Василий Ардаматский - Возмездие Страница 3

В первую ночь он думал о побеге и смотрел во все глаза — запоминал каждый поворот на пути из ГПУ в тюрьму. Теперь он смотрел только себе под ноги и думал о том, что, если он не желает заживо околеть в тюрьме, молчать у того важного следователя не следует.

Шешеня решил чуть приоткрыть себя, вызвать у следователя интерес, а потом тянуть мочалу и одновременно готовить побег. Полковник Серж Павловский не раз говаривал, что нет на свете такой тюрьмы, из которой нельзя бежать.

Но его привели совсем не в тот огромный кабинет и не к тому важному начальнику, а в похожую на карцер голую комнату. Следователь, очень молодой, красивый, с голубыми глазами, начал допрос.

Шешеня назвался Комлевым, сознался, что прибыл из-за кордона, и сообщил, что он по службе адъютант Савинкова. Он полагал, что следователь подскочит, услышав его титул. А тот и не шелохнулся.

— Не гните осину, у Савинкова нет адъютанта с такой фамилией, — кротко вздохнув, сказал он. — Вот что: на сколько оборотов вы решили размотаться, на столько давайте, и говорите без фокусов, а то нам дня не хватит, если я буду все ваши обороты сам угадывать. Но только без пыли. Фамилия так фамилия, адъютант так адъютант.

— Адъютант, — обиженно подтвердил Шешеня.

— Так. Фамилия?

— Шешеня.

— Вот это уже похоже на правду, — одобрительно сказал следователь. — Имя и отчество?

— Леонид Данилович.

— Пожалуйста, коротенько биографию. Чисто для сверочки. Я даже писать не буду…

Шешеня рассказал биографию почти без вранья. Но когда дело дошло до задания, с которым он шел, Шешеня сказал, что послан только посмотреть, как теперь жизнь под Советами.

Утреннюю баланду он ел не в камере, где у него каждый день уголовники отбирали хлеб, а в комнате следователя. Шешеня воспринял это как начало какой-то своей новой жизни. О побеге пока и думать нечего — за спиной неотступно маячил конвой.

Вечером его привели в огромный кабинет, где он уже был однажды. На этот раз важный начальник был в форме, Шешеня разглядел на его рукавах нашивки, но не знал, что они означают. Было ясно, однако, что начальство это высокое.

— Вы показали, что являетесь адъютантом Савинкова? — спросил начальник.

— Так точно, — вытянулся Шешеня.

— Тогда одно из двух: или Савинков растерял всех своих людей, а сам поглупел, раз послал в Россию вас, своего адъютанта, с таким ерундовым делом, или же у вас достаточно важное задание, о котором вы нам не говорите.

Шешеня судорожно соображал, что отвечать. О его участии в банде Павловского они знать не могут, сейчас он ничего преступного сделать еще не успел, судить его не за что.

— Я имел задание довольно серьезное… — после долгого молчания начал он, наблюдая за щелочками глаз начальника. — Да, вы правы, очень важное… для Савинкова. Сами подумайте: он посылает в Россию людей, а что они там делают — неизвестно. И он решил произвести выборочную проверку. Почему послали именно меня? Наверное, нужен был человек, которому Савинков полностью верил. Ведь он доверял и тем, кого послал раньше и проверять которых теперь возникла необходимость. Так и конца не будет, если посылать непроверенных людей.

— Не лишено, не лишено… — начальник внимательно рассматривал Шешеню, и тот начал ерзать на стуле. — По каким же адресам вы шли?

Шешеня ждал этого вопроса и выложил давно придуманное:

— Адреса я должен взять в Москве в почтовом ящике.

— Где?

— На Ваганьковском кладбище. (Савинков рекомендовал ему устраивать на этом кладбище конспиративные встречи.)

— Ну что же, раз так, придется везти вас в Москву…

Шешеню отвели в камеру-одиночку при ГПУ. Там было чисто, стояла койка с матрацем. Он лег и, всеми силами отпихивая навалившийся сон, пытался обдумать происшедшее… «Съели, гады? — злорадствовал он. — Думаете, на дурака напали? До Москвы-то верст тысяча, и на каждой версте бежать можно…»

В это время начальник ГПУ говорил по прямому проводу с Москвой, с начальником контрразведывательного отдела ОГПУ Артуром Христиановичем Артузовым.

Сообщив о поимке Шешени и его показаниях, Медведь попросил:

— Возьмите его к себе, у меня и так следователей не хватает.

— У меня тоже штаты не раздуты… — смеялся на другом конце провода Артузов. — Но ради такого экземпляра готов пострадать. Адъютанта вы охотно подбрасываете нам. А как вы поступите, когда прибудет сам? — Артузов подождал, точно всерьез ждал ответа, и потом спросил: — Каков этот Шешеня? Умный?

— Середняк. Я представлял себе адъютанта Савинкова головой повыше. Но сам адъютант, очевидно, думает, что мы против него кретины.

— Это все они, слава богу, так думают, — сказал Артузов и попросил получше проинструктировать конвойного, который повезет Шешеню.

— Не бойтесь, упакуем как следует…

— Тогда фиксируем еще раз, что польские заверения в лояльности — чистая брехня. У меня все.

Артузов, поговорив с Минском, сразу же позвонил своему помощнику Сергею Васильевичу Пузицкому и попросил его зайти. Это всего десяток шагов через приемную, которая разделяет их кабинеты. Работают они дружно и, чтобы накоротке перекинуться мыслями, за день много раз пересекают приемную в обоих направлениях. Вот и нынче, всего полчаса назад, Артузов был в кабинете Пузицкого и они разговаривали как раз о Савинкове, о том, осталась ли при нем хоть одна личность его уровня. По мнению Пузицкого, у Савинкова никогда не было выдающихся по уму соратников, а сейчас тем более. Он сравнивал Савинкова с актером-премьером, который не терпит в своей труппе других талантов. Артузов же опасался, что в Москве просто плохо знают его окружение. Этот их спор был далеко не случайным — Сергей Васильевич Пузицкий давно вынашивал идею смелой и необычайно сложной операции против Савинкова. Сколько-нибудь определенного плана еще не было, была только идея, которую они и обсуждали почти ежедневно. И так уж повелось — Артузов словно дразнил Пузицкого все новыми и новыми критическими придирками к его идее, а тот, неистово защищая ее, в каждом споре уточнял и совершенствовал то, что задумал. И конечно, оба они прекрасно понимали, что их разговоры и споры — это не что иное, как их ежедневная работа.

— Из Минска вам подарок, — сказал Артузов входившему в его кабинет Пузицкому. — На границе взят адъютант Савинкова.

— Шешеня? — Пузицкий как вкопанный остановился посреди кабинета.

— Он.

— А сам?

— Самого пока нет.

Пузицкий подошел к Артузову и, возбужденно вороша свои густые огненно-рыжие волосы, спросил:

— А не может быть, что сам прошел незамеченным?

— Нет, Минск заверяет, что больше никого не было. Но, впрочем, черт его знает. Надо, пожалуй, выяснить, не исчез ли он из Парижа?

Приложение к главе первой

1. Часы, золотые, карманные, марки «П. Буре». На внутренней стороне тыльной крышки надпись «Волоскову Н. К. от реввоенсовета I Конной армии».

2. Перочинный нож большого размера, по конфигурации как садовый. Может быть применен как холодное оружие.

3. Браунинг с полной обоймой патронов и запасной обоймой, в которой пять патронов. Все патроны с разрывными пулями.

4. Портмонет кожаный, двустворчатый, в коем находилось:

а) 11 (одиннадцать) червонцев советских;

б) фотография женщины лет 30, на обороте фотографии надпись «Вечно твоя! Саша»;

в) кусочек бумаги с печатным на машинке словом «презан» и подписью (неразборчивой) снизу от руки.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Борис Викторович Савинков и его ближайший соратник Александр Аркадьевич Деренталь мчались в скором поезде Варшава — Берлин — Париж. Они возвращались из Варшавы, где несколько дней провели в напряженной работе. Заново созданный Савинковым для борьбы с Советским государством Народный Союз Защиты Родины и Свободы (НСЗРиС) продолжал действовать. По-прежнему главным деловым центром союза оставалась Варшава, и Савинкову приходилось довольно часто ездить сюда из Парижа. Это, конечно, неудобно, но могло быть гораздо хуже, если бы правительство Польши всерьез выполнило бы свое обещание Москве ликвидировать антисоветскую деятельность русских эмигрантов на польской территории. Но, слава богу, дело ограничилось фактически только демонстративной высылкой из Польши одного Савинкова…

В двадцать первом году, в солнечные июньские дни, когда в Варшаве на Маршалковской улице в доме № 68 заседал учредительный съезд союза, все выглядело солидно и весьма перспективно. В зале были тайком пробравшиеся из России делегаты от двадцати шести савинковских организаций. За особыми столами сидели «иностранные друзья союза», представители разведок: от Польши — полковник Сологуб, от Франции — мосье Гакье, от Италии — синьор Стабини, от Америки и Англии — офицеры их военных миссий в Варшаве. И наконец, особый гость — представитель украинской контрреволюции атаман Тютюнник.