Анна Данилова - Игры с темным прошлым Страница 3

Валентина никогда бы не двинулась с места – была слишком инертной, привязанной к одному месту, к городу, стране. Да и зачем ей было куда-то уезжать, прятаться от близких ей людей, я имею в виду мать и сестру, когда после смерти мужа она осталась богатой вдовой, способной изменить свою жизнь к лучшему и без таких вот радикальных марш-бросков. Но факт оставался фактом – я видела ее, я не могла ошибиться. Но как в таком случае объяснить то, что я встретила ее дважды за пять минут? Две Валентины прошли мне навстречу? Первая – по другой стороне улицы, вторая – чуть ли не задела меня… Она шла так близко, словно специально для того, чтобы я могла получше разглядеть ее, вот, мол, смотри, это я, но только не вздумай коснуться меня, твоя рука увязнет в этом сгустке морского воздуха и твоих болезненных фантазий… Я вспотела, пока поднялась на свою улицу и добрела наконец до дома. Хозяева, которых я почти не видела (они работали в Бургасе, уезжали рано утром, а приезжали поздно вечером), сдавая мне комнату, показали мне, как растапливать камин, включать котел в ванной комнате, пользоваться стиральной машиной, словом, иногда я чувствовала себя просто хозяйкой этого небольшого, но очень уютного и красивого дома. И если первые несколько дней я, возвращаясь с прогулки, испытывала в этом доме какое-то беспокойство и вздрагивала от каждого звука, то потом это чувство необъяснимого страха прошло, уступив место благостному покою. Вот и тогда я, открыв застекленную дверь, вошла в дом и заперлась, словно пряталась от призрака Валентины, как прежде от своих страхов. Я взмокла, мой свитер оказался слишком теплым для такой погоды, да и для встречи с призраками, к тому же на мне была еще куртка и мамин шарф… Словом, я сняла с себя все и встала под теплый душ. Ощущение чистоты в этом городе никогда не покидало меня. Здесь всегда чисто, даже в дождь, и когда я в своих удобных ботинках входила в переднюю с мокрой улицы, следы от подошв были едва заметными, и достаточно лишь потоптаться на шерстяном коврике возле двери, чтобы подошвы снова стали сухими…

Я приняла решение уехать из Москвы, когда поняла, что Игорь никогда не бросит свою жену, не разведется с ней, а потому мне не оставалось ничего другого, как найти в себе силы забыть его. Я постоянно внушала себе, что ребенок, которого я ношу под сердцем, – уже большое счастье, ведь он был зачат от любимого человека. Но чем чаще я себе это внушала, тем больнее становилось при мысли, что этот самый любимый человек никогда о нем не узнает. Обычная история, каких тысячи… Нет, миллионы. Сначала я хотела написать ему письмо, вернее, я даже написала, мол, прощай, Игорь, я очень люблю тебя, но не хочу делить тебя с другой женщиной, живи себе спокойно… Но что такое слова, написанные на бумаге, по сравнению с той душераздирающей болью, которую я испытывала, покидая Москву и никому даже и словом не обмолвившись о Болгарии? Мне посоветовала съездить сюда одна моя приятельница. Она отдыхала летом в Созополе и рассказала мне об одной женщине по имени Адрияна, которая лечит много болезней, в том числе и заикание. Не могу сказать, что я решила все в один день, нет, на все, вплоть до покупки визы, ушла целая неделя. Я не хотела жить в большом отеле, где останавливались в основном англичане, немцы, скандинавы и французы – веселые ленивые бездельники, облюбовавшие этот маленький курортный город для тихого и дорогого отдыха, а потому, когда мне предложили пожить в частном доме, я без колебания согласилась. Когда меня спросили о том, где я буду питаться, и здесь я решила оставаться до конца самостоятельной – в Созополе, как мне сказали в турбюро, на каждом шагу маленькие уютные рестораны… Это было как сон, как наваждение, и даже, уже находясь в самолете и листая рекламный проспект сибирской авиакомпании, я не до конца понимала, что со мной происходит и как так получилось, что я уехала из Москвы, даже не попрощавшись с Игорем. Но мне нельзя было думать об этом, чтобы не видеть перед собой его темно-синих глаз, его губ… Игорь был очень красивым мужчиной, с гладким и сильным телом, нежной кожей и мягким, бархатистым голосом, удивительно спокойный, рассудительный, ласковый и добрый. Мне было с ним так хорошо, что я понимала – долго продолжаться это не может, что так не бывает… Меня никогда не интересовала его работа, я ничего не знала о его семье, за исключением того, что он был женат и не любил свою жену. Но, несмотря на это, он никогда не отзывался о жене дурно, и в глубине души я его за это уважала. Мы встречались с ним почти каждый день и вели себя – я уже говорила это – как ненормальные, словно долгое время жили неправильно, нехорошо и, лишь встретив друг друга, поняли всю бессмысленность прежнего существования. Я не могла себе представить Игоря раздраженного, злого, говорящего мне что-то обидное, злое, он был самым настоящим ангелом, тихим, умным и бесконечно добрым, настолько добрым, что никак не мог решиться заявить своей жене о том, что он любит меня… Во всяком случае, именно так я объясняла себе его медленное осознание того, что так долго продолжаться не может, что мы любим друг друга, что мы должны жить вместе и он должен сделать выбор. Представляла ли я себя на месте его жены? Да, безусловно. Я представляла, как он, решив бросить меня и уйти к другой женщине, долго не может сказать мне об этом, мучается при мысли, что доставит мне боль. Но разве измена лучше? И вот так мы оба разрывались между желанием быть вместе и желанием оставаться людьми по отношению к той, кто не заслуживает предательства… Но разве мы были в силах что-то изменить и заставить себя не любить друг друга? Это был замкнутый круг, тяжелое время и одновременно ослепительное по тому количеству светлого счастья, которое мы испытывали при встречах…

Я была словно бездомная собака, которую он подобрал на улице и сделал своей. Он был моим хозяином, и большего счастья я себе не представляла. Почему собака, почему бездомная? Не знаю, но я представляла себя без него никому не нужной, брошенной, бездомной и глубоко несчастной. Быть может, поэтому я так часто подставляла ему свою голову под ладонь, чтобы он мог гладить меня, и я трепетала под его рукой, испытывала ни с чем не сравнимое блаженство, думая при этом, как же мало мне надо… как же много мне надо…

Иногда после часов любви, когда мы крепко спали обнявшись, а потом внезапно пробуждались от сознания того, что за окном существует другая жизнь, где нам нельзя показываться вместе, где живет и бродит, что-то подозревая, а потому чувствуя себя одинокой, его жена, имени которой я так никогда и не узнаю… грусть – одна на двоих – наполняла нас, и мы еще крепче прижимались друг к другу. Как же нам становилось невыносимо при мысли, что вот сейчас мы оденемся и расстанемся, и каждый вернется в свой мир. Думаю, если бы Игорь знал, что я беременна, у него бы сердце разрывалось, и он, наверное, принял бы решение расстаться с женой. Но я не могла с ним поступить так. Не имела права спекулировать нашим еще не родившимся малышом – уж слишком банальной становилась ситуация… Я очень хотела, чтобы он любил меня саму без моего маленького и нежного козыря, я хотела, чтобы все было честно. Разве я понимала тогда, что лгу ему с той самой минуты, как врач поставила мне диагноз: ты станешь матерью, Машка… Я лгала, лгала, и нет мне теперь прощения… Мы оба боялись сделать больно его жене, а сделали больно друг другу. Мы ранили друг друга смертельно…

4

Розовое мыло выскользнуло из рук и розовой голой мышью юркнуло за мраморный столик, растворилось в облаках пара… Вода была приятно обжигающая, я долго стояла, греясь, пока не поняла, что котел не бездонный, что в нем всего восемьдесят литров и что мне пора возвращаться в комнату, тем более что поленья в камине уже пылали вовсю, я это знала по своему опыту: возвращаясь после душа в комнату, я чувствовала, как она хорошо протоплена, а на толстом вязаном покрывале играют оранжевые блики огня…

Я жила совершенно одна, мне не с кем было даже поговорить, и я стала разговаривать с монстерой, с дивной, разросшейся разлапистой и добродушной монстерой, живущей в углу моей просторной комнаты в кадке. Я разговаривала с ней по поводу и без повода. Просто так. Объяснила ей, что буду ухаживать за ней в течение этого месяца, что со мной ей будет хорошо, что ее не вынесут на улицу, в холод, что стану поливать ее… В хозяйском садике мерзло гранатовое деревце. Но это мне только казалось, что оно мерзнет, когда я глядела на него из окна своей комнаты… на ветвях его покачивались от ветра крепенькие круглые плоды. Некоторые из них даже лопнули от спелости, показывая свои темно-красные, зернистые, поблескивающие внутренности. Хозяйка угостила меня двумя гранатами, и до чего же они были сладкие и сочные…

Оле я тоже не сказала, куда поехала. Мне надоела ее опека. Она хороший, конечно, человек, но иногда хочется побыть одной, вот как сейчас. Вообще-то она младше меня на целых пять лет, но всегда, сколько я помню, она пытается играть роль старшей сестры. Пусть, меня это не раздражает. Старшая сестра – это ответственность. Я понимаю, что на ее, прямо скажем, не совсем благополучном жизненном фоне моя жизнь кажется Оле и вовсе пропащей, и, быть может, именно мои беды и несчастья и питают ее, такое случается между близкими людьми, но и на это я стараюсь не обращать внимания, потому что моя пропащая жизнь всегда кажется мне куда полнокровнее и счастливее, чем ее. Она, встречая мужчину, всегда спешит выйти за него замуж и считает это поступком нравственным, я же, не в пример ей, с замужеством не спешу, мне важно лишь полное обладание мужчиной без каких-либо документальных подтверждений, регистрирующих мою любовь, мою страсть… С Игорем полного обладания не получалось – я ни на минуту не забывала, что он женат, и это сильно отравляло наши отношения.