Вот именно. Чистые.

— Послушайте, вы…

— Алексей Алексеевич. Настоящие профессионалы запоминают имя-отчество важного свидетеля с первого раза. Я Леонидов Алексей Алексеевич, и вам повезло, что я не обидчив.

— Да что вы тут во все суетесь? Ходите, нюхаете… — не выдержал Михин.

— А в комнату можно?

— Нет.

— Спасибо. — Леонидов открыл дверь и поспешно вошел в комнату.

Как он и предполагал, это было нечто вроде рабочего кабинета: диван для отдыха, стол, стул, компьютер на столе. Алексей подошел, нажал на кнопку пуска, потом включил монитор.

— Смотрели уже, Игорь Павлович?

— А что тут интересного? — удивился Михин.

— Рабочее место писателя, вот что. Как, вы думаете, пишутся нынче книги? Человек уже не сидит с гусиным пером и чернильницей, пачкая кляксами шершавый лист бумаги, и даже образ творца с печатной машинкой на столе тоже устарел. Прогресс стремительно меняет облик самых древних профессий. Однако насчет этого мы в подробности вдаваться не будем, всякие там интернеты оставим, тем более что модема я среди подключенных устройств не наблюдаю. Так. «Рабочий стол», очень хорошо. Где, по-вашему, хранит писатель свои шедевры, а? Конечно, папочка «Мои документы». И что там у нас? Творчество. Вот оно. Смотрите, господин капитан Михин: очень интересный файл под названием «Смерть на даче». Откроем: пятнадцать страниц, не густо. Это говорит о том, что Павел Клишин как раз над этой вещью и работал последнее время.

Открываем файл, там есть такой пунктик под названием «Сводка», а в нем же кнопочка с надписью «Статистика». Вот так:

файл: Смерть.1.DOC

каталог: C\WINDOWS\Moи док.1.

создан: 1.01.99. 10.33

сохранен: 3.06.99 20.50

кто сохранил: Паша

число сохранений: 122.

— И что вся эта тарабарщина значит? — Михин уставился в монитор.

— А значит это, Игорь Павлович, что за пять месяцев до своей смерти писатель Павел Клишин начал писать весьма интересную вещь, с очень впечатляющим названием «Смерть на даче». Это мы с вами пили накануне первого января этого года водку, на следующее утро отсыпались до часу дня, потом доедали салаты и похмелялись, а он работал. И в половине одиннадцатого уже начал корябать свою галиматью, оказавшуюся пророческой. И в тот день, когда его убили… а, кстати, из чего вы делаете вывод, что его убили?

— В доме явные следы посторонних, на столе два стакана, много чужих отпечатков. Домработница говорит, что Павел Андреевич кого-то ждал…

— Так вот, пока он ждал, открыл эту самую «Смерть на даче» и стал работать, и, вероятнее всего, это занятие прервала его собственная смерть. Ну-ка, что там у нас: «Пальцы мои скрючены…»

Леонидов не успел дочитать до конца, а только до слов: «Мое тело лежит…», как Михин неожиданно вмешался:

— Как все это убрать?

— А можно мне это творение себе на дискетку скопировать? Тут целая коробка подобного добра, не пожалейте. Уж очень впечатляет.

— Все вещи будут опечатаны до конца следствия, а потом переданы наследникам, нечего вам сюда лезть. Не имею права разрешить.

— Хоть дочитать дайте эти странички, уж очень интересные вещи пишет покойник и так образно выражается, даже мурашки по коже. Может, это и называется талант? Кстати, и про цианистый калий пишет, мол, от него все произошло. Как вам?

— Я сам почитаю.

— Осторожно только, не сотрите файл. На всякий случай его лучше скопировать на несколько дискет, хотя я уверен, во-первых, в том, что это и скопировано, и распечатано на бумаге, а во-вторых, что это только отрывок. Львиная доля «Смерти…» стерта или почему-то перенесена на другой носитель и кому-то отдана, может, даже в редакцию.

— С чего такое предположение?

— Не мог же человек на несколько месяцев оставить необычное оригинальное произведение на пятнадцатой странице и продолжить его писать только летом? Посмотрите на число сохранений: 122.

— Ну и что?

— А то, что этот файл открывали по меньшей мере 122 раза и все 122 раза делали в нем изменения. Что ж он, каждое слово, что ли, по стольку раз исправлял? Этот факт говорит о долгой кропотливой работе над произведением, так я думаю, хотя я не писатель.

— Где же остальной текст?

— Ищите. Но если такой роман действительно существует, то это будет самое странное дело из всех, которые я знал. — Леонидов проболтался.

Михин уставился на него с интересом:

— Дело? Вы кто? Чем вы занимаетесь?

— Я — человек.

— Вы работали в милиции? — спросил Михин в лоб.

— Вы тут записями покойного писателя займитесь, а мою персону оставим пока. Я отдыхать сюда приехал, и мне, между прочим, с понедельника опять пахать. Есть еще вопросы?

— Появятся.

— Когда появятся — заходите. А если нет — всего хорошего, а то моей жене в ее положении очень вредно волноваться.

— А протокол? Вы же протокол хотели.

— Считайте, что это была приватная беседа с частным лицом, я не настаиваю на протоколе.

Идя к выходу, Леонидов на старом комоде заметил пачку фотографий, зацепился за нее взглядом, потянул к себе, рассмотрел верхнюю и присвистнул:

— Да, хорош!

Павел Клишин был очень, очень фотогеничен. Вне всякого сомнения, любой человек, фотографировавший Павла в какой-нибудь компании, направлял объектив именно на это улыбающееся лицо, это лицо просто притягивало к себе. Павел Клишин был яркий блондин, на цветных фотографиях его глаза получались ярко-синими, волосы отливали золотом, четко очерченные губы приоткрывали белоснежные зубы. И вообще изображение Павла Клишина могло бы с успехом потягаться с фотомоделями, рекламирующими зубную пасту.

На большинстве фотографий его окружали женщины, женщины, женщины: разных мастей, возрастов, объемов груди и бедер. Причем в таком количестве, что Леонидов понял, что следствию придется не слишком легко распутывать связи покойного красавца.

«Похоже, это не человек, а сплошной роман, и неудивительно — при таких-то физических данных! В плавках тут его нигде нет?»

Были фотографии Клишина и в плавках, и даже в очень откровенных, потому что скрывать физические недостатки ему было незачем: у него почти не было этих самых недостатков. Павел был строен, тонок в талии и с широкими плечами, как полагается настоящему мужчине, ухожен и натренирован. На снимках, где было понятно, что это юг, его тело покрывал изумительный золотистый загар, который бывает только у настоящих блондинов.

«Черт его знает, почему он писатель? Трусы бы лучше по телевизору рекламировал или презервативы. Бывает же такое!» — крутилось в голове у Леонидова, пока Михин вставал из-за стола, чтобы забрать у него фотографии.

— Про это не забудьте. — Леонидов сам подал ему толстую глянцевую пачку. — Ох и долго же вам придется устанавливать «ху из ху» здесь. Запаритесь, бедняжки, — не сдержавшись, ехидно добавил он и вышел в кухню.

Михин уставился ему вслед, ожидая, когда Алексей выйдет на улицу.

А Леонидов еще раз взглянул на тело и удивился тому, как смерть съела с лица покойного яркие краски, составлявшие суть удивительной фотогеничности и привлекательности этого человека при жизни. Теперь Павел лежал на полу совсем серый, тусклый, и было хорошо видно, что рот у него самый обычный, как и все остальное в лице, нос не слишком-то ровный, лоб сильно покатый, а глаза не очень-то и большие.