Юлиан Семенов - Пресс-центр Страница 3

- Не помню.

Санчес покачал головой, подумав: ты не читала, любовь моя; иначе бы ты не могла ее забыть, как же прекрасно ты засыпала с книгой, когда я оставался у тебя в Бонне, на Бетховенштрассе, в твоей маленькой комнате под крышей, чистенькой и светлой, как слово "здравствуй", ты засыпала, словно дитя, и ладошку подкладывала под щеку, сворачивалась кошкой и сладко чмокала во сне, а я лежал и боялся пошевелиться, хотя мне надо было успеть просмотреть за ночь добрую сотню страниц, как ни осторожно я отодвигался от тебя, ты все равно ощущала это и обнимала меня, прижималась еще теснее, и я оставался подле недвижным.

- Это замечательная книга великого гватемальца, продолжил он. - Астуриас рассказал о диктатуре Эстрады Кабреры, он писал, что диктатура - это страшный, ядовитый паук, который развращает, подкупает, запугивает все классы общества, люди становятся либо бездушными механизмами, либо фанатиками, либо отвратительными приспособленцами... Некоторые думают, что после диктатуры наступит новое время и все станет на свои места... К сожалению, это не так. Проходят годы, а дух диктатора и его системы все живет и живет. Почему? Да потому, что диктатура разъедает общество до мозга костей...

- Когда вы намерены провести выборы? Я имею в виду демократические?

- При диктатуре, которую сверг народ во главе с армией, тоже проходили "демократические выборы"... Я против вольного обращения со словом "демократия". Я начинаю отсчет демократии с количества грамотных женщин и здоровых детей в Гаривасе... Думаю, в середине следующего года пройдут выборы, хотя главные выборы состоялись совсем недавно и они были общенародными: люди вышли на улицы, они голосовали, строя баррикады и бросая гранаты в бронетранспортеры полиции...

- Как относится администрация Белого дома к практике правительства, возглавляемого тобой, полковник Санчес?

- Мы поддерживаем нормальные дипломатические отношения с Соединенными Штатами, и у меня нет оснований, достаточных, уточнил бы я, оснований для того, чтобы обвинять северного соседа во вмешательстве.

- Но в американской прессе...

Санчес перебил:

- Я не знаю, что такое "американская пресса"... Есть пресса Северной Америки, есть пресса франкоговорящей Канады, есть газеты, выходящие в Бразилии на португальском языке, есть наша пресса - для людей, читающих по-испански.

- Прости... Я имела в виду прессу Соединенных Штатов... Там сейчас стали появляться статьи, в которых твой режим называют прокоммунистическим...

- Я за свободу печати, - отрезал Санчес. - Это их дело... Я достаточно тщательно анализировал североамериканскую прессу накануне интервенции в Гватемалу... Если тебя интересует, как готовится интервенция, почитай эти материалы и ты поймешь, когда есть реальная опасность... Я ведь не обижу тебя, если скажу, что журналистам легче печатать тухлятину? За это, видимо, лучше платят?

- Увы, ты меня не обидел...

- Прости еще раз, но ведь это правда, не так ли?

- Это правда... Кто стоит за спиною правых экстремистов, скрывающихся в сельве на севере Гариваса?

- Я лучше скажу, из кого они рекрутируются. Убежден, что, когда мы начнем нашу экономическую реформу, когда каждый гражданин получит реальное право проявить себя в бизнесе - да, да, именно так, в бизнесе, обращенном на благо всех и соответственно от вклада каждого в это дело на свое собственное благо, - питательная среда для демагогов, рекрутирующих правоэкстремистских отщепенцев, исчезнет.

- В чем ты видишь смысл экономической реформы?

- В честной и справедливой оплате, которая бы подвигала людей на труд, на творческий труд. В честном распределении национального дохода. В привлечении иностранного капитала, достаточного для того, чтобы дать стране энергию. Ты ездила по республике и видела, что у нас практически нет механизированного труда, женщины и дети работают на солнцепеке вручную, в то время как все это же можно делать машинами...

- А чем ты займешь людей, если сможешь провести экономическую реформу, то есть от ручного труда перейдешь к машинному?

- Побережье... Наше побережье может стать таким курортно-туристским местом, равного которому мало где сыщешь...

- А после того, как вы застроите побережье?

Санчес хмыкнул.

- Что касается того времени, когда мы построим то, над чем работают сейчас архитекторы и скульпторы, это будет уже вопрос следующего десятилетия, а я прагматик, я обязан думать о ближайшем будущем; те, кто в нашем правительстве занимается проблемами перспективного планирования, думают о далеком будущем...

- Кто работает над проектами?

- Архитекторы Испании, Югославии и Болгарии.

- А отчего не Франции и Италии?

- Опыт испанцев, болгар и югославов более демократичен так мне, во всяком случае, представляется...

- Кто будет финансировать энергопрограмму?

- Европейские фирмы, заинтересованные в широких контактах с развивающимися странами.

- Но ведь американские фирмы ближе?

- Мы пока что не получили от них предложений... Одни слова... Тем не менее мы готовы рассмотреть любое деловое соображение с севера, если оно поступит.

- Кто в Европе проявляет особый интерес к сотрудничеству с Гаривасом?

- У нас есть довольно надежный партнер в лице Леопольдо Грацио. Впрочем, я бы просил тебя не упоминать это имя, я не до конца понимаю всю хитрость взаимосвязей китов мирового бизнеса, конкурентную борьбу и все такое прочее, так что, думаю, имя Грацио не стоит упоминать в твоем интервью. Санчес вопросительно посмотрел на своего помощника Гутиереса. Тот кивнул. - Во всяком случае, - добавил Санчес, - до той поры, пока я не проконсультирую это дело с ним самим... А еще лучше, если это сделаешь ты, я дам тебе прямой телефон...

- Спасибо. Я непременно ему позвоню, как только вернусь в Шёнёф.

- Я дам тебе прямой телефон его секретаря фрау Дорн, которая, если ей звонят именно по этому телефону, соединяет с Грацио, где бы он ни был: в Лондоне, Палермо или Гонконге.

- Хорошо быть миллионером.

- Честным трудно.

- А разве есть честные?

- Я считаю, да. Это люди, ставящие не на военно-промышленный комплекс, а на мирные отрасли экономики...

- Мне кажется, что коммунисты отнесутся к твоему утверждению без особой радости.

- Во-первых, я говорю то, что думаю, не оглядываясь ни на кого. Во-вторых, надо бы знать, что Ленин призывал большевиков учиться хозяйствовать у капиталистов.

- Среди членов твоего кабинета есть коммунисты?

- Насколько мне известно, нет.

- Ты говоришь: "Мы - это национальная революция". Нет ли в этой формулировке опасности поворота Гариваса к тоталитарной националистической диктатуре армии?

- Ни в коем случае. Национал-социалистская авантюра Гитлера была одной из ярчайших форм шовинизма. Его слепая ненависть к славянам, евреям, цыганам носила характер маниакальный. А наша национальная революция стоит на той позиции, что это верх бесстыдства, когда белые в Гаривасе считали себя людьми первого сорта, мулатов - второго, а к неграм относились так, как это было в Северной Америке во времена рабства - не очень, кстати говоря, далекие времена. Шовинизм основан на экономическом неравенстве, бескультурье, предрассудках и честолюбивых амбициях лидеров или же несостоявшихся художников и литераторов. В нашем правительстве бок о бок работают негры, белые и мулаты.

- Ты позволил мне задавать любые вопросы, не правда ли? "Я всегда позволял тебе это, любовь моя, - подумал он, - а ты чаще всего задавала мне только один: "Ты любишь меня? Ну, скажи, любишь?" А я отвечал, что не умею говорить про любовь, я просто умею любить, а ты шептала: "Женщины любят ушами..."

- Да, я готов ответить на все твои вопросы, - сказал он, добавив: - Впрочем, я оставлю за собой право просить что-то купировать в твоем материале...

- В вашем кабинете нет разногласий?

- В нашем кабинете есть разные точки зрения, но это не значит "разногласия".

- Позволь напомнить тебе строки Шекспира... Когда Кассий говорит Бруту:

"...Чем Цезарь отличается от Брута?

Чем это имя громче твоего?

Их рядом напиши, - твое не хуже.

Произнеси их, - оба

Также звучны.

И вес их одинаков".

Санчес пожал плечами.

- Тот не велик, кто взвешивает свое имя... Сравнивать кого-либо из государственных лидеров двадцатого века с Цезарем неправомочно, ибо он полностью был обуреваем мечтою осуществить на земле прижизненное обожествление... Это особая психологическая категория, присущая, как мне кажется, лишь античности... Все остальное - плохое подражание оригиналу... Впрочем, меня в Цезаре привлекает одна черта: больной лысый старик, он не боялся смерти; этот страх казался ему неестественным, противным высоте духа... Словом, Брутом в наш прагматический век быть невыгодно; в памяти поколений все равно останется Цезарь, а не его неблагодарный сын... (1)

- Брут был республиканцем, полковник Санчес... Он чтил римлянина Цезаря, но Рим был для него дороже...