Ирина Комарова - Сестра моя Ольга Страница 3

Видимо, услышав шаги за спиной, мужчина поднял голову и оглянулся. Наташа ахнула, едва не выронив от неожиданности сумку. Она так настроилась увидеть Игоря, пусть изменившегося, пусть постаревшего, но Игоря! А незнакомец, быстро поднявшийся с лавки, и стоящий теперь перед ней, неловко опустив руки, не имел с Игорем ничего общего. Он был намного, почти на голову, выше ростом и волосы у него были не светлые, вьющиеся, а черные и прямые, с едва заметной сединой на висках. Худое лицо, темные глаза под густыми черными бровями, прямой нос, четко очерченные губы, твердый подбородок – если бы даже, по каким-либо причинам, Игорю пришлось сделать пластическую операцию и не одну, а полтора десятка, все равно он не мог бы так выглядеть.

Мужчина переступил с ноги на ногу и сказал негромко:

– Здравствуйте.

– Здравствуйте, – сухо ответила Наташа и, обойдя его, перешагнула через низкую оградку.

Поставила сумку на траву, достала бутыль с водой, тряпку. Руки дрожали. Она сама не ожидала, что настолько расстроится. Розы лежали, как обычно, ближе к краю плиты, словно человек, их положивший был не уверен в своем праве проложить цветы. Значит Игорь был, приходил еще раньше. А может, он их еще вчера оставил? Да нет – за ночь они бы хоть немного увяли, а у этих вон какие лепестки свежие. Надо же, она так спешила, а вместо Игоря ее встречает кладбищенский попрошайка. Сейчас, со скорбным видом, заведет свою обычную песню: «Царствие небесное, да будет ей земля пухом…»

Наташа намочила тряпку, плеснула воды на памятник и начала ожесточенно тереть прессованную гранитную крошку. Мужчина молча смотрел на нее и это страшно раздражало. Видно, придется самой предложить ему десятку. Она, конечно, не лишняя, но черт с ней, лишь бы только этот тип убрался. Наташа бросила тряпку, мокрыми руками вытащила кошелек из сумки, заглянула в него. Тьфу ты! Надо же такой балдой быть – практически без денег из дома ушла. А обратно добираться на двух «газельках», значит, даже если оставить себе только на проезд, на долю этого назойливого дядьки остается пять рублей. Ну что ж, раз больше нет, то и взять негде. Она выудила из кошелька монету и протянула:

– Вот, возьмите. К сожалению, я не могу дать больше.

Он удивленно моргнул, но монету взял. Повертел, внимательно разглядывая, потом положил на раскрытую ладонь решкой вверх и перевел взгляд на Наташу:

– А… а что мне с ней делать?

– Но разве вы… ой, кажется я не так поняла! – Наташа покраснела и схватила деньги, торопливо запихала обратно в кошелек. – Извините. Я не хотела вас обидеть, просто ошиблась. Но вы стоите здесь и стоите, вот я и подумала… – она развела руками.

– Ох, – мужчина смешно сморщил нос, – это что, правда так выглядело?

– Извините, – выдавила Наташа, чувствуя, что у нее горят уже не только щеки, но и уши.

– Да нет, что вы, это вы меня извините, пожалуйста. Мешаю вам тут… я сейчас уйду, – он посмотрел на розы и сделал легкое движение рукой, словно хотел поправить их, но тут же раздумал. А Наташа снова ахнула:

– Подождите! Это вы? Это вы принесли цветы?!

– Да, – он все-таки наклонился и сдвинул стебли еще ближе к краю.

– И всегда были вы? Каждый год? – голос ее дрожал.

– Ну, в общем… да.

– Что значит в общем?

Прежде чем ответить, он помолчал:

– Два раза я не мог сделать этого сам и тогда розы привозили другие люди, по моей просьбе.

– Но почему? Разве вы знали Олю? Кто вы? Если вы были знакомы, почему я вас вижу в первый раз?

– Не в первый, – он вздохнул. – Вы ведь сестра Ольги. Простите, я не помню, как вас зовут…

– Наташа. Я младшая Олина сестра и зовут меня Наташа. А вы кто?

– Я – Андрей Константинович Артемьев, – он внимательно посмотрел на Наташу и, поняв, что это ничего ей не говорит, продолжил: – Хирург. Это я делал операцию вашей сестре.

– Вы? – она сделала шаг и опустилась на лавочку. Посмотрела на него снизу вверх и повторила растерянно: – Вы?

Артемьев молча стоял перед ней, а Наташа не знала, что сказать. Тот хирург… она забыла его совсем. В страшный день, когда сестра попала под машину, Наташа, пристроив Дашку у соседей, примчалась в больницу. Там, верно, говорил с ней какой-то врач. А этот или другой, неужели она сейчас сможет вспомнить? Врач тогда сказал, чтобы она не волновалась, что повреждения минимальные и операция была не слишком сложная, что прошла она успешно, что все будет в порядке… разрешил посмотреть на Олю через стекло бокса реанимационной палаты, и заверил, что дежурить около нее нет никакой необходимости, тем более, что сейчас она еще под действием наркоза. Успокоенная Наташа тогда еще засмеялась: «Ну, пусть хоть здесь выспится…» Она вернулась к Дашке, даже довольная, что без нее в больнице обойдутся – слишком сложно это было – найти, с кем оставить девочку на ночь. И ничего-то ей сердце не подсказало. Наверное, с тех пор, Наташа перестала верить историям, в которых люди утверждают, что сразу почувствовали, когда с близким человеком случилось несчастье. Они с Дашкой прекрасно провели вечер, спокойно выспались, утром встали, не торопясь собрались «для выхода в город» – Наташа нарядила девочку в новенькое платьице, надела беленькие носочки и сделала на ее головке два забавных хвостика. Все это время, у обеих было прекрасное настроение И когда собирались, и когда ехали в троллейбусе, и когда вошли в прохладный вестибюль больницы. И даже когда сестричка, пропускавшая посетителей в отделение, спросила к кому они идут, Наташа не чуяла ничего плохого. Спокойно ответила, что к Лавровой, которую вчера привезли по скорой, что врач, дескать, обещал: сегодня они смогут ее навестить. Дашка, сидевшая у Наташи на руках, тоже весело чирикнула:

– К маме!

Сестричка растерянно посмотрела на них, повторила странным голосом:

– К Лавровой? – и добавила, сверившись с лежащим перед ней списком: – К Ольге Васильевне?

– Ну да, – подтвердила Наташа, все еще улыбаясь.

Сестричка вскочила, засуетилась:

– Вы сюда пройдите, пожалуйста, прямо по коридору, я вас провожу, здесь не далеко…

Бросив свой пост у дверей, она повела их по длинному извилистому коридору, сворачивая то направо, то налево. У Наташи еще мелькнула мысль, что обратно она, так просто, без провожатого, не выберется. Сестричка открыла дверь с табличкой «Заведующий хирургическим отделением»:

– Николай Геннадьевич, родственники Лавровой пришли.

Собственно, что было потом, она тоже плохо помнит. Помнит, что никак не могла поверить, что твердила про какую-то чудовищную ошибку, ведь врач вчера твердо обещал ей: «Все будет хорошо». Помнит притихшую, испуганную Дашку, прижимающуюся к ней, помнит свои нелепые слова: «Но Оля никак не могла умереть, у нее же ребенок маленький, дочка!» Потом, наверное, у нее началась истерика, потому что в кабинете сразу стало очень многолюдно, кто-то торопливо и бессвязно утешал ее, кто-то совал мерзко пахнущие капли, кто-то пытался забрать у нее Дашку…

Надо же, она так давно не плакала, а тут – слезы в три ручья. Почему вдруг? Потому, что снова, так ясно вспомнила тот день? Или потому, что вовсе не Игорь, а этот незнакомый, посторонний, по сути человек, столько лет приносит Оле цветы? Наташа вытерла мокрые щеки и спросила сердито:

– Вы что, всех своих пациентов на кладбище посещаете?

Получилось грубо, но он не обиделся. Наоборот, воспринял ее слова, как приглашение к беседе.

– Нет, конечно. К счастью, в этом нет необходимости. Вы можете не поверить, но я хороший хирург.

– К счастью… Хотите сказать, что Оля – единственная, кому так не повезло?

– Нет, конечно, – повторил Артемьев. Не спрашивая разрешения, он сел на лавочку рядом с Наташей. Снова опустил голову и, уставившись на пожухшую траву у себя под ногами, продолжил: – Я, действительно, хороший хирург, но не Господь Бог. И мне приходилось терять больных, но не так… И потом, ваша сестра была у меня первой.

– А что значит: «не так»? – спросила Наташа.

– Не так, – врач по-прежнему не смотрел на нее. – А что это значит, я пытаюсь понять уже больше десяти лет. Молодой, здоровый организм, прекрасное сердце… Было внутренне кровотечение, но «скорая» привезла ее очень быстро и операция прошла нормально. Из наркоза ваша сестра вышла без проблем, я поговорил с ней…

– Вы говорили с Олей! – перебила его Наташа. Тогда, двенадцать лет назад, она решила, что Оля умерла, так и не проснувшись после операции. Наташа не могла объяснить, почему это оказалось вдруг так важно, но то, что этот человек был последним, с кем разговаривала сестра перед смертью, сразу изменило ее отношение к нему. – О чем?

– О многом. О жизни вообще и о жизни в частности. Она рассказывала мне про себя, про дочку. Про свою младшую сестру, – Артемьев повернул голову к Наташе и улыбнулся.

«У него хорошая улыбка, – машинально отметила она, – ему идет улыбаться». А вслух спросила:

– Но если все было так хорошо, почему же Оля умерла?