Антон Леонтьев - Часовня погубленных душ Страница 3

Оксана простонала:

– Господи, мое же платье – уникальный экземпляр! Три с лишним тысячи баксов! И придется выбрасывать, потому что какая-то старая ведьма швырнула в меня помидором… С ума сойти!

– Заберет! Заберет! Заберет! – бесновалась на тротуаре Ведьма. – На вас метки смерти, Никитка и Оксаночка! Да, да, метки смерти, запомните! Солнце не успеет взойти, а вы уже сдохнете! Наслаждайтесь своей последней ночью, потому что до рассвета вы не доживете! Он уже точит свой крюк!

Никита, вне себя от гнева, распахнул дверцу, явно желая снова кинуться к старухе и надавать той тумаков, но в этот момент раздалось утробное гудение – появилась вереница из нескольких грузовиков, двигавшихся им навстречу. На несколько мгновений громоздкие машины заслонили от молодых людей старуху, а когда проехали, ребята увидели – никакой старухи на тротуаре нет.

Никита покрутил головой и присвистнул:

– Куда Ведьма-то делась?

– На метле улетела, – хихикнула нервно Оксана. – Точнее, на своей коляске укатила.

Тимофей же указал на темные кусты, нескончаемой стеной тянувшиеся вдоль тротуара:

– Наверняка туда шмыгнула, когда грузовики проезжали.

Никита рванулся было вновь, но Марина остановила его:

– Да забудь ты о бабке! Думаешь, это нормально – выяснять отношения с сумасшедшей старухой? Ты что, бить ее собрался?

– Хм, такую идиотку неплохо бы и проучить! – заметила злобно Оксана. – Она мне платье испортила! И смотрите – на капоте, на лобовом стекле тоже ошметки помидоров. Вот ведь стерва, все авто запоганила!

– Сами виноваты, – бросил отрывисто Тимофей. – Нечего было ее на «зебре» пугать. Надо было остановиться и пропустить старуху, тогда бы ничего и не было! Ты же чуть ее не переехал!

– Еще чего! – сварливо откликнулся Никита, все же выйдя из машины и счищая помидорные ошметки с капота и лобового стекла. – Ты что, Тим, всерьез считаешь, что я в три часа ночи должен был тормозить на «зебре» ради какой-то умалишенной?

– Никита, не забывай, что сидеть за рулем ты пока вообще не имеешь права, – напомнила Марина. – А что, если старуха пожалуется?

Никита, усевшись на сиденье, отмахнулся:

– Кому она пожалуется? Ментам? А доказательства есть? А свидетели имеются? Да и не дадут менты ее заявлению хода. Я, как-никак, сын мэра!

И кабриолет, взвыв, рванул с места. Несмотря на то что погода была великолепная, несмотря на то что шоссе тянулось вдоль Волги, несмотря на то что это была последняя ночь беззаботного отрочества, настроение молодых людей было начисто испорчено. Некоторое время все напряженно молчали, а потом подала голос Оксана:

– Как вы думаете, что имела в виду чокнутая бабка, когда сказала… когда сказала, что мы помечены смертью и не доживем до рассвета?

– Забудь о ней, малышка! – произнес Тимофей и прижал к себе Оксану. Но та, оттолкнув от себя молодого человека, плаксиво продолжила:

– И кого Ведьма имела в виду, когда заявила, что он пришел, чтобы забрать нас нынче ночью? И что он… что он уже точит свой крюк?

Снова надолго воцарилось тяжелое молчание, которое нарушила опять же Оксана, завершив мысль, которую начала:

– Бабка ведь имела в виду его, дядю Крюка? Скажите мне, что это так!

Тимофей стал пытаться успокоить разволновавшуюся Оксану. Никита, одной рукой управляя машиной, другой вставил себе в рот сигарету, а затем полез искать под сиденьем зажигалку.

– Да, его, дядю Крюка! – заявил он, наконец найдя зажигалку и щелкая ею. В отсвете пламени Марина заметила испуг на лице своего бойфренда. – Точнее, Романа Андреевича Онойко, гордость Заволжска и окрестностей, нашего местного Джека Потрошителя.

– Не говори так! – дернув плечами, заметила Марина. – Звучит очень цинично по отношению к жертвам и их родственникам. Он ведь столько людей убил! Больше двух десятков!

– Онойко предъявили обвинение в убийстве двадцати семи человек, – напомнил с заднего сиденья Тима. – Однако все были уверены – на его совести гораздо больше убийств. Не исключено, что около сорока, а то и все пятьдесят! Наш дядя Крюк до того, как переехал к Заволжск, жил на Украине, а потом на Урале. И вроде бы и там, и там были зарегистрированы десятки нераскрытых серийных убийств, в которых виновен именно он. Кое-кто называет его самым жестоким маньяком Советского Союза и ставит на первое место, впереди другого исчадия ада, Чикатило.

Автомобиль вильнул, все охнули, а Никита, выронив сигарету, воскликнул:

– Черт, какая-то тварь едва под колеса не попала! То ли кошка, то ли собака, то ли…

Он вставил в рот новую сигарету, чикнул зажигалкой и загробным голосом добавил:

– Хотя я знаю, что это было – душа Романа Андреевича Онойко, то есть дяди Крюка. Он вернулся с того света, чтобы снова приняться за свое кровавое ремесло. Ой, вот он, дядя Крюк, стоит на тротуаре! Добрый вечер, Роман Андреевич!

Все инстинктивно повернули головы, желая узреть, кто же находится на тротуаре. И Марина могла поклясться – там действительно кто-то стоял! Хотя нет, наверняка она приняла за человека дерево или фонарный столб.

– Ой, мне так страшно! – промурлыкала Оксана, явно флиртуя с Никитой. – Ты ведь умеешь рассказывать такие классные страшные истории, Никитка! А Онойко… я хотела сказать, дядя Крюк… Это ведь правда, то, что в сегодняшней газете было написано? Ну, что сегодня – ровно двадцать пять лет со дня его смерти…

– Не в сегодняшней, а уже во вчерашней, – поправил ее Тимофей. – Статейка дрянная, рассчитанная на идиотов. Впрочем, в газетенке «Наш город» только такие и печатаются. Лариса Бормотухина на подобном специализируется.

– Газета нормальная, ты брось, – возразил Никита. – Кстати, мою матушку здорово поддерживает. И тетя Лора – классная баба! А что касается дяди Крюка… Так и есть, он сдох ровно двадцать пять лет назад, в ночь на 22 июня 1985 года.

– Неужели и правда имел место несчастный случай? – Оксана буквально тряслась от любопытства. – А то говорят…

– Конечно же, никакого несчастного случая не было! – заявил безапелляционно Никита.

Марина отметила, что они уже покинули центр города. Набережная закончилась, кабриолет летел по проспекту Большевиков в направлении Краснознаменского района.

– Мне родители рассказывали о том, что в городе творилось, – заметил Тимофей. – Сначала все эти убийства, причем убивал Онойко в течение трех лет, кажется. Почти каждый месяц – новая жертва! Тогда в городе все дрожали, многие целыми семьями просто-напросто бежали прочь.

Никита, который ужасно не любил, когда кто-то в компании тянул одеяло на себя, прервал его:

– Ну, это каждому известно, Тимыч! Когда в городе суд должен был состояться, никто не сомневался, что Онойко дадут «вышку», а его взяли и запихнули в психушку для проведения экспертизы. И тут началось – жители требовали его казни. Ситуация вышла из-под контроля, разъяренные родственники жертв и прочие жители взяли штурмом психбольницу, где его держали. Причем факт народных волнений замалчивался до последнего – боялись, что повторится ситуация, как в начале шестидесятых в Новочеркасске. Но применять силу власти не решились. Все же времена были уже новые, горбачевские, либеральные. И правильно – как дядя Крюк заживо сгорел, так потасовки сразу и прекратились.

– Только он не в больнице сгорел, – поправил друга Тимофей, – а на берегу Волги, где у него бункер имелся, около старого кладбища. Там он оборудовал свою лабораторию ужаса. Онойко облили бензином и подожгли. А он сам, пылая, как факел, с обрыва в Волгу сиганул.

– Только говорят, что он тогда не умер, а спасся, – шепнула Оксана.

– Ну, да, спасся! – прогрохотал Никита. – Выплыл на противоположный берег, убежал в лес и до сих пор там и живет! Уууу!

Парни засмеялись, визгливо захохотала и Оксана, но Марине было не до смеха.

– А если честно, то Онойко не мог выжить. Просто не мог! Еще до того, как он в воду прыгнул, он уже был фактически мертв, – заявил Тимофей. – У нас есть сосед, а у него старший брат… В общем, тот участвовал в сожжении Онойко, своими глазами видел, как маньяка из четырех канистр бензином облили, а потом подожгли. Волосы на нем горели и плавились, кожа лопалась, и он волчком на месте крутился, завывая и вопя.

– Но ведь тело-то не нашли, – промолвила наконец и Марина.

– Так там, на излучине, течение знаешь какое сильное! – напомнил Никита. – Было бы, наоборот, странно, если б нашли! Тело снесло вниз по течению. Может, вообще в Каспий.

– И выжить он никак не мог, – авторитетно произнес Тимофей. – У него были увечья и ожоги, несовместимые с жизнью. К тому же там с обрыва до воды метров тридцать, не меньше! Так что ничего от Онойко не осталось. А то, что осталось, пошло на прокорм рыбам и ракам.

– Брр… Никогда больше не буду есть раков… – передернулась Оксана. – Они же мертвецами питаются! Как подумаю, что один из них, возможно, и дядей Крюком закусил…