Иван Цуприков - Афера Страница 3

Глава 2. «ДИЧЬ» ВЫХОДИТ НА ТРОПУ ВОЙНЫ

Что-то тяжелое, холодное бьет в одну точку по виску. Валентин открывает глаза. Здоровенный мужик в черном балахоне, кузнец, что ли, поднимает молот и со всей своей мощью обрушивает его на голову: БАМ-М, БАМ-М, БАМ-М…

Валентин находит силы и закрывает рукою голову, но молот продолжает опускаться и сквозь ладони, кожу и череп обрушивается своей огромной силищей на мозг, а от него, словно молниями, болевые шоковые волны распространяются в лоб, затылок, под лопатки…

Валентин пытается оттолкнуть кузнеца. И опять покой…

Он видит, как его темная кровоточащая голова лежит на огромном поле, к ней подходит заново тот же черный кузнец, поднимает свой молот и снова обрушивает его на голову — раз, другой, третий… Но боль уже не та, она как эхо, хотя все еще задевает своими волнами затылок, лоб. Значит, это уже не моя голова, а ее двойник… Ой, или нет… И опять покой…

Где-то вдали появляется женщина в голубом халате и несет на плече кувшин. Движется плавно, медленно, размахивая левой рукою, проводя ладонью по растущим вокруг, серебрящимся в лучах солнца пшеничным колоскам. Вот она подходит к Валентиновой голове и из своего кувшина поливает голову, смывая с нее грязь, кровь. Боль куда-то уходит, успокаивается. Начинают волнами приходить силы, вливаются в кисти рук, в стопы ног, в грудь, в веки и, главное, в сознание… Глаза открываются, туман рассеивается, воздух становится прозрачным. Тело охватывает озноб. Холодно. Очень холодно. Валентин хочет поджать к животу колени, но они не слушаются, не повинуются ему, в груди появляется тяжесть, а с ней приходит покой, покой, покой. Веки тяжелеют…

…Вот над ним остановился на темном коне всадник в темном балахоне. Его лица не видно, выделяется темная борода с проседью:

— Мертв. Засыпьте его ветками, пусть здесь гниет… Хорошая пожива медведю.

— Лучше я его в болото сброшу, — кто-то хриплым голосом предлагает всаднику, — вот только жажду маленько утолю.

— Жажду… знаю я твою жажду. Если узнаю, что ты по-прежнему наркотиками балуешься, язык обрежу…

— Да все нормально, ты же меня знаешь, как сказал, так и сделаю.

— Тех, кто на даче, завтра передашь Сиплому. Он знает, что с ними делать. Только смотри мне, еще раз повторяю, если узнаю, что ты наркоман, тут же похороню. Смотри, Еж!

— Слово даю! Зема-а…

— Замени эти сосны, елки на свежие! — Голос у всадника грубый и знакомый. — А то уже совсем высохли, иголки опадают. Не видишь, что ли, как они отличаются от других деревьев? Лыдацюга! Контроль нужен за каждым вашим шагом!

— Да-да! — пищит, наверное, тот, которого Зема назвал Ежом.

Всадник удаляется. А Валентин чувствует, как какая-то неведомая сила тащит его за ноги, затылок с тупою тяжестью бьется то обо что-то мягкое, то обо что-то твердое…

Озноб охватывает живот, грудь. Валентин хочет натянуть на себя одежду, но — это ветка, отвратительно мокрая… Вода, льющаяся с нее, попадает ему в рот, в нос, хочется откашляться, но тут же он приходит в себя и понимает, что находится в воде — дышать нельзя. Он отталкивается от чего-то руками, чувствует, как его ладони, не находя опоры, вязнут в чем-то тягучем, как дрожжевое тесто.

Неожиданно кто-то начинает тащить его за собою, и что-то внутренне подсказывает ему, что этой силе не надо сопротивляться. Голос у нее какой-то знакомый:

— Валя, только молчи, ни слова, — шепчет ему эта сила. — Молчи! Это я, Михаил, замри. Все потом! Только ничего не говори. Могут услышать!

— А где же Еж? — разбитые в кровь губы Валентина едва шевелились. «Устал… как я устал… как хочется спать…»

…Телу так неприятно. Ветер сильный, с холодным дождем, и куст колючей веткою хлещет по щеке. Продолжает знобить. Что это за куст, шиповника или малины? Валентин открывает глаза. Над ним какой-то человек.

— Наконец-то… Валя, это я, Михаил… Молчи… — он закрывает ладонью губы Валентина, и шепчет:

— Ты ранен, легко, — видно, стреляли из патрона с контейнером. Пуля вскользь прошла по затылку и, срикошетив, ушла в сторону. Повезло тебе, дорогой.

— Кто ты? — с трудом воспринимая действительность, только и смог спросить Валентин. Но, рассмотрев лицо своего спасителя, освещенное лунным светом, как низковольтной лампочкой, висящей где-то вверху далеко за спиною, успокоился и как-то обмяк.

— Я здесь уже пятый день, — рассказал Михаил. — Косой пригласил меня на охоту, стрелял в меня, думал — убил. Так что и мне не меньше повезло. Вот так, дорогой. Если бы не топор, лежавший в рюкзаке, в который угодила пуля, то прошла бы насквозь…

— И… — невольно прошептал Валентин.

— …Что было дальше?.. — Михаил замолчал. — В километре отсюда у наших «благодетелей» есть двухуровневая, как дворец, дача. Она огорожена забором. Там у них все: и сауна с баней, и зоопарк — с медведицей, рысью, парой оленей… Есть, дорогой, и тюрьма, где такие же, как в зоопарке, клетки. Там сейчас все, кто претендовал на квартиры в доме по улице Козловской и заплатил за них деньги Земе. Теперь туда доставят и Костяна. Всех их там качают наркотой… Так думает Зема. На самом же деле Еж с Сиплым колют им в вены спирт или водку, точно не знаю, а «колеса» берегут для себя и своей бабы. Да, вот вчера ты, наверно, видел на дороге врачиху, так она не врачиха, а фельдшерица. Она смотрела их Джека, кавказскую овчарку, которую я отравил белкой, напичканной бледной поганкой. Поэтому все и знаю. Есть на даче и повар. Кто бы ты думал?

— Ну?

— Люся, твоя соседка по подъезду. Ты же ее знаешь, такая нимфочка…

— Так она же наркоманка… — чуть растягивая слова, проговорил Валентин.

— За «колесо» она сделает все, что хочешь. Как собака за кусочек мяса. А тот карабин, из которого ты целился, она где-то потеряла. Еж узнал его и по рации Сиплому передал, что карабин, мол, нашелся. А потом кому-то из своих сказал, чтобы Люська готовилась, и подмыться не забыла.

— Фу, меня бы от нее вывернуло.

— Короче, некоторых наших несостоявшихся соседей по дому завтра должны привести сюда. Может, и Костяна. Их должны кому-то продать в рабство. Понимаешь? В раб-ство! — Михаил двинул по кусту кулаком. — В рабство! Сволочи!

— В рабство?.. Миша, в какое рабство? — не очень понимая, о чем идет речь, перебил друга Валентин.

— Так Еж Сиплому об этом по рации передавал. Зема крутит крупными деньгами и делами. И, понимаешь, ничего не боится. Значит, у него хорошая крыша.

— А та бутыль — со спиртом или с чем?.. — поинтересовался Валентин.

— Или с бензином, или с кислотою, — поправил его Михаил.

— С кислотою?

— На бидоне было написано: HCl, но вряд ли ее можно так спокойно провезти по таким плохим дорогам.

— А зачем кислота?

— Валечка, а для чего используется кислота, как ты думаешь? Тело в ней можно растворить — и никаких следов. Ладно, хватит об этом, нужно время. Вот тебе вяленое мясо белки. Можешь не беспокоиться, оно не смазано ни поганками, ни мухоморами. Михаил вытащил из кармана и подал Валентину несколько тонких, чайного цвета кусочков мяса. От них шел какой-то резкий запах, как от кислого дыма от костра, когда сжигают листву.

— Набирайся пока сил. Я иду к их хибаре, может, удастся что-то выведать или сделать. Другого выхода у нас нет: или они нас, или мы их — как на войне.

— Есть нож, — прохрипел Валентин. — Я его оставил там воткнутым в сдвоенную березу, слева, метрах в десяти от того места, где в меня стреляли.

— Молодчина! — и Михаил тут же исчез. Через несколько минут он вернулся.

— Вот, — и он показал выглядывающий из его огромной ладони кончик ножа. — В самый раз. Молодчина! — похвалил он друга. Похлопав Валентина по плечу, сказал:

— В нашем деле сейчас нужен только шанс быть первыми. Только первыми.

— Плюс твое джиу-джитсу…

— Владеть им — дело нужное, — перебил его Михаил, — но джиу-джитсу — не бомба с пулеметом, согласись… Значит, так, найди себе здесь удобное местечко и жди. Дорога к избе закрыта парой елок и сосен, вон там они, — и показал куда-то в сторону. — Их, когда им нужно проехать по этой дорожке, убирают. А дорога метров на пятьдесят закрыта мелкими ветками. Пока…

И исчез. Вяленое мясо было приторным на вкус, но жевалось легко, с хрустом тонких косточек…

Глава 3. ПЕРВЫЙ БОЙ

— Ух, — вырвалось у Михаила, когда еловая ветка, скользнув по лицу, слегка задела правый глаз.

Зажмурился от боли. Как не вовремя. Но ничего, все обошлось, тишина. Джек в другом мире, а вот медведица учуяла его приближение, начала быстро двигаться по своей клетке.

«Только не выдавай», — мысленно попросил ее Михаил.

Отполз от забора, осмотрелся, перебежал к стене двухэтажного дома. Дрожь не покидала тело. Привстал, заглянул в открытое окно: небольшая комната освещена слабым светом от бра, в углу диван, накрытый скомканною простыней, по полу разбросана одежда, с телевизора свисают колготки… Споткнулся обо что-то мягкое. Нагнулся, пощупал и чуть не отскочил в сторону — человеческое тело. Женское, голое. Видно, та Люся промахнулась и вылетела в окно. Живая. Облевала здесь все, фу!..